Пропеллер этот закрутился. Скипидар почувствовал неземную легкость. Хотелось взлететь. Но не хватало оборотов. А их ведь можно добавить.
Скипидар присосался ко второй бутылке Стало еще лучше, еще легче. Сам он пока не взлетел. Зато улетели тяжкие мысли о карточном долге. Гиря, Гиря, Гиря… А ну его на фиг, этого ублюдка!..
Вторая бутылка выпита. На душе стало совсем легко. Пропеллер закрутился с новой силой. И Скипидар взлетел. Приподнялся над скамейкой…
Но пропеллер вдруг остановился, зато сильно закружилось в голове. Нутро все перевернулось — будто черт продырявил живот, намотал на руку кишки. Скипидар потерял ориентировку. И вошел в крутое пике. Слетел со скамейки и носом врезался в потрескавшийся асфальт. Пока летел, радужные краски жизни сменились на серые, а затем на черные. В момент удара все пропало. Вместе с сознанием…
Но это была просто авария. Катастрофа для Скипидара наступила позже, когда его привел в чувство здоровенный детина в ментовской форме, вернее, его тяжелый кованый ботинок.
Скипидар уже был не в парке. Он валялся на грязном немытом полу «обезьянника» в отделении милиции. Он даже не помнил, как его сюда доставили…
— А ну поднимайся, шкура! — рявкнул на него детина.
Скипидар замешкался. И снова получил ботинком в живот.
— Встать! Я кому сказал!..
На этот раз Скипидар не заставил себя ждать. Поднялся на ноги. Зашатался, но сохранил равновесие. И тут же лишился его. Мент положил свою тяжелую длань ему на плечо, усадил на деревянную скамейку.
— Фамилия, имя, отчество? — спросил он, всматриваясь ему в лицо.
— Георгиев Олег Петрович…
Это его паспортные данные. А паспорт липовый всегда при нем.
— А не врешь? — подозрительно сощурился мент.
— Да ни в жизнь…
— Ни в жизнь, говоришь… Тюремщиной от тебя, козляра, несет…
В «обезьянник» вошел еще один мент. С погонами лейтенанта.
— Спирьков, а у тебя глаз алмаз, — похвалил он детину. — Я бы не разглядел в этой образине матерого мокрушника…
— Кто мокрушник? — оторопел Скипидар.
— Вы, гражданин Скипидаренко, вы! — как ножом по горлу полоснул его лейтенант.
— Я Георгиев…
Скипидар тонул. И беспомощно хватался за соломинку. Но менты безжалостно лишили его и этой опоры.
— А это что? — Лейтенант ткнул ему под нос его собственное фото.
Скипидара замутило. Он закрыл лицо руками, согнулся в три погибели.
— Я же помню, ориентировка приходила, — слышал он голос детины. — Как этого чухана увидел, так и вспомнил…
Сильные руки схватили Скипидара, скрутили, на руках защелкнулись наручники. Его протащили через коридор, сдали на руки дежурного изолятора временного содержания. После нескольких профилактических ударов по копчику Скипидар оказался в сырой камере-одиночке.
Отсюда не убежишь. Да у него и сил не было бежать…
Никите приходилось слышать о «душегубках», в которых фашисты морили людей выхлопными газами. Но никогда не думал, что и сам может угодить в такую машину…
Крепкие парни в камуфляже скрутили его, сунули в пустой фургон вместе с Валерой и Лелькой. А затем туда же начали запихивать бомжей со свалки. Мужиков, баб — всех вместе. Градация по половому признаку отсутствовала.
Бомжей становилось все больше и больше. Никиту, Валеру и Лельку вдавили в угол огромного железного ящика. Двери закрылись, когда в фургоне яблоку некуда было упасть. Да что там, рукой не пошевелить, ногу не размять. Людей, как селедок в бочке.
Сравнение с селедкой было самым подходящим. От бомжей шел такой рыбий дух, что хоть нос затыкай. Плюс к этому воняло мочой, потом и немытым телом. А еще кто-то начал блевать.
Лельке, можно сказать, повезло. От тесноты, духоты и невыносимой вони она сразу потеряла сознание. Она даже не успела ощутить отчаяние, которое захлестнуло Никиту.
Что это за машина? Зачем он здесь? Кто эти парни в камуфляже? Он не знал ответов на свои вопросы. Зато понял — ничего хорошего в этом нет.
Машина ехала куда-то в неизвестность. Фургон, а в нем огромный железный короб. Без окон, даже щелей никаких нет, чтобы воздух поступал. Бомжацкий смрад и духота усиливались. Так гадко, что и выхлопных газов не надо…
Никита чувствовал — еще немного, и он сам бухнется в обморок. Бомжи «отключались» пачками. Но он держался. Через пару часов потерял сознание Валера. А Никита продолжал держаться. И все же пришел момент, когда вырубился и он…
В себя Никита пришел, когда машина прибыла на место. И открылись двери.
Крепкие парни в камуфляже хватали бомжей и вытаскивали их из машины, как будто они не люди, а дрова.
Дошла очередь и до Никиты. Парни подняли его с еще бесчувственного Валеры, вышвырнули из машины. На свежий воздух.
«Кто не бегал кросс в противогазе, тот не знает цену свежего воздуха». Известная армейская мудрость. Но сейчас Никита смело мог сказать, что кросс в противогазе это ерунда по сравнению с поездкой в «душегубке».
Он всей грудью вдохнул в себя свежий воздух. И тут же выдохнул, группируясь. На него, словно бревно, летела Лелька. Разгрузка «дров» продолжалась. Никита сумел вырваться из кучи людских тел, протянул в ее сторону руки, дотянулся до Лельки. Смягчил ей падение. Уложил рядом с Валерой, который приземлился за несколько секунд до того. Его скинули с машины так же бесцеремонно.
— Уроды! — гаркнул Никита на одного парня в камуфляже.
И тут же увидел, как ему в лицо летит пластиковая палка. Удар был мощный, увернуться от него Никита не смог. В голове зазвенело, мозги с болью смешались в какую-то кашу. Но сознание он не потерял. И услышал, как один камуфляжный останавливал другого.
— Не бей. И без того трупов хватает…
— Да какая разница? Подумаешь, одним больше, одним меньше…
— Ну, этот же прошел этап…
По этапу на зону отправляют зэков. Но Никита понял это слово по-другому. Это не просто этап, а первый этап естественного отбора, который устроила чья-то злая воля.
Действительно, многие бомжи не выдержали дороги. Слабые, немощные отправились в мир иной. Остались более-менее стойкие. Иначе как естественным отбором это не назовешь.
Бомжи валялись на зеленой траве на какой-то поляне посреди дремучего леса. Вокруг кольцом стояли и сидели парни в камуфляже, с ментовскими палками, а кое-кто с автоматами. Никита больше не решался их оскорблять.
Мало-помалу люди приходили в себя. Очнулся и Валера.
— Где мы? — спросил он.
— В дерьме, — невесело усмехнулся Никита. — В полном дерьме…
— А точней?
— Точнее не знаю.
— А эти козлы пасут нас? — показал Валера на охранников.
— Пасут…
— У, морды!
Валера дернулся в их сторону. Но Никита остановил его. Показал на припухлость на лбу.
— Ублюдки… Чего они от нас хотят?
Об этом спросила и Лелька, когда пришла в себя.
— Чистильщики это, — послышался чей-то голос. Это говорил бомж. Он сидел рядом с Никитой и бессмысленно смотрел куда-то вдаль.
— Чистильщики? Хреновина какая-то…
— Еще какая хреновина! — кивнул бомж. — Чистильщики — это смерть. Чистильщики — враги бродяг. Они появляются ниоткуда. Хватают людей и вместе с ними уходят в никуда…
— Темнеть начинает, — заметил Валера. — Целый день мы в пути были. Значит, далеко мы в это «никуда» заехали…
— Заехали, но не выедем. Никто еще отсюда не возвращался, — продолжал нагнетать страх бомж.
— Почему? — испуганно спросила Лелька.
— Потому что там, в верхах, — бомж ткнул пальцем вверх, — не хотят, чтобы бомжи жили в столице. Чистильщики очищают столицу от бомжей. Свозят вот в эти места…
— А дальше?
— А дальше — смерть… Никто не знает, как гибнет наш брат. Но я чую… Запах, вы чувствуете запах?
— Какой запах? — Лельку уже трясло от ужаса.
— Это запах трясины. Мы в глухом лесу. Посреди болот… Трясиной пахнет… Я знаю, что нас ждет.
— Что?
— Сейчас нас поведут на болота. И мы сгинем в трясине…
— Да заткнись ты, ворона! — прикрикнул на бомжа Валера. — Херню какую-то несешь…
— Он правду говорит, — поддержал паникера другой бомж.
— Хана нам, братцы, хана! — завыл еще один.
— Заткнись! — замахнулся на него Никита. — Не нагнетай, гад, тоску!..
В это время появился какой-то здоровенный пузатый дядька, тоже в камуфляже. Спецназовский автомат с длинным цилиндром глушителя. Он что-то сказал одному чистильщику. Тот кивнул и заорал, как бешеный:
— Встать, суки!
Едва живые люди с трудом поднимались на ноги. Охранники дубинами помогали.
Их было человек сорок. Из них полдюжины остались лежать на траве. Или мертвые. Или в очень тяжелом состоянии.
Но оставлять их на этой поляне никто не собирался. Лежачих сбросили в болото — оно начиналось сразу за поляной. Мертвые и полуживые бомжи нашли в трясине свое последнее пристанище.
Всех остальных повели через болото. По узкой тропе, которая почти сразу ушла в воду. Идти приходилось по колено в воде. И бомжам, и чистильщикам. Пузатый дядька, он же старший среди чистильщиков, шел впереди. Показывал путь. Остальные тянулись за ним. В цепочку по одному. Конвоиры перемежались с конвоируемыми. Опасаться им было нечего. Шаг вправо, шаг влево — попытка к бегству. Но стрелять никто не будет. Зачем тратить понапрасну патроны — трясина сама затянет беглеца.
Темнело. Казалось, темнеть будет и дальше. Но они шли час, два. А вокруг всего лишь сумерки. Может, в этих местах бывают белые ночи. Лето уже на носу. И эти светлые сумерки — предвестники белых ночей.
Пророчества бомжа-паникера не сбылись. Прошло часа три, и колонна пленников благополучно миновала топи и вышла на сухую поляну среди дремучего леса. За этой поляной начиналась другая.
Не так давно здесь росли деревья. Но их срубили. Выложили из них длинное строение, что-то вроде барака.
Метрах в десяти от барака еще одно, крохотное строение. Похоже, контрольно-пропускной пункт. От него в обе стороны тянулся забор — тройное ограждение из колючей проволоки. И вышка неподалеку от барака, по ту сторону колючей проволоки. Прожектор с нее светит. И видно — часовой стоит. Пулемет на высокой треноге. Вниз смотрит.