– Вот почему ты позвонил мне в тот вечер. Ты плакал и просил меня прийти сюда.
Только дрова потрескивают.
И чугунная плита, испускающая тепло, сухое и приятное.
И дурнота, которую нельзя выблевать, рядом с человеком, который решил так и жить среди своих воспоминаний, в этом гребаном доме.
Сэм словно наслаждался тем, что в первый раз за столько лет преимущество – у него. Он свободен. Не в камере. Он здесь в безопасности, в отличие от своего гостя.
– Проходи же! Джон, черт тебя возьми, войди, полежи для пробы на кровати, на которой лежал он. Ты, который до хрена всего нарасследовал.
На полочке для украшений лежало что-то, похожее на нож, на вязанной крючком салфетке, среди фотографий и стеклянных чашечек. Сэм потянулся к предмету, взял в руки, взмахнул перед собой.
Тот нож.
Это был тот самый нож. Зубчатое лезвие, кончик отломан.
– Мне захотелось забрать его. Черт, он так и лежал как улика в архивной коробке. Видишь засохшую кровь, Джон? А кусок лезвия так и остался у него в грудной кости.
Бронкс прошел мимо дома во второй раз. В последний раз. Вниз по пологой лужайке, к забору, калитке и своему автомобилю на обочине проселка. Ведя машину, он почти ни о чем не думал, не думал он, и ожидая парома и выходя из машины во время короткой переправы – подставить лицо ветру, посмотреть на чаек, круживших над пеной.
Он знал, что дурнота составит ему компанию, пока в отдалении не покажутся очертания Стокгольма. Посещение того, чего посещать не следует, всегда имеет такие последствия.
Но каким неожиданным преследователем оказалось сомнение! Бронкс приехал на остров, чтобы исключить брата из списка, но это оказалось невозможно. И дело не в том, что происходило в этих стенах – удары, там нанесенные, отозвались в нем так же сильно, как, он знал, и должны были отозваться. Дело в вопросах о Лео Дувняке. Когда он подобрался к тому, насколько хорошо эти двое знали друг друга, Сэм с высокомерием отмел его вопросы, напал со встречными – что ж, ничего особенного. По крайней мере, он отвечал. Но когда Бронкс, стоя в дверях, задал вопрос, занозой сидевший в нем со вчерашнего допроса, – рассказывал ли Сэм их совместную историю, рассказывал ли о произошедшем в этом доме, такое ведь можно поведать только по-настоящему близкому человеку, – Сэм, вместо того чтобы ответить, обрушил на него чувство вины.
Которое, он знал, наверняка выведет младшего брата из равновесия.
Бронкс бесцельно бродил по пустому парому – от поручня к поручню, в тепло каюты и прочь из него, легонько постукивал по спасательной шлюпке, словно чтобы убедиться, что она держится прочно, взял расписание с железной стойки, а когда на секунду скосил глаза на рубку и паромщика, то увидел ее.
Камеру видеонаблюдения.
В его детстве ничего подобного на пароме не было.
И может быть, они там – ответы, которые Сэм не захотел дать.
Бронкс съехал с парома, но сразу за шлагбаумом вышел из машины и у входа в домик дождался паромщика.
– Прошу прощения.
Он протянул удостоверение, паромщик коротко глянул на него.
– Я полицейский. Хотел бы увидеть записи с вашей камеры наблюдения.
– Записи с камеры наблюдения?
– С камеры на капитанской рубке.
– Она там… уже столько лет, и никто не просил посмотреть, что там записано.
– Значит, настала ее минута славы. Записи за последние сорок восемь часов.
Паромщик зашел в дом, Бронкс последовал за ним. К компьютеру.
– Я думаю… будет проще, если вы сами посмотрите. Даже не знаю… работает ли эта чертовка.
Бронкс устроился на стуле, нашел значок камеры на экране, щелкнул по нему, щелкнул по дате.
– А… что вы ищете?
– Пока не знаю. Скорее, я ищу что-то, чего здесь не должно быть.
– Не понял.
– И пожалуйста, никому не рассказывайте, что я был здесь.
Изображения с камеры наблюдения были самыми обычными. Дерганые, мутноватые, тусклые, без звука. Внизу шла временная шкала. Бронкс мышкой поймал понедельник, потянул стрелкой.
Шестьдесят четыре рейса. Машин больше, чем обычно. Это ясно, если посмотреть на кадры в правом поле картинки.
Бронкс искал то, чего не хотел найти: что Сэм покидал остров в тот день. Так что он пропускал машины, прибывшие на переправу до 13 часов. Небольшие легковые машины, вроде «тойоты», сногсшибательно новой. Водителя нелегко было разглядеть за слегка тонированными стеклами. Паром прошел половину пути, две с половиной минуты. И тут водительская дверца открылась. Какой-то мужчина вылез из машины, подошел к перилам и уставился вниз, на воду.
И тогда Бронкс увидел.
Он.
Лео Дувняк. Который стоял там, на пути к дому детства Джона Бронкса.
Дурнота. Никогда еще она не бывала такой сильной, не сидела так глубоко, не вонзалась так остро. Пока он пытался найти приемлемые объяснения. Что это не особенно странно. Двое бывших заключенных, которые много времени провели вместе, нашли друг друга, выстроили дружбу, какая возможна при вынужденной изоляции. И что странного в том, что они захотели встретиться в первый же день, теперь уже свободными людьми?
– Эй?
Паромщик похлопал его по плечу, вгляделся попристальнее.
– Я вас узнал.
– Да? Я тут проезжал. Час назад.
– Нет, не то. Я вас узнал. Вы тогда были мальчиком. Вы… брат Сэма. Младший. Джон, да?
– Джон.
– Я читал про вас. Но не был уверен, что это вы.
Ограбление века. Сто три миллиона.
– Гм.
– И вы их взяли?
– Н-ну…
– Так вы… не сменили фамилию?
– Нет.
– Ларсон – откуда эта фамилия?
– Вы много спрашиваете.
– Иначе ничего не узнаешь.
– Мамина. Девичья. Он взял эту фамилию в день совершеннолетия.
– Я помню, как у вас было. Сущий ад.
Бронкс продолжал двигать стрелку курсора вперед. До переправы в 14.00, назад на материк. Снова увидел машину, припаркованную носом в другую сторону, посреди парома. Лео Дувняка хорошо было видно через лобовое стекло.
Потом ничего с паромом в 14.30 – ни на остров, ни назад.
А после… То, чего он не хотел видеть. Сэм. Сэм покинул остров на пятнадцатичасовом пароме.
Бронкс встал и торопливо вышел из домика, к усилившемуся ветру и чайкам, кричавшим еще громче.
Он склонился над опущенным шлагбаумом, посмотрел на остров.
Напуганный и злой одновременно.
И его вырвало. В воду.
Так выглядело воспоминание.
– Вам плохо?
Паромщик стоял в дверном проеме. Бронкс слабо мотнул головой, сделал несколько медленных вдохов-выдохов и вернулся в домик, стал смотреть дальше. Согласно цифрам в правом поле накануне вечером было перевезено еще тридцать четыре автомобиля.
– Так вы, значит, стали полицейским?
Паромщик придвинулся ближе, словно тревожился и хотел убедиться, что гостю не нужно снова выскакивать на улицу.
– Вы и правда пошли разными путями. Один сел в тюрьму. А работа другого – сажать туда.
Страх и злость, которые на самом деле были одним и тем же чувством, посетили его трижды.
В 19.00, когда Сэм вернулся на остров.
В 20.00, когда Лео вернулся на остров.
В 22.00, когда Лео уехал с острова, предпоследним рейсом.
Бронкс, поблагодарив паромщика за помощь, рассмотрел день из жизни двух мужчин, и увиденное полностью состыковалось с вооруженным ограблением, совершенным в часе пути отсюда.
Теперь он знал наверняка.
До этой минуты у него не было доказательств. Тот факт, что оба сидели в одном отделении с недавно застреленным грабителем, а потом примерно в одно и то же время, чтобы подготовиться и осуществить ограбление инкассаторской машины, прибыли и убыли на желтом пароме, не примут в суде.
Но он все равно знал. Это была интуиция, столь презираемая Элисой, и Бронксу вполне хватало этого чувства.
Сэм, черт тебя возьми, что же ты натворил?
Да еще… вместе с ним?
На полу в прихожей Лео насчитал двадцать семь рекламных брошюр и бесплатных газет, скопившихся за две недели. Конверт с окошечком, лежащий посреди нерассортированной почтовой кучи, кажется, содержал извещения о квартплате и был адресован Фредрику Сёдербергу, для Ларссона. Одна из квартир, входивших в предприятие Сулло – временные жилища для людей, которым понадобилось на несколько дней залечь на дно.
Он поставил спортивные сумки на коврик в прихожей – «пуму» с только что реализованным виш-листом и ярко-красную «адидас», которую ему чуть раньше передал албанский киллер в вытянутых тренировочных штанах. Ноутбук, стоивший сто тысяч крон, лежал на дне сумки; Лео поставил его на разделочный стол в кухне и вписал то, что стоило еще пятьдесят тысяч крон. По десять тысяч за букву. Полицейский, прежний владелец компьютера, явно был весельчак или любитель кроссвордов. Пароль читался как S-M-A-R-T наоборот- T-R-A-M-S[2].
Семь с половиной минут понадобилось, чтобы отыскать нужный документ среди каскадных меню, папок и ссылок. Шаблоны для реквизитов. Лео создал копию формуляра и принялся искать те два файла, в которых содержалась необходимая информация: расписание дежурных и список изъятого, относящийся к текущему расследованию.
Дверь полицейского управления, выходящая на Кунгхолмсгатан, распахнулась под порывом ветра, и Элиса придержала ее, чтобы та не ударилась о стену. Элиса натянула кожаные перчатки и вышла прогуляться – туда, куда путь занимал всего десять минут. Флеминггатан. Санкт-Эриксгатан. Элиса оскальзывалась на плохо почищенных тротуарах, слой льда упрямо держался на асфальте. Прошла по аллее с красными пластиковыми табличками, предупреждавшими об острых сосульках. Несмотря на подступающую весну, сосульки все еще цеплялись за водосточные трубы, были готовы в любой момент нанести смертельный удар.
Проверить и исключить из списка два имени, ставшие ее заданием, оказалось несложно. А и Б. Санчес и Бернард. Хоакин Санчес, по информации от боливийской полиции, вернулся в родную страну, отбыв наказание, и уже два месяца сидел в тюрьме Эльпеналь де Сан-Педро, ожидая суда; его подозревали в связанном с наркотиками тройном убийстве. У Тора Бернарда было алиби: несколько свидетелей подтвердили, что в момент убийства он находился на борту пассажирского парома между Гданьском и Нюнэсхамном. Теперь она ждала ве