— А ведь это нас хотели шарахнуть, — нервно усмехнувшись, сказал Жора.
Я кивнул и поежился. Сейчас ты цел, а через минуту можешь стать грудой костей, которые ночью подберут и сожрут голодные грозненские собаки. Случайная закономерность в цепи закономерных случайностей.
Уже на выезде из города кто-то открыл по нам огонь из лесопарковой зоны. И снова мы проскочили. А ведь бог любит троицу, вспомнил вдруг я и стал напряженно ждать новой беды. Но нам повезло: больше злоключений в Грозном у нас не было. Правда, километров через десять нас чуть было не прихлопнули свои. Увидев впереди блокпост, Миша не стал сбавлять скорость — решил проскочить мимо с ветерком. А там, видно, поняли наш маневр по-своему и ударили из подствольника. Мы снова чудом остались живы. И это произошло только потому, что наш водитель Мишка испугался и затормозил. Нас тут же окружили ребята в голубом камуфляже и бронежилетах, как потом оказалось, бойцы приморского ОМОНа. Они заставили нас выйти из машины и положить руки на капот. Когда выяснили, кто мы такие, отпустили с миром. Червоненко психанул. Вы нас, говорит, чуть было не шлепнули, сволочи. Разве можно-де без предупреждения стрелять? Мы же свои. А командир их, усатый здоровенный прапорщик, решил отделаться шуткой: свой, говорит, не свой, а на дороге не стой. Есть такая, оказывается, поговорка. Мы поехали дальше.
Шоссе, ведущее от Грозного в сторону Дагестана, оказалось полупустым. Беженцы из Чечни в большинстве своем ушли в Ингушетию, потому что Дагестан после недавнего нападения чеченских ваххабитов на эту республику перекрыл границу. Все тогда началось внезапно. Незадолго до этого позорно для России закончилась первая чеченская война, федералы отступили, проклиная свое правительство за то, что оно не дало им возможности довести дело до победного конца. Чечня ликовала. Еще бы — победа! «Чехи» думать не думали, что Россия так легко уступит им. Ведь как все было… Федералы заняли Грозный и уже готовились штурмовать последние бастионы чеченских боевиков, как вдруг прозвучала команда «Отбой». Тут бы вождям мятежников притихнуть и заняться укреплением своей власти в исламской республике Ичкерия, но они как будто одурели от победы. Они решили, что так же легко удастся установить свою власть в других республиках Северного Кавказа. Начали с Дагестана. Там у них была своя «пятая колонна». Местные ваххабиты — приверженцы нового для этих мест религиозно-политического течения в исламе. Раньше об этом течении мало кто знал, хотя ему уже почти два века. Первые ваххабиты появились в Центральной Аравии, они преследовали благородные цели — ратовали за «чистоту» в исламе и боролись за объединение Аравии. Теперь времена изменились, и цели у ваххабитов, а вернее, у их вождей, совсем иные. Какие? Да об этом каждый пленный ваххабит говорит, не стесняясь: мы-де завоюем весь мир.
Мы ехали и все время напряженно смотрели по сторонам. Кавказ — опасное нынче место для подобных путешествий. Каждый куст, каждая рощица, возникавшие то слева, то справа от дороги, могли быть укрытием боевиков. А те умеют стрелять по движущимся целям. К тому же чеченцы владеют еще и подрывным искусством. Чаще всего для этой цели применяются радиоуправляемые фугасы, которые боевики маскируют прямо на дорогах. Есть еще растяжки, которые обычно ставят в населенных пунктах и которые рассчитаны на пешего противника. Сколько их, искалеченных молодых мужиков, пришлось повидать мне на этой войне! И странное дело: весь мир сегодня восстал против мин, и только в Чечне все остается по-прежнему. Какая уж тут, к черту, цивилизация, если сама земля дышит смертью.
Чем дальше мы удалялись от гор, тем все спокойнее становилось на сердце. Менялся ландшафт. Где-то за спиной остались поникшие травы в лугах да померкшая зелень на уставших от долгого лета деревьях — их сменили вполне еще живые летние цвета. Чувствовалась близость моря.
— Интересно, какая сейчас температура в Каспийском море? — с интересом разглядывая незнакомые пейзажи, произнес Червоненко.
— А что это тебя так интересует? Может, искупаться захотел? — спросил я.
Жора фыркнул.
— Ты что, меня дураком считаешь? — спросил он. — Я купаюсь исключительно летом. Хотя, было дело, и в декабре искупаться пришлось… Я тогда в Болгарии по туристической путевке отдыхал. У нас подобралась классная компания. Однажды выпили как следует — ну и решили в Черном море сполоснуться. Местные думают, дурдом, а нам хоть бы что. Выйдем на берег, выпьем ихней ракии и — бултых! — в холодную воду.
— А что такое, товарищ подполковник, ракия? — поинтересовался Миша.
— Виноградная водка, — ответил тот.
— Вкусная? — снова спросил Миша.
— Водка вкусной не бывает — это не мороженое, — со знанием дела произнес Червоненко.
— Ну, я в смысле — хорошая или плохая? — не унимается Миша.
Червоненко хмурит брови.
— Запомни, сынок: водки плохой не бывает, — говорит он. — Ты разве не знаешь? Водка бывает только двух видов — хорошая и очень хорошая.
Миша улыбнулся.
— А ведь ты не прав, — сказал я. — Однажды я пил такую китайскую дрянь, что желудок чуть было вторую Великую французскую революцию не устроил. Я ее туда, а он в штыки. Знает, дьявол, что почем.
— Значит, то не водка была, — с серьезным видом заявляет Червоненко.
— Водка, это на бутылке было написано, — сказал я.
— А ты не читай, что пишут, ты на вкус проверяй. Я помню, когда-то и на бутылке с денатуркой череп с костями был нарисован, а под ним — «Денатурат пить нельзя — яд!». А ведь пили, да еще с каким удовольствием.
Я сидел впереди рядом с водителем, и когда подполковник вспомнил о денатурате, я усмехнулся и повернул к нему свое лицо.
— А ты, случаем, не пил эту гадость? — спросил я его.
Он как-то весело гоготнул, а потом шмыгнул носом.
— Да что ты, мне мама не разрешала, — произнес он и снова гоготнул. И я понял, что он просто не хочет при пацане признаваться в грехах молодости.
— Товарищ подполковник, а что такое денатурат? — спрашивает вдруг Миша.
Червоненко звонко цокает языком.
— Ты понимаешь, Митя, эти молодые люди уже совершенно из другого теста сделаны, — кивнул он на водителя. — Они даже не знают, что такое денатурат! А ты знаешь, что такое «Солнцедар»? — спрашивает он водителя. — А «Осенний сад»? Тоже не знаешь? А ведь мы, друг мой, выросли на этих напитках. Это они воспитали в нас настоящий патриотизм и закалили нашу волю. А вы, что видели вы? Поддельный спирт «Ройял»? Эх, вы, дети странной России!
Я понимал, что Червоненко мается дурью от безделья, но мне были приятны его воспоминания о «нашей эпохе», когда в стране жилось бедно, но счастливо и о войнах говорили только в прошедшем времени.
Хасавюрт, Кизилюрт, Шамхал… И вот она, наконец, Махачкала. Город встретил нас мирными звуками шуршащих шин легковушек и легким морским бризом. После Чечни здешняя умиротворенность показалась нам странной. Рядом была война, а здесь будто бы не знали о ней. Что это за мир такой, где нет боли? Мы уже о такой жизни успели позабыть.
Все здесь казалось каким-то совершенно другим: и люди, и машины, и природа. Люди лениво улыбались, машины мирно поскрипывали тормозами, а в природе чувствовались покой и безмятежность. Где-то на рейде гудели сигналами теплоходы, мимо нас проезжали автобусы, увозя куда-то сотни усталых, но умиротворенных лиц. Заканчивался трудовой день, и люди возвращались в свои жилища.
Чтобы немного перевести дух, мы припарковались у обочины, вылезли на свежий воздух и теперь стояли и обалдело смотрели на этот рай. А ведь мы совершенно отвыкли от нормальной жизни, подумал я. Оказывается, как это хорошо — жить в мире и покое. Когда не боишься налететь на растяжку, не боишься, что подстрелит снайпер, что рухнет на тебя взорванный дом. Как это хорошо, как это хорошо! — повторял я. Ну почему люди не понимают этого? Наверное, они просто не возвращались с войны в мирный город. Если бы они хотя бы раз это сделали, они бы поняли, что значит счастье. Возвращайтесь чаще с войны, люди! — захотелось вдруг крикнуть мне. Возвращайтесь, и вы поймете, что воевать нельзя! Что это преступно! Ненормально! Дико и бесчеловечно!..
Подбежала черная как смоль дворняжка и, легонько тявкнув, стала выжидающе смотреть на нас.
— Что ей нужно? — спросил Червоненко.
Я пожал плечами.
— Не знаю, — ответил.
Мимо проходила старушка с пакетом в руках, из которого торчала длинная французская булка.
— Здесь днем мужчина чебуреки продает, она и привыкла к подачкам, — сказала старушка, указывая на собачку.
Мы засмеялись.
— Нет у нас чебуреков, видишь, нет, — сказал, обращаясь к собачке, Червоненко. — Мы бы и сами не прочь чего-нибудь съесть.
— Тогда пошли искать столовую, — предложил я, вспомнив, что нам дали кое-какие командировочные.
— Нет, вначале нужно найти штаб дивизии, — сказал Жора. — А то сегодня они здесь, а завтра там. Так, глядишь, и до Камчатки доедем.
— Придется, если жизнь заставит, — согласился я. — Ну разве мы могли себе представить, что будем столько возиться с чеченцами?
Гоша согласно кивнул.
— Когда-то и американцы думали, что за неделю справятся с вьетнамцами. А вышло так, что они проиграли войну.
Червоненко был прав. Я хорошо помнил историю той войны. В 1945 году, сразу после разгрома Японии и окончания Второй мировой войны, вьетнамцы начали борьбу за освобождение своей страны от французского господства, которая в 1954 году закончилась разделом Вьетнама на два государства по 17-й параллели. С самых первых дней эти государства завраждовали друг с другом, причем южанам активно взялись помогать Соединенные Штаты. Зреющий нарыв прорвался летом 1964 года: сначала южновьетнамские катера под командованием американских офицеров напали на два северовьетнамских острова в заливе Бакбо, в ответ северовьетнамские торпедные катера атаковали американские эсминцы — и пошло-поехало… 4 августа американская авиация уже начала бомбить Северный Вьетнам. Американцы застрянут во Вьетнаме на доброе десятилетие и уйдут оттуда несолоно хлебавши, сильно подмочив свою репутацию. Кстат