вора уклонился. Что угодно, лишь бы отец не узнал, чем занимается его старший сын.
– Эй! Винсент!
Его снова повисший в воздухе голос перелетел в спальню, опасно отрикошетил от стен, заметался между ними.
– Тебя я тоже люблю.
Вот теперь сработало.
– Что? Как ты сказал?
– Я понимаю, в чем дело, Винсент, понимаю, почему ты разговариваешь не больше, чем эти банки с краской.
– И что же ты понимаешь?
– Сначала я не сказал тебе, что ездил к тюрьме. Потом не сказал, что встречался с ним вечером. А теперь признаюсь еще кое в чем: мы с Лео успели поговорить и по телефону. Ну, знаешь, как это бывает между сыновьями и отцом, что-то вроде: «Ты как? А я отлично!»
Иван улыбнулся, довольный.
– Так что я понимаю, почему мой младший сын немного взревновал.
Винсент молча смотрел на него. Если бы ты только знал, папа. Если бы ты только мог представить себе, как я пришел сюда в пять утра шпаклевать, зачищать и перекрашивать дверь, которую сам разбил потому, что ко мне заявился Лео.
– Но ты же знаешь, что и тебя я тоже люблю?
Иван похлопал себя по груди, все такой же довольный.
– Потому что вот здесь есть место для всех моих сыновей.
– Слушай, папа, мы работаем вместе… черт, сколько уже – почти два месяца? Этого недостаточно, чтобы я начал ревновать. Лео – больший для меня отец, чем ты, и неважно, что ты об этом думаешь. Если учесть часы, проведенные с ним, учесть то, как он заботился обо мне, был образцом мужчины. И неважно, что ты думаешь, папа.
– Это не значит, что мне все равно, как у вас дела. Как у тебя дела.
– Обо мне не беспокойся.
Боль в руке.
В тот момент он разбил свой образец для подражания. Который и всегда-то был не особо хорош, а после вчерашнего вечера и вовсе перестал им быть.
Лео, который подкатывался к Феликсу, получил отказ и после этого явился ко мне! Не как брат. А чтобы заткнуть мною дыру в очередном своем гребаном ограблении.
– Слушай, папа.
– Да?
– Ты не подумал, что он приходил в ресторан, чтобы использовать тебя? Говорил «Ты как? А я отлично!» по телефону, потому что использовал тебя? Как использует и нас, всех остальных?
– Ну о чем ты? Зачем ему меня использовать?
– Может быть, потому, что ему потребовалось алиби?
– Ну брось, Винсент. Не пытайся нас стравить. Чего ты хочешь? Поссорить нас? Как твоя сволочная мамаша?
Последний рулон ослаб, стал объемнее, и Винсенту пришлось захватить побольше бумаги, так что рука заболела сильнее, когда он уталкивал защитное покрытие в мусорный мешок. Но, работая, он имел возможность стоять отвернувшись, а они избегали смотреть друг на друга.
– Господи, папа. Когда Лео планировал наши ограбления, мы обычно сидели в гараже. Там стояли козлы с листом ДСП, что-то вроде стола, и на этот стол он клал большую карту объекта.
Потому что у него не было сил встречать этот изучающий взгляд, который преследовал их в детстве, взгляд, требующий только правды и преданности. Человек с таким взглядом мог увидеть, что его младшему сыну известно о планах его старшего сына несравненно больше, чем ему самому.
– А потом он клал на карту монету в десять крон, иногда несколько монет, они изображали банк или банки, а машинами для побега были – игрушечные машинки, которые он расставлял на дорогах на карте, а мы – знаешь, кем были мы? Зелеными пластмассовыми солдатиками, человечками в масштабе 1:72. Потому что такими он нас видел. И мы всегда будем для него такими. И ты тоже, папа. Игрушечные фигурки на плане его очередного налета.
Отсюда здание суда походит на дворец. Широкие крылья с черепичными крышами возносят вверх высокий шпиль, одетый в позеленевшую медь. Столетняя патина.
Парковка на Кунгсхольмсторг. Пара минут, чтобы дойти пешком до величественного строения. Не стоит высаживаться из машины посреди полицейского квартала, но в то же время надо поменьше светиться на улице. Лео редко беспокоился, не так он был устроен, ведь беспокойство не поможет решить проблему – но сейчас он волновался. Ему предстояло сделать первые шаги под личиной полицейского, войти в полицейское управление. На нем была правильная полицейская форма. У него были правильные удостоверение и полицейский жетон. У него была правильная квитанция, выписанная правильным дежурным, с правильным номером из протокола изъятия. Он изменил свой внешний вид. Он знал, куда идти, он запомнил чертеж и точно попадет в нужное место. Он правильно преобразился внешне. Но и действовать он должен правильно, должен создать совершенную иллюзию, что он – полицейский, в которого вырядился. Ведь он один. В соответствии с первоначальным планом, Сэм сейчас должен был шагать рядом с ним, для пущего правдоподобия, но Сэм занял место убитого Яри. Поэтому план, создававшийся год, пришлось корректировать. Потому что если на какой-нибудь из трех контрольных точек ему не повезет, то всё рухнет прямо сегодня.
Возле главного входа в здание суда, на Шлеегатан, стояли три полицейские машины и две – для перевозки заключенных. На это он и рассчитывал. В здании каждый день велись процессы, на которых либо освобождали из-под стражи, либо приговаривали к наказанию. Судьи, и прокуроры, и адвокаты, и юридические консультанты потерпевших, и легавые, и журналисты – все они собирались в разных судебных залах, чтобы кормиться на обвиняемом.
Он открыл входную дверь, тяжелую и с виду, и на самом деле, и вошел в здание, которое словно засасывало посетителя. Грубые истертые камни мрачных коридоров и лестниц; строгий храм на фундаменте из юридических книг. Каждый шаг отдавался эхом. Каждый вдох проскальзывал в легкие пыльным, лишенным кислорода.
Голос из динамика прокричал про следующее заседание где-то на нижнем этаже, и Лео бессознательно поднял ищущий взгляд к потолку: процесс начинался на пару этажей выше того зала, в котором он сам сидел во время процесса, длившегося несколько месяцев. И ни единого раза он не попадал сюда как сейчас, через общий вход. Каждый день суда он выходил вон оттуда – с лестницы слева, той, что ведет из подвального этажа, – всегда в наручниках, в сопровождении четырех охранников.
Туда он сейчас и должен попасть.
В подземелье.
К двери туннеля, который ведет в полицейское управление и из него.
Он осторожно покосился в обе стороны коридора, потом глянул прямо, в направлении канцелярии, потом – на будку охраны и длинную очередь в туалеты. Кажется, одинокий полицейский никому не интересен.
На лестнице в подвал было такое же эхо, как в остальных частях этого здания, сколь бы осторожно он ни пытался ступать ногами в тяжелых ботинках. Дверь в подземный коридор выглядела так, как он ее помнил. Всегда ее открывал кто-нибудь другой, своей карточкой-пропуском. Сейчас он вынул из нагрудного кармана то, что украл для него Сулло, протащил через считывающее устройство и подождал механического щелчка.
Нажал на ручку, и железная дверь подалась. Сработало.
Первая контрольная точка пройдена.
Дважды глубоко вдохнул. Много пыли, мало кислорода.
Потом он запустил секундомер в мобильном телефоне и вошел.
Как-то странно передвигаться здесь без двоих охранников впереди и двоих сзади. С нескованными руками. Не в тюремной робе.
До первой развилки туннеля, где он должен был повернуть направо, оставалось метров пятьдесят. И тут он услышал их. Стук. Двух, может, даже трех пар ботинок.
Поворачивая, он понял, что их больше. Ему навстречу шли двое заключенных в сопровождении четырех охранников, а замыкающим – его он встретит последним – был полицейский в форме.
Идти не быстрее, чем обычно. Не медленнее. Не смотреть в сторону. Не искать взглядов без необходимости.
Сейчас.
Еще пара метров, потом они поровняются.
Он кивнул заключенным. Те не кивнули в ответ, и на какую-то тысячную долю секунды пришло ощущение, что он допустил страшную ошибку – пока не понял, что дело в его внешности, в полицейской форме: заключенные не станут здороваться с легавым. Охранники вежливо кивнули. Теперь легавый. Который увидит в нем коллегу. Который должен увидеть в нем коллегу.
Короткий кивок.
И короткий кивок в ответ.
Только это и требовалось. Иногда разница между продолжить или перестать не так уж велика.
Во взгляде полицейского читалось колебание.
Или Лео просто придал этому взгляду слишком большое значение.
Короткий кивок человека, который не уверен, знаком ли ему коллега с бритой головой и карими глазами. Может, он даже его узнал. Уловил что-то знакомое, но не понял, что.
И отвел взгляд.
Лео хотелось обернуться, удостовериться, что они пошли дальше. Именно этого делать нельзя. Но уверенности тут же прибавилось: шаги медленно удалялись.
Те, кто ходил здесь каждый день, купились на иллюзию.
Самый опасный банковский грабитель Швеции не только переоделся полицейским – он стал полицейским, полицейские признали в нем своего.
Вторая контрольная точка пройдена.
Через шестьдесят пять метров – следующая развилка. Перед Лео оказался перекресток из четырех коридоров; следовало взять влево. В середине коридора находилось хранилище изъятого – третья и последняя, решающая контрольная точка. За этой железной дверью его документы ждет окончательная проверка, его подготовку оценят шведские полицейские чиновники. Сундук с сокровищами всегда зарыт в самом конце радуги.
Палец на звонок, развернутое удостоверение поднять к камере на стене. Ожидая, когда ему откроют, Лео покосился на секундомер в телефоне, первый раз замеряя время. Минута пятьдесят секунд от суда до хранилища. Еще десять секунд ожидания – и его решили впустить; он вошел. Сложенная вдвое квитанция лежала в широком переднем кармане.
Здесь, кажется, еще сильнее пахло пылью, было еще меньше кислорода. Подвал, связанный с верхними залами. Тысячи предметов, которые в текущих или прошлых расследованиях двигают или двигали дело вперед, являясь прямыми доказательствами. Улика подле улики, пакет подле пакета, стеллаж подле стеллажа.