Электрическая коробка на стене так и оставалась открытой; сунув туда большой и указательный пальцы, Лео во второй раз соединил провода, услышал гул: металлические цилиндры, закрепленные в нижней части сейфа, медленно закрыли тайник.
– Да. Именно. Они должны иметь возможность запросто отследить этот звонок. Вот почему плиты на полу останутся незакрепленными. Вот почему я не закрываю коробку как следует, оставляю приоткрытой. И вот почему я сейчас включу первую веб-камеру, спрятанную на полке для шляп в прихожей. Потому что моя коллекция оружия гарантирует: нам не помешают, когда мы нанесем последний удар – и сразу исчезнем.
Кровавые точки
Кто-то дергает его за правую руку.
Огромные челюсти, колючий бурелом. Ощетинившаяся острыми зубцами гора. А потом он беспомощно падает в потайной бездонный люк.
– Феликс, проснись.
И хотя дна не существует, он приземляется. В другие челюсти. И эти челюсти рвут его, тянут в разные стороны.
– Феликс? Эй!
– Чт-то?
В бездне всегда черным-черно.
– Подъем, братишка.
Прямо над ним. Челюсти. Светлый контур во тьме вечности.
– Кто… Пусти! Пусти меня!
– Феликс, это я, Лео. Вставай.
Светлое становится яснее. Волосы Лео. Лицо. Это он.
– Но… тут… так темно.
– Ш-ш-ш. Не так громко. Разбудишь Винсента.
– Что-то… случилось?
– Нет. Ничего не случилось. Пока.
Старший брат одет. На нем даже куртка и кроссовки.
Феликс тихо садится на край кровати.
Верхняя одежда в доме? Посреди ночи?
Ноги, руки – не действуют. Он решает подвигать руками и ногами, но у него не выходит. Застыли.
Он ощущает, как кто-то берет одну его ногу, сует в ботинок, завязывает шнурки. Потом вторую ногу. Потом его руки разводят в стороны и вдевают в рукава теплой куртки. Затем Лео исчезает на кухне, слышно, как льется вода из крана, потом Лео возвращается со стаканом, полным крови.
– Залпом.
Это не кровь. Это сок. До самых краев стакана.
– Пей. Быстрее проснешься.
– Проснусь? Зачем?
– Увидишь.
В прихожей, по пути к входной двери, Лео проскальзывает в комнату Винсента, к замотанному в бинты телу, слушает равномерное дыхание.
– Мы же не можем оставить его одного? А, Лео?
– Мы скоро вернемся. Полчаса максимум.
Лео опускает жалюзи, отключает полную луну и уличный фонарь – разбитое стекло, злобный свет.
– А вдруг… он все-таки проснется? Проснется – а он совсем один.
– Не проснется. Когда Винсент спит, он спит. А будить мумию нельзя. Тогда исполнится проклятие. Феликс, ты разве не знаешь об этом?
Последняя проверка – рот. Они расширяют дыру в бинтах, надо, чтобы воздух поступал свободно. Потом выходят из квартиры. Феликсу кажется немного странным, что у Лео на плече школьная сумка. Кто же ходит в школу ночью?
Ни следа не осталось на лестничной клетке после маминого бегства – как будто ничего и не было, Лео удалось отскрести последние пятна. Братья прошмыгнули мимо двери Агнеты на втором этаже – Агнета вызвалась ночевать у них, пока мама в больнице, но Лео убедил ее, что они сами справятся, пообещал, что даст знать, если понадобится помощь, и что он будет отправлять мальчиков спать в положенное время.
Темнота. Длинная цепочка уличных фонарей. В отдалении – музыка и машины, резко стартуют, резко тормозят. Пятничный вечер в Фалуне. Там город, жизнь. Но здесь, в другом районе, на асфальтовом тротуаре, ведущем в школу, все неподвижно, тихо.
Лео вдыхает, глубоко. На улице гораздо теплее, чем он думал. Или это он так нагрелся изнутри, что напряжение ищет выход?
Сентябрь, и кучи листьев на земле – так приятно поддавать их ногой. С начала учебного года прошел примерно месяц – Лео в восьмом классе, Феликс – в пятом. А Винсент, их большой младший брат, пошел в первый класс, так что они все теперь учатся в одной школе.
Он точно знает, что ему нужно.
Он разузнал, где продаются парики, сто двадцать пять крон за тот, с длинными волосами, который он выбрал. А объемная серая куртка с капюшоном отыскалась в «Хеннес энд Мауритц» за девяносто девять пятьдесят; ей предстоит стать грязно-зеленой от краски для ткани, а краска – в магазине швейных принадлежностей. Потом тело: оно должно выглядеть по-другому. Вату на плечи. Еще живот, но живот изваять просто – при помощи ватина, который нашелся в том же магазине, что и краска для ткани. Последнее – сигареты. Он должен курить, сигареты без фильтра, самые крепкие – «Джон Сильвер».
Курево алкашей.
Как приятно брести по улице среди ночи, когда внутренний жар выравнивается с теплом снаружи. Только в небольших городках бывают такие ощущения – улицы связаны с другими и в то же время пусты. Первый признак того, что в этом районе тоже есть люди, – велосипедистка позади них, они слышат, как динамка давит на переднее колесо, как велосипед приближается, проезжает, исчезает.
Лассе-Наркота. Хорошее имя. Так он окрестил своего персонажа.
Именно Лассе-Наркота вырвет у тетки из магазина «ИСА» сумку.
Но создать Лассе-Наркоту стоит денег. Вот почему Лео разбудил младшего брата, поднял его в два часа ночи.
– Я сегодня взял книгу. В школьной библиотеке.
– Ага. И поэтому мы на улице?
До школы здесь гораздо дальше, чем в Скугосе. Лео помнит, как папа стоял на балконе, на верхнем этаже, следил за их спинами, когда они пересекали парковку и углублялись в кустарник.
Четыре года назад. Другая жизнь.
– Нет. Но мне пришлось взять что-нибудь, чтобы все сработало.
– Не понял.
– Поймешь. А эта дурацкая книга оказалась почти хорошая. Про Америку и всякое, что там случилось. Про сухой закон и чувака по имени Аль Капоне.
– Про него я слышал.
– И я подумал про папу.
– Они про него написали? Про папу?
– Нет, естественно. Но я подумал, что… папа ведь мог бы сделать, как Аль Капоне. Ну, если бы в Швеции запретили спиртное.
– Как сделать?
– Как Аль Капоне. Он все равно продавал спиртное. Плевал на законы.
Они приближаются к полю с одинокими деревьями, худыми, тянущими ветки к ночному небу. По ту сторону поля, частично освещенного фонарями другой велосипедной дорожки, – школа.
– Нет, Лео. Вряд ли.
– Что?
– Что папа сделал бы, как тот Капоне. Папа не любит продавать. Да? Он бы все выпил сам. А потом побил бы кого-нибудь.
Крыло, где учится Лео, – старшие классы средней школы. Феликс почти никогда не бывает здесь. Сам он учится в средних классах, и это два разных мира с охраняемой границей, которую лучше не пересекать, потому что на том берегу тебя ждет разборка с теми, кто сильнее тебя. Когда они переехали сюда, он ходил в первый класс и стал новичком посреди полугодия. Абсолютно новый – вот кто он был. Большинство ненавидит менять школу и одноклассников, но ему понравилось. Не то что Юнне, он хорошо ее помнил, Юнна скалывала волосы золотой заколкой и столько раз плакала перед переездом, что учительнице приходилось прерывать урок музыки. Юнна не хотела менять действительность, чего нельзя было сказать о Феликсе. Феликс радовался переезду. Никто в его новом классе не знал, что случилось в Стокгольме, не знал, что его папа сидел в тюрьме за поджог.
Он был уверен: все проблемы кончились, когда папа исчез, а мама и тетки из социальной службы решили, что переезд за двадцать две мили – наилучший вариант. С ними все будет нормально. Не будет больше этой мерзости в животе и груди, которая давила и жгла, поднимаясь иногда к самому горлу.
И вот это как будто началось снова – как будто жжение в груди переехало сюда следом за ними.
Они дошли до школьного двора и теперь сидят на корточках, прячась за трансформаторной будкой, неподвижно, молча. Еще один велосипедист приближается, проезжает мимо.
Школа в Скугосе была из белого кирпича, а эта встречает светло-желтой штукатуркой, два крыла соединены застекленным переходом, где ученики проводят перемены.
– Твоя работа – стоять на стреме.
– На стреме?
– Сообразишь. Теперь быстро. Никто не должен нас видеть.
Лео вдруг пускается бежать. Феликс хочет спросить – куда, но не успевает и решает бежать за ним по влажному асфальту, они резко дышат, пар идет изо рта. Последний отрезок пути братья крадутся – мимо общего холла, мимо среднего крыла. Там среди больших окон есть одно маленькое, наверху, вентиляционное.
– Э-эй, Лео – что значит «на стреме»?
– Если кто-нибудь появится на велосипедной дорожке – постучишь по подоконнику. Вот этим.
Лео держит монету. Одна крона. Блестит в свете уличного фонаря.
– А потом ты должен спрятаться.
– Спрятаться? А ты…
Феликс все еще тяжело дышит после марш-броска, и каждое слово словно отрезается от других ножницами, когда он выталкивает из себя вопросы.
– …ты сам чего будешь делать?
Старший брат не отвечает, только улыбается и сует руку в школьную сумку, шарит там… похоже на отвертку. Вспрыгивает на узкий отлив окна, удерживает равновесие, встав на цыпочки, тянется к маленькому, узкому окошку наверху.
Феликсу все видится под странным углом – косо и снизу вверх; может быть, поэтому ему трудно понять, в чем он сейчас участвует. Но если происходящее происходит на самом деле, то Лео уже по пояс втянулся в окошечко и колдует с отверткой над винтом, который держит металлическую скобу – ту, что не дает любому желающему открыть окно нараспашку. Условия работы далеки от идеальных, Лео то и дело оскальзывается на жестяном подоконнике.
Все это время Феликс несет вахту, его лицо пылает, но щеки горят совсем не от нетерпеливого ожидания развязки. Он просто хочет домой.
Лео тоже жарко, даже жарче, чем только что. Напряжение рвется наружу. Он все спланировал – и план работает. За окном – общий холл с длинными столами, где он и другие из 8 «В» играют в карты или просто болтаются между уроками. В два часа, после обеда, каждый день открывается буфет-тошниловка: булочки с корицей, шоколадные шарики, марципаны с арахисовым маслом и шоколадом, бутерброды с сыром и сок в коробочках с трубочками. Сегодня на обед давали какую-то белую рыбу, так что денег в кассе должно было остаться немало.