— Увозит, — с раздражением повторил он.
Римма. Спокойнее. Медленно и четко.
— Тебя увозит?
— Тебя. — Но ткнул пальцем в собственную грудь.
— Федор?
— Федор.
— Куда?
— Вилла на море, — тщательно выговорил Ярик.
— Где?
— На море. Тепло, можно купаться. Пляж и песок. Девочки любят. Оля. Приехать. Туда.
— А что за море?
— Мне надо Оля. Ждать ее там!
Я вздохнула:
— Конечно, Ярик. Обязательно ей скажу. Когда вы едете?
— Сначала деревня. Потом пляж и песок.
— Что за деревня?
— Коровы. Молоко. Творог. Не знаю. Сегодня. Завтра.
Больше ничего дельного добиться не удалось. А когда Ярик ушел, мне словно кто-то в ухо шепнул:
— Сообщи Паше!
Я немедленно набрала номер:
— Федор с Яриком уезжают.
— Куда?
— Сначала в какую-то деревню. А потом вроде бы за границу.
— Хотя бы примерно — в какие края?
— Он сказал: «Тепло, купаться. Море, пляж и песок».
— Черт. А когда?
— Я так поняла, очень скоро.
— Где сейчас Федор?
— Понятия не имею.
— Срочно узнай.
Ура. Хоть какое-то дело.
Справилась быстро — через пятнадцать минут докладывала:
— Из батутного центра он вчера уволился. Где находится сейчас — неизвестно. Ярик дома с матерью. А Федор обещал быть к шести.
— Адрес знаешь?
— Конечно.
— Гони прямо туда. Я тоже еду.
И по его тону я поняла: у Паши версия имеется.
Будь Федор дома, он бы просто ее не пустил. Хотя, когда Ярик впервые привел его к этой Римме, она ему показалась милашкой-вкусняшкой. Даже подумывал, не приударить ли. Но быстро эту идею отмел. Его канал на «Ютьюбе» стремительно набирал обороты, и падкие на успешных мужчин красотки слетались стаями. Глупо кого-то завоевывать, тем более частного детектива, когда и так поклонниц полно.
Но Ярик Римму чуть ли ни мамочкой своей считал (родная-то, хотя пить и бросила, все равно никуда не годилась).
Вот и сегодня, пусть гостья незваная, дверь отпер, сидит рядышком, рожа довольная. И плевать ему, что детективщица почему-то не одна пришла, а с мужиком. Тот сразу навстречу, руку тянет:
— Я Павел, начальник Риммы. Рад познакомиться.
А какого, интересно, хрена ты сюда приперся?
Федор этого пня сразу узнал — тот в батутный центр позавчера приходил. С Яриком перетирал.
Старший брат потом попытался выяснить, о чем говорили. Ярик доложил: дядечка изучает, по какой траектории мягкие мячи летают. А он ему помогал. Швырялись вместе. Федя тогда подумал: мужик просто прикалывался. А это, оказывается, следствие велось. Плохо. Ярик — в силу своей болезни — мог ему сболтнуть, чего не надо. Врать совсем не умеет. Да и не станет. Не понимает просто зачем.
Но держать лицо Дорофеев-старший умел. Молча протянул руку, указал на диван, буркнул:
— Чаю не предлагаю. Времени мало.
И выразительно посмотрел на часы.
Пень садиться не стал. Стоит рядышком, сверлит взглядом:
— Хочу про вашего друга поговорить. Про Филиппа Долматова.
Чего и следовало ожидать. Все-таки вылезло.
Отпираться глупо.
— Какой он мне друг? Просто на тренировки приходил. Раза два.
У Риммы вид удивленный. Явно тоже впервые услышала. Да, облажалась ты, детективщица. Хотя он все время боялся. С Долматовым его кто угодно мог видеть. И не только в батутном центре.
А Павел продолжает спокойно:
— Ну, Долматов к вам не только на тренировки ходил. Вы еще вместе в ресторанах бывали. По девочкам ездили.
Зараза, откуда узнал?!
Без разницы теперь. Главное — отбиться.
— И чего? — Федор пожал плечами. — Ходили. В чем криминал?
— Вы про его убеждения знали?
— Долгое время нет, — поспешно отозвался Федор. — А когда узнал, не одобрил. Один раз даже в глаз дал. За Ярика.
— А чем Филиппу не нравился ваш брат?
Федор поморщился:
— Ну, Фил вообще инвалидов не любил. Слабых, стариков. Спартой восхищался. Гитлера уважал.
Синичкин придвинулся еще ближе. Спросил вкрадчиво:
— А с Леонидом Симачевым вы знакомы?
Опасно. Очень.
Федор взвился:
— Вы спятили?! Нет, конечно! Это все Филькины дела! Он меня в них не посвящал! А я Симачева первый раз по телевизору увидел! Уже мертвым!
Ярик смотрит испуганно, Риммочка от удивления ротик открыла.
— Нет, Федя, — покачал головой мужик. — Ты знал Леню. И на дело вы его отправляли вдвоем. Долматов. И ты.
— Да за кого вы меня держите?! — еще больше повысил тон Дорофеев-старший. — У меня Ярька такой же инвалид! Я за брата любого в клочья порву! И ему подобным ничего плохого не сделаю.
Младший благодарно улыбнулся. Римма, зараза, посмотрела с сомнением. А Павел спокойно продолжил:
— Насчет Ярослава не спорю. В день расстрела вы его дома оставили.
Федор сменил тон на усталый:
— Перестаньте. Я ничего не знал. Если хотя бы догадывался, чего Фил задумал, сдал бы его без сомнений.
— Ты знал, что он задумал! — повысил голос детектив. — А когда понял, что Долматов готов тебя сдать, — его убрал.
— Да что за бред?!
Федор — впервые в жизни — почувствовал: стены покачнулись, пол стал неровным, будто на корабле во время шторма.
А Павел — с некоторым даже сочувствием — произнес:
— Тебя обложили, Федя. Обложили со всех сторон. Сейчас по всей стране видеокамеры. Кепки, темные очки и прочая конспирация не помогают. Да, требуется время, чтобы свести все данные воедино. Но это уже сделали. Картина ясна. За тобой очень скоро придут. Я… мы с Риммой просто немного опередили полицию.
Лейла — красный мак. Дурман-трава. Страшный цветок непентес — попадешь в его лоно, и схватит, задушит.
Федор впервые увидел ее три года назад. Второго января. Все педагоги продолжали отмечать Новый год, одна Ксюшка дежурила, а ему кровь из носу надо было на работу. Позвонил в Центр безо всякой надежды. Но администратор радостно прочирикала:
— Представляете, Федор, вам удивительно повезло! У нас с этого года новый преподаватель по цветотерапии. Хотя в Центре пока каникулы, она вышла осмотреться уже сегодня. Я могу спросить — вдруг примет Ярика?
Новая сотрудница согласилась. Федор лично натянул на брата штаны с рубашкой, ботинки с курткой — чтобы побыстрее — и помчался в Центр.
Слово «педагог» он не любил со школы. Вечно ему попадались старые, злющие, некрасивые учителя. Здесь, в Центре, хоть и получше, но тоже: вечно сыплют умными словечками, понтуются, мозг плавят. Ему постоянно внушали, что родственники пациентов обязательно должны в образовательном процессе активное участие принимать. Будто у него время есть с Яриком развивалками заниматься!
А тут навстречу вышла девчонка. Веснушки, тоненькая, как весенний цветок. Глаза огромные, зеленые с крапинками. И на вид — лет шестнадцать. Почти как ему.
Федя сроду педагогов не строил, а тут возьми вдруг и ляпни:
— У тебя диплом-то хоть есть?
Она лучисто улыбнулась:
— Нету. Один аттестат. Я только со школы!
«Вроде нельзя так говорить. Правильно — после школы», — с нежностью подумал он.
А дальше совсем в голове помутилось. Налетел — и поцеловал. И она даже не думала вырываться. Растаяла в его объятиях. Хорошо, что Ксюха не подсматривала — оставалась на ресепшене, с кем-то кокетничала по скайпу.
— Ты судьба моя, — прошептал Федор.
Первое в жизни красивое слово — обычно он держал девиц в узде и выбирал симпотных, но строго самых нетребовательных.
А сейчас — полное помрачение. Даже про Ярика забыл.
Обычно брат только рад, когда его не трогают, но сейчас заинтересовался, глаза круглые, вылупился, рот разинул.
Федор слегка смутился:
— Это… ну… брат мой. Пациент.
— Привет. — Тростиночка смело подошла к Ярославу, встала совсем близко.
Обычно тот от незнакомых людей отпрыгивал, но сейчас дал пожать себе руку, а потом нагнулся к ее шее и понюхал. Сосредоточенно, словно пес.
По-научному называется — сенсорное нарушение. Сколько раз, когда Ярик творил такое на улице, приходилось униженно извиняться, а то и в драках участвовать.
Но девица — аленький цветочек — только подставила шею, чтобы брату было еще удобнее. Улыбнулась, когда Ярик пробормотал:
— Вкусно.
И объяснила Федору:
— У меня у самой братик такой. Темочка. С детства на мне. Родителей нету.
— Получается, мы из одного инкубатора, — улыбнулся он. И, сам не понимая, что говорит, выпалил: — Пойдем в кино сегодня?
Хотя какое им кино, если у обоих инвалиды на руках?
Но юная богиня не думала ни секунды:
— Зачем идти куда-то? Давай тут посмотрим. Все равно никого нет сегодня. Приходи, когда сможешь, и диск приноси интересный. А детей я займу. Они нам мешать не будут.
С тех пор и понеслось.
Они не строили планов — просто очень любили друг друга.
Федор, правда, иногда задумывался: что дальше? Но перспективы не видел. У него хотя бы квартира имелась. А Лейла с братом детдомовские, комнату снимают (социальное жилье где-то в дальнем Подмосковье непрактичная тростиночка за гроши продала, деньги потратила).
Да и взгляды на семью у них оказались разные. Лейла готовилась жизнь положить, чтобы вытянуть брата. Дать ему образование, профессию, включить в обычную жизнь. Мечтала в Америку уехать — в России у аутиста перспектив никаких, Федор и сам понимал.
Он на брательника (как мать сделала) тоже бы никогда не забил. Но до самой смерти существовать вместе на одной территории не собирался. И без того сколько лет жизни не видит, с ним возится. Мечтал заработать много-много денег, пристроить младшего в хороший дом инвалидов и ездить навещать по воскресеньям.
Ну, и всякие другие разногласия присутствовали. Лейла вечно с учебниками, недосыпает, громадье планов: поступить на заочное в институт, разработать и сертифицировать собственный курс, освоить английский язык. Над Фединой надеждой купить счастливый лотерейный билет и одним махом разбогатеть откровенно посмеивалась. Он обижался. Но стоило ей даже не поцеловать — просто приблизиться, забывал обо всем. Видел одни лишь глазищи с крапинками да алые губы. Крышу срывало мгновенно: сжать в объятиях, поглотить ее всю.