– Руки на затылок, Дувняк. И медленно иди ко мне.
Чертов легавый держал в поднятой над головой руке пистолет. Красноречивый жест. Проинструктировать и в то же время дать понять: никаких фокусов.
– Винсент, братишка… Как ты?
Лео искал ускользающий взгляд Винсента. Наконец тот поднял глаза и посмотрел на него.
– Винсент, ты скоро выйдешь отсюда.
Покорный гнев. Вот что было в глазах Винсента, вот что удерживало слова. Гнев, не страх.
– Обещаю, Винсент.
Лео снова повернулся к Бронксу.
– А ты, Джон, как себе все это представляешь?
Ожидая ответа, он осторожно покосился на брата и грузовик. Перекусить цепь наручников без нужного инструмента трудно. А вот ручку дверцы можно легко оторвать чем-нибудь, что подвернется под руку.
Слабость. Вот что он сейчас искал.
Слабость, благодаря которой всегда можно обнаружить заложенные в моменте возможности и которую ты не увидишь, пока она не проявит себя сама.
– Ты обещал, что мой брат выйдет отсюда невредимым. Ты можешь гарантировать это, Бронкс?
Полицейский поднял пистолет, все еще молча, и прицелился Лео в грудь.
– Бронкс, мать твою, ты что… собрался застрелить меня? Тогда тебе придется убить и Винсента. Ты и так уже наломал дров. Хочешь добавить еще и два трупа?
Бронкс, кажется, улыбнулся. Поднялся, вытащил из кармана куртки еще пару наручников.
– Никакой стрельбы, если ты будешь так любезен застегнуть один браслет на своем правом запястье.
Наручники описали широкую дугу в воздухе.
– А второй – на той же ручке, к которой я пристегнул Винсента.
Двое братьев пристегнуты к машине, где лежит неразорвавшийся снаряд. Все, что нужно, чтобы провалиться в преисподнюю – это электрический импульс, который, в свою очередь, запустит химическую реакцию, а реакция породит тепло – до фига тепла, которое расплавит железо, сожжет дотла одежду и кожу.
Белая ударная волна в несколько тысяч градусов.
– Если хочешь взять меня живым, Бронкс…
Лео дал наручникам, глухо звякнув, упасть на деревянный пол.
– …отпусти моего брата прямо сейчас и объясни, как тебе удастся не впутать его в расследование.
Бронкс подошел ближе, остановился возле Винсента.
На полпути.
– Отпущу, когда ты тоже будешь пристегнут. Но он уйдет отсюда не сразу. Сначала он поможет мне разгрузить машину. Потом мы с ним протрем ствол за стволом, приклад за прикладом, курок за курком.
Кроме последнего, на котором твои отпечатки. Вот тебе мое слово, Дувняк.
– Твое… слово?
– Мое слово. И мой брат. Ясно? Ты знаешь – я здесь один. И просчитал, почему. Потому что я в глубине души верил, что оградил Сэма от твоего влияния. И совершил до фига запрещенных ходов.
– Ты хочешь сказать – ошибок?
– Да называй как хочешь.
– Ошибок, которые могут стоить тебе твоей работы и которые ты теперь хочешь обменять на моего младшего брата? Мое молчание – на твое молчание?
Лео нагнулся, чтобы поднять наручники.
– По-твоему это справедливо, Бронкс? Что я сяду на всю жизнь, а ты останешься полицейским?
Когда наручники полетели назад, к Бронксу, это была не широкая дуга, а прямая линия. Снаряд в лицо. Бронкс инстинктивно поднял руки, чтобы защититься. Этого оказалось достаточно; Лео воспользовался моментом, которого ждал с тех пор, как вошел в сарай.
Он подобрался, как хищник, и бросился под ноги полицейскому. Всем своим весом, всей внезапной взрывчатой силой сбить с ног человека, стоящего у него на пути, а самому при этом оказаться ниже линии огня.
Дальше Лео действовал инстинктивно.
Вышиб оружие из руки полицейского. Со стуком бил Бронкса головой о пол, пока тот не потерял сознание. Потом поднялся и, вытянув из-за пояса собственный пистолет, прижал ствол ко лбу отключившегося противника.
Он решился. Он будет стрелять.
– Нет!
Винсент рванулся вперед, как собака на привязи, зазвенела цепь между дверцей и запястьем.
– Прекрати!
– Его надо убрать, Винсент! Он не отступится. Никогда! А я не собираюсь сидеть пожизненно.
Винсент весь вытянулся, чтобы коснуться брата.
– Лео, это уже не важно! Все это дерьмо никуда теперь не денется! Оно нас достанет! Меня, Феликса, маму, даже Ивана! Блин, ты обделал свои делишки, а если сбежишь, отвечать за них придется нам – ты что, так до сих пор этого не понял? Все останется как есть! Ничего не исчезнет, все так и останется. Не стреляй! Иначе ты и меня втянешь, а я не хочу больше ни во что мешаться!
Винсент дернул ручку дверцы, пнул ее ногой, уперся и рванул так, что грузовик качнулся.
– Ну брось, Винсент, я никого за собой насильно не тащу!
– Мы родились в одной семье! Нас и в прошлые разы никто не тащил! Никто!
По щекам Винсента текли слезы.
– Я пытаюсь отмыться от этого говна, как ты не понимаешь?! Каждый день понемногу смываю его с себя. Но вот это, Лео, не отмоется никогда. Если ты его застрелишь.
Младший брат в очередной раз дернул цепь в попытке освободиться.
И этот раз стал для него последним.
От дверной ручки вибрация, пройдя через всю машину, добралась до двух проводков, соединенных с полюсами батарейки.
Простой звонок должен был обеспечить соединение проводков. Звонок, который по какой-то причине не сработал. Но сработали злость и отчаяние Винсента, дергавшего цепь.
Лео не сразу заметил перемену в нити накаливания внутри термитной смеси из сульфата железа и алюминия, содержащейся в емкости на потолке. Ослепительно-белое свечение взвихрилось, выплюнуло огонь, расплавивший толстый пластик всего за несколько секунд. Шипение усиливалось, бело-желтый огненный дождь лился на гору оружия внизу.
Лео бросился в сторону от горячего цунами.
Переждав волну, он поднял глаза.
Тело Винсента тяжело и неподвижно висело на руке, пристегнутой за запястье к дверной ручке. Как мешок с кишками.
Жар спал так же быстро, как возник, но задержался среди оружия, лежащего на поддоне между термитом и бензином.
Он пошарил по полу сарая. Вот под верстаком – рифленый кусок железа, бывший когда-то существенной деталью чего-то. Дверная ручка оторвалась легко, как он и думал. Лео взял младшего брата на руки и понес из сарая.
Теплая кожа Винсента. Пальцы влажные, липкие.
Лео осторожно положил его на траву, поискал пульс, увидел шею, обгоревшую, мягкую, словно бы поджаренную.
И услышал мощный взрыв.
Термит проел жесть до бензобака, свечение от взрыва на этот раз было более слабым, а пламя ниже, но громыхнуло так, словно звук яростно стремился вырваться из сарая.
Поэтому он не уловил шаги – заметил только краем глаза руку, занесенную над ним.
Руку Бронкса. Сжимавшую пистолет.
Рукоятка ударила в затылок.
Он ничего не почувствовал.
От яростного пламени до глухой темноты – за одно мгновение.
Золотая нить
Школьный коридор похож на больничный – тот, что ведет в мамину палату со стальной койкой. Раньше он никогда об этом не думал. Холодный свет, истертый пластиковый пол. Когда шагаешь, звук словно окружает тебя. Вот и теперь звук летит впереди и позади, в основном он разлетается из-под ботинок завуча, твердый стук каблуков – вот что создает его сейчас. Монах, так его зовут, половину времени работает завучем, а половину – учителем труда. Жесткий, строгий. Седой монашеский венчик вокруг голой макушки. Лео он всегда казался классным – может, потому, что в конце каждого семестра Лео оказывается в числе немногих отличников по труду. По труду и по английскому. Как-то, говоря об отметках, Монах описал ученика, у которого и руки на месте, и с трудными заданиями справляться получается, и этому ученику услышанное очень понравилось. Единственный препод, которого Лео не хочет разочаровывать. Но вот-вот основательно разочарует. Монах только что постучал в дверь класса, где шел урок физики, и попросил Лео Дувняка ненадолго выйти – его кое-кто ждет, завуч его проводит. Он знал. Знал, что один его ученик отлично распорядился и умелыми руками, и умением решать задачки, когда при помощи молотка и стамески проник в школьный буфет и стащил пятничную выручку.
Каждый новый шаг отдается эхом, за щелк следует стук, они приближаются к холлу – звуки хорошо слышны, потому что оба молчат и кругом так тихо, как бывает только в школе во время уроков.
Он встретится «кое с кем».
С полицией.
Еще утром, Лео видел, двое легавых в форме стояли возле одного из вентиляционных окошек и что-то изучали. А когда он проходил мимо в обед, сторож менял замок на двери кладовой и приспосабливал на место треснувшего косяка металлическую планку – такую не сломаешь. И еще он сообразил, что бумажка, которую Лена-Продленка прилепила на стойку, сообщает, что буфет закрыт по причине ограбления.
Но откуда им знать, что это был я?
За одним из длинных столов холла, самым дальним, сидел «кое-кто». Мужчина в сером костюме и голубом галстуке, с коричневой папкой, раскрытой на коленях. Не в форме. Лео и раньше встречал таких – вроде тех, кто расследовал поджог и посадил папу, комиссар или инспектор.
Феликс. Это он. Болтун несчастный.
– Я разговаривал с Агнетой.
Костюм протянул ему костлявую руку.
– Она сказала, что тебя можно найти здесь, в школе, хотя вас всех троих освободили от занятий. Меня зовут Пер Линд, я адвокат.
Адвокат? Мне уже и адвокат нужен?
– У меня нет денег.
– Прости?
– На адвоката.
– Об этом не думай. Мне платит государство, за то, что я представляю интересы твоего папы.
Папин адвокат? Не мой?
Значит, Феликс все-таки не сболтнул лишнего.
– Так я оставляю тебя здесь, Лео. С Пером. Чтобы вам никто не мешал. А потом тебе, наверное, лучше домой. К братьям. Тебе не обязательно ходить в школу после случившегося. На этой неделе точно не обязательно. Окей?
Лео кивнул, и Монах устукал прочь – щелк-стук, щелк-стук.