Со старушкой Гиря не церемонился. Перед тем как вскрыть ей горло, также вытащил ее из машины. Чтобы салон кровью не запачкать.
Довольный собой, Гиря затащил оба трупа подальше в лес, забросал их ветками, прошлогодней листвой. Пройдет два-три дня, пока их обнаружат. К этому времени Гиря уже будет далеко от этих мест…
Он вернулся к машине. И увидел Рыжика. Вместе с Чифирем, Гренкой и Батоном он тоже подходил к «шестерке», только с другой стороны.
— А где мужик? — спросил Рыжик.
— И старая? — добавил Чифирь.
Вместо ответа Гиря провел пальцем по горлу.
— Уже? — удивился Гренка.
— А чего тут, — осклабился Гиря. — Дело плевое. Раз, два и готово…
— Старуху, значит, тоже замочил? — спросил Батон.
И с еще большим презрением глянул на Гирю.
Шалмана перевели в другую камеру. Сразу после разговора со Светловым.
Все вроде бы ничего. Шесть шконок, одна свободная — для него. Самая крайняя, ближе всех к параше. Но зато на нее можно лечь и лежать сколько угодно. Не надо ждать очереди, как в переполненных камерах, где одна койка на двоих.
Только постояльцы Шалману не очень понравились.
Едва он присел на свободную койку, к нему тут же подошли двое. Оба крепкие ребята. С голым торсом. Мускулистые тела, бицепсы на руках перекатываются. Только они какие-то не такие. Надувные качки какие-то. Будто мужицкого стержня в них не хватало. А у одного волосы до плеч.
— Эй, красавчик! — тонким голосом просюсюкал один. — Откуда такой хороший?
Одной фразы хватило Шалману, чтобы понять, с кем он имеет дело.
— Я тебе не хороший. Для тебя, пидор, я плохой…
— Ну зачем ты грубишь? — тем же манерным голосом возмутился второй паренек. — Пидорами людей ни за что называешь…
— Да? — усмехнулся Шалман. — А я думал, это для него типа комплимент. Гы-гы-гы!..
— Какой ты сильный! Какой ты мужественный! — пропел первый «голубок». — Можно, я к тебе прикоснусь?
Шалмана аж передернуло. Он резко отодвинулся от парня.
— Эй, только попробуй! — набычился он.
Он с ужасом вспомнил, что может опоганить себя одним пребыванием в камере с петухами. А если до него еще и дотронутся…
Впрочем, он тут же справился со своими страхами. Времена-то меняются. И не так уж сейчас все строго, как раньше. Ведь не по своей воле он в этой «хате» оказался. От ментов пострадал. «Братва» его не осудит. Только посочувствует.
— Ты не дергайся! — усмехнулся второй. — Мы не петухи…
— Да ну… — не поверил ему Шалман.
— Мы не петухи. Мы просто геи…
— Чего?
Как будто гей и гомик — это не одно и то же. А гомик — тот же пидор, значит, и петух.
— У нас нетрадиционная сексуальная ориентация, — сказал один. — Мы гомосексуалисты от природы…
— Сейчас на воле много геев, — подхватил второй. — И сажают их не в общую, а в специальную камеру…
— Короче, — оборвал его Шалман. — Ты пидор, но тебя не петушили… Ну так отпетушат, ты только подожди….
— Зря ты так веселишься! — нахмурился педик. — Мы вот с Сашей не пассивные, мы активные. И сами можем кого угодно отпетушить…
Волосы у этого типчика были длинные. И Шалман запустил в них руку. Он ухватил парня за волосы, выволок на середину камеры. И со всей силы врезал ему кулаком промеж глаз. А удар у него тяжелый…
Гомик только на вид казался крепким. Он не смог выдержать удар. И «поплыл». Не боец, короче…
Второй дернулся было на Шалмана. Но тот врезал ему ногой по яйцам. Этого вполне хватило для того, чтобы вывести и этого из игры.
Парень схватился за разбитые яйца, рухнул на колени, скрючился на полу.
— Козлы дырявые, на кого наезжаете! — заревел Шалман. — Вафлежуи позорные!
Он подошел к педику, который занимал самое престижное место у окна. Гаркнул на него. Тот понимающе кивнул и куда-то испарился. Маленький, щупленький — заморыш, короче. И этому говнюку самое лучшее место. Непорядок. Но ничего, теперь в этой «хате» все будет по понятиям.
Не Шалман среди «дырявых». А «дырявые» под ним. Он пахан, а все остальные педики — так уж вышло. Никто не осудит его…
Он лег на шконку, потянулся. И тут перед ним возник еще один доходяга. Кожа да кости, смотреть тошно.
— Чего тебе, торчок? На клык?.. Вали отсюда, я по пятницам на отсос не даю!..
— Освободите, пожалуйста, это место, — вежливо попросил доходяга.
И даже отвесил ему почтительный полупоклон.
— Чего! — возмущенно протянул Шалман.
— Это не ваше место. Это место Анатоля…
— Какого еще, бля, Анатоля. А ну вали отсюда, недоносок!..
— Это место Анатоля, — продолжал упорствовать доходяга.
Шалман поднялся с места. Но вовсе не для того, чтобы его освободить. Просто недомерок вывел его из терпения. Так что пусть пеняет на себя.
Он резко выбросил вперед тяжелый кулак. Если бы он достал доходягу, тот бы, пожалуй, всю жизнь проклинал собственную наглость. Но в том-то и дело, что кулак не достиг цели.
Недоносок вдруг исчез. И в тот же миг вынырнул из-под руки Шалмана Тот и понять ничего не смог, как недомерок ткнул его пальцем куда-то под ребро.
Не сильный удар. Так, легкий тычок. Но Шалмана будто парализовало. Тело налилось свинцовой тяжестью, ноги онемели. Паренек просто толкнул его рукой, и он свалился на шконку. Шалман не в силах был даже пошевелиться.
— Это не твое место, — откуда-то издалека до него донесся нудный голос. — Это место Анатоля…
Шалман бы кивнул в ответ. Но шея закостенела. Можно было сказать «да». Но язык не повиновался ему.
Никогда еще он не был в таком идиотском положении. Вроде бы в сознании, а тело непослушное. С ним сейчас можно было делать все что угодно. Он совершенно беспомощен. Каким-то особенным ударом владеет этот каратюга…
Паренек махнул рукой. Появились педики, они схватили Шалмана и легко, как пушинку, перебросили его грузное тело на шконку возле параши.
— Может, подарим ему свою любовь? — спросил кто-то.
Шалман едва не лишился чувств от страха.
— Можно, — кивнул каратюга.
Сильные руки перевернули Шалмана на живот. Кто-то стащил с него штаны. Осталось только лечь на него. Шалман с ужасом ожидал этого рокового для себя момента.
— Хотя нет, — покачал головой каратюга. — Может, он не хочет нашей любви… Пусть пока так полежит…
С голой задницей, раком Шалман пролежал всю ночь. Время от времени к нему подходил каратюга. И «закреплял» его в неподвижной позе — тыкал пальцем в одно и то же место…
И только ближе к утру он перестал тревожить его. Мало-помалу Шалман обретал контроль над своим телом. В конце концов, он окреп настолько, что смог натянуть на себя штаны, закрыть свою драгоценную задницу. Драгоценную, потому что ее так никто и не тронул.
Все утро Шалман вел себя тише воды, ниже травы. Все боялся, что к нему подойдет каратюга и снова «выключит» его. Может, эти педики предпочитают заниматься любовью в качестве десерта на завтрак…
Но никто так и не тронул его. А ближе к обеду Шалмана вытянули на допрос.
Его ждал Светлов.
— Ты чего такой бледный? — Он встретил его гадкой усмешкой.
— Спал плохо, — буркнул Шалман.
— Чего так? Штаны сползали?.. Шалман все понял. Это Светлов «облагодетельствовал» его соседством с гомосеками.
— Нет…
— Сползали, я знаю, — продолжал насмехаться Светлов. — Ничего, сегодня ночью тебе подпорку в задницу вставят, чтобы штаны не сползали…
— Не надо, — попросил Шалман. И потупил взгляд.
— Ночью у тебя было много времени. Надеюсь, ты вспомнил, кто пользуется услугами отморозков…
Кто-то пользуется услугами отморозков. А кто-то сегодня попользуется самим Шалманом. Напихают ему во все щели и даже фамилии не спросят… Нет уж, дудки.
— Одного только знаю…
— Кто?
— Мазай.
— Знакомая личность…
Неудивительно, что Светлов Мазая знает. Он ведь не просто мент. Он упертый мент, волкодав. Он весь криминальный расклад столицы знает. А Мазай в этом раскладе не последняя величина.
— Только ты не раскатывай губы, начальник. Отморозки на Мазая через посредников выходили…
— А это уже не твои проблемы, Шалман. Твоя проблема в одном — задницу свою сохранить. Пока это тебе удалось. А дальше посмотрим…
На этом разговор закончился. Светлов исчез. А Шалмана отвели в его камеру. В ту, в которой он чалился с самого начала. В ту, где его уважали. А не в ту, другую, где его хотели «любить»…
Лара никак не могла привыкнуть к этой чертовой работе. Каждый день по четыре часа подряд стоять на карачках, в чем мать родила. Ее спина — вместо карточного столика.
Сегодня она стояла в кругу четырех здоровяков с бандитскими рожами. В простынях, как в туниках, сытые, пьяные, после парилки, они резались в карты. И с силой лупили ее этими картами по спине.
Но для нее это не боль. Напротив, ей даже нравилось, когда карты с силой хлестали ее по спине. Будто массаж… А вот стоять четыре часа неподвижно — это настоящая каторга. Одно утешение — клиенты не пользуют ее как женщину. С этим в заведении строго. И если кто начнет домогаться, ты вправе подняться и уйти. И хозяин не обругает за это.
Сегодня клиенты попались вроде бы ничего, спокойные. Она просто стояла и ждала, когда закончится игра и ее отпустят. А карты монотонно так хлещут по спине…
И вдруг страшная боль. И запах паленой плоти. Лара закричала как резаная. Вскочила на ноги, карты посыпались с нее.
— Не, ну писец, в натуре! — заорал кто-то. — Ты хоть врубай, что творишь, Мазай! Какого хрена ты об эту тварь сигарету затушил?
— А она вместо пепельницы, — загоготал тот, кого назвали Мазаем. — Чо, в натуре, не видишь, гы-гы!..
— Хреновая пепельница, вон «стары» все, в натуре, на пол ссыпались… А может, ты спецом это сделал, Мазай?
— Ты на кого волну гонишь? Да мне знаешь, какая карта шла! И все на фиг… Из-за этой суки!..
— И мне масть конкретно перла, — сказал еще кто-то.
— И мне…