Паркетный пол со свежим лаком, по которому еще никто не ходил. Белоснежный потолок уютно рассеивает свет. Зашпаклеванные широким шпателем стены, которым еще нечего рассказать.
Винсенту нравилось это ощущение – находиться в отремонтированной квартире. Быть способным на хорошее начало. Не то что начинать в тюремной камере или, после отсидки, в переходящей от одного к другому квартире, которую тебе выделил «Свободный мир».
Он приехал сюда в последний раз, убедиться, что ничего не упустил, не забыл сделать как можно лучше. И потом так и не смог уйти, оставшись посреди того, что вскоре будет заполнено запахами, жизнью, движением. Пространство, куда еще не добрались, где еще не укоренились ни любовь, ни ссоры.
Он понимал, почему ему так трудно уйти отсюда.
Потому что там, за окнами этой квартиры, жило противоположное.
По радио он услышал, что в полицейском управлении совершено беспрецедентное ограбление – похищена большая сумма денег. Налет. То, о чем постоянно твердил, во что пытался втянуть кого-нибудь из младших братьев Лео. Он даже сидел прямо здесь, на ящике с инструментами, разглагольствуя об этом.
Винсент провел кончиками пальцев по костяшкам правой руки. Кожа все еще саднила, была неестественного цвета.
Последний взгляд на все блестящее, новое; потом он вышел и запер дверь ключом, который завтра вернет хозяевам. Спускаясь по лестнице, Винсент услышал, как кто-то поднимается навстречу, и выругался – не надо было задерживаться, теперь он нарвется на владельцев квартиры, а они, наверное, пришли смотреть, планировать, уже мысленно переезжать. Но он сейчас не настроен на болтовню. Не сегодня.
Однако это оказалась не бездетная пара средних лет. Это был сосед с «хвостиком», благоухающий терпентином и масляной краской. Они виделись каждый день с тех пор, как Винсент приступил к работе, но не сказали друг другу ни слова. Сейчас они в последний раз молча обменялись кивками.
Фургон Винсента стоял, как обычно, на парковке жилищного кооператива. Подойдя ближе, Винсент увидел, что к капоту привалился мужчина. Лет сорока. Кожаная куртка, джинсы. И лицо, которое он узнал, хотя не видел его больше шести лет.
– Привет, Винсент. Я тебе звонил. Ты не отвечал. Так что я решил – приеду-ка сюда сам.
Джон Бронкс.
Полицейский, выслеживавший банковских грабителей, которые получили прозвище «Военная банда».
– Я не отвечаю на звонки с незнакомых номеров. И ты изгадил мою машину.
– Ничего страшного. Ты все равно на ней сейчас никуда не поедешь. Ты поедешь со мной.
– Никуда я с тобой не поеду. Я свое отсидел. И с тех пор преступлений не совершал. Вы это знаете. По крайней мере, твоей коллеге, которая крутилась тут и вынюхивала насчет алиби, это точно известно.
Бронкс похлопал по фургону.
– Значит, работаешь?
– Да.
– Дела хорошо идут? У тебя? У фирмы?
Он снова постучал по жестяному кузову – на этот раз точнехонько по логотипу «В-СТРОЙ».
– Ну.
– В таком случае почему тебе так хочется, чтобы мы приехали за тобой при полном полицейском параде, на полицейских машинах? Твои клиенты знают твою историю?
Сволочь.
Оставь меня в покое.
Ему хотелось выкрикнуть это. Сесть в машину, резко сдать назад и переехать этого гада. Бронкс угрожал сделать как раз то единственное, что абсолютно недопустимо при работе, которая строится на рекомендациях. Владельцы квартиры наверняка полюбопытствуют, с кем он разговаривает и что вообще происходит.
– Слушай, так не пойдет. Какого черта тебе надо?
– Об этом ты должен был узнать еще в тюрьме. О том, что иногда приходится садиться в машину с полицейской рацией и отвечать на вопросы. Рутина. Поинтересуйся хотя бы у тех, кто тоже отбывал срок.
Сдать назад, переехать его, потом – еще раз вперед, потом – опять назад.
– Так в чем дело?
– Поговорим в машине.
– Нет. В чем дело?
– В твоем брате. Лео.
С учетом той сцены, которая может случиться завтра, прямо во время формальной передачи ключей и окончательного расчета, – это совсем не здорово.
– Я только сначала позвоню.
Винсент сделал шаг от машины и набрал один из забитых в память номеров.
– Эй, брату не звонить. Иначе окажешься соучастником преступления – ты же это понимаешь, да?
Винсент поднес мобильный телефон к лицу Бронкса, чтобы тот прочитал на дисплее слово «МАМА».
– Это тоже преступление?
Он отвернулся, дождался соединения, понизил голос.
– Мама?
– Да?
– По-моему, я не смогу сегодня приехать к тебе на ужин.
– Тебя не будет? Почему, Винсент?
– Извини.
– Но я ведь сказала, что Лео не приедет. Что будет, не как в прошлый раз на обеде. Что я все понимаю и будем только мы с тобой.
Еще шаг в сторону; теперь он шептал.
– Мама, тут дела… не очень.
Она медлила с ответом. Может, не расслышала.
– Слушай, мама, тут это…
– Что? Винсент, что там опять за дела не очень?
– Я… стою рядом с полицейским. Возле дома, где я работаю. Поэтому я не смогу приехать. Он хочет забрать меня на допрос.
– Что еще за полицейский?
– Который расследовал ограбления.
Она снова помедлила. Он слышал ее дыхание, понимал, что она разволновалась.
– Ничего не понимаю. Ты ведь сделал все, что требовалось. Выплатил компенсацию, отсидел срок. Они должны… должны оставить тебя в покое!
– Дело не во мне.
Теперь – его дыхание, он колебался.
– Дело в Лео.
Огромный пассажирский паром спокойно стоял на воде у нового причала в Вэртахамнене. Четыре часа до отплытия. Три часа – до того, как они смогут взойти на борт и на верхней палубе шагнуть в свою каюту-люкс, чтобы расслабленно наблюдать за тем, как остается позади Балтийское море. Оставшееся время они проведут в гостинице, расположенной всего в двухстах метрах отсюда; и вот они уже затормозили перед ней. У пустой в послеобеденное время стойки администратора они получили ключи от номера и пошли к лифту. Как чудесно было оказаться вместе в пространстве кабины, напоминавшей тесную камеру, где они планировали налет; они поднимались наверх в окружении четырех дорожных сумок, нагруженных купюрами, и чувствовали голод.
Машина свернула на перекрестке направо – на Фридхемсплан, на Дроттнингхольмсвеген. Не налево, к полицейскому кварталу Крунуберг, как ей следовало.
– Куда мы едем, а?
– Я же сказал. Ответишь на несколько вопросов.
Винсент обернулся, чтобы лучше видеть: он в первый раз сидел на переднем сиденье полицейской машины и в первый раз мог тут свободно двигаться. Прежде он всегда сидел сзади и притом в наручниках.
Но ощущение было такое же гадостное, ощущение чего-то неправильного.
– Верно. Ты собирался допросить меня. В полицейском управлении.
Бронкс пожал плечами. Пожал плечами, сволочь.
– Может быть, ты не в курсе, но там сегодня кое-что произошло. Там огорожено, и все на ушах стоят.
– И? Конечно, я слышал по радио. Но мы же едем из города!
– Да, мы едем из города.
Винсент завертел головой по сторонам, когда где-то за Торильдсплан они свернули на Эссингеледен, шоссе, ведущее на юг.
– По-моему, ты темнишь. Что я сделал-то? Скажи! Я смогу ответить тебе напрямую! Потому что я веду дневник, каждый свой час записываю. Мое условно-досрочное кончится меньше чем через месяц. Я и дальше буду все записывать, чтобы вы меня никогда не достали.
Он повернулся к Бронксу – неразговорчивому полицейскому, который, с тех пор как они покинули здание со свежеотремонтированной квартирой, сидя на водительском месте, не отрываясь смотрел вперед.
– Это хорошо, Винсент. Это очень умно.
Когда они выехали из первого туннеля, он прибавил скорость.
– Но это тебе сейчас ни фига не поможет. Потому что речь пойдет о тех преступлениях, которые ты совершил задолго до того, как начал вести свой дневник.
Зал ожидания. Вот чем стал этот гостиничный номер. Защищенный зал ожидания в конечной фазе плана. А потом большой пассажирский паром, который им было видно в окно, тронется с места, отплывет.
Лео сел на оранжевый диван, втиснутый между шкафом и непомерно большим торшером, вынул из внутреннего кармана растворись-в-толпе куртки оба билета на паром и положил их на журнальный столик. Имя на первом – то же, что и на водительских правах, с которыми три дня назад Юхан Мартин Эрик Лундберг за рулем фургона с молоком проскользнул через полицейские заграждения, а имя на втором билете повторяло имя на полицейском удостоверении, с которым одетый в полицейскую форму Петер Эрикссон вынес сегодня десять коробок из хранилища вещдоков в полицейском управлении. Достал сзади из-за пояса полицейский пистолет, врученный ему в подвале с голыми стенами добытчиком, называвшим себя Сулло; этот же самый пистолет прижимался к виску легавого Бронкса, когда стрелки на церковных часах приближались к полуночи, а совсем недавно был у всех на виду во время ограбления.
Пока Сэм задергивал толстые шторы, чтобы отгородиться от того, что за окном, Лео потянулся к одной из сумок и извлек полицейское радио, зажатое двумя пакетами, полными купюр. И послушал новости. Они крутились вокруг налета на хранилища. Район Кунуберга оцеплен, поиски сосредоточены в метро, где на рельсах, уходящих в южном направлении, обнаружена полицейская форма.
Время до отплытия сжималось. Расстояние, отделявшее их от парома, – тоже.
Шампанское, которое вот-вот внесут в каюту номер пятьсот семьдесят один, будет откупорено и разлито по бокалам.
– Сюда. Сюда, Винсент. Я хочу, чтобы ты стоял именно здесь.
Бронкс обеими руками помахал Винсенту, который мялся в дверях сарая.
– А теперь возьмись как следует за пленку на грузовике и помоги мне ее снять.
– Я так и не понял, что мы здесь делаем. Что ты сейчас делаешь. Что за полицейская работа такая?
– Самая лучшая. Когда у тебя наконец появляется улика и ты сажаешь преступника в тюрьму.
– Слушай, ты собрался допрашивать меня на крестьянском дворе – ну так допрашивай! И я наконец по