твета. И Винсент отвечает.
– Да. Нет.
Тянет бинт, подрагивающий вокруг рта, то вверх, то вниз.
– Да. Нет. Да. Нет. Да. Нет.
Пока Феликс не начинает демонстративно аплодировать.
– Ну вот, ты слышал. Он сказал «нет».
– Он сказал «да». И «нет». Он просто придуривается.
Рука на плече стала объятием.
– Винсент, это серьезно. Тебе нужно сказать что-то одно. Делать мне это или нет.
Теперь младший брат медлит, словно взвешивая решение, хватается за бинт вокруг рта и тянет его вверх, к носу.
– Делать.
Теперь медлит Феликс.
Они ждут именно его слова. Что ж, пусть подождут.
Наконец он пожимает плечами.
– Ага. Ясно. Мумии любят дерьмовые идеи. Но когда все кончится, Лео, ты купишь мне новую карту. Потому что эту ты испортил своим сраным фломастером и своим сраным крестом.
«Донесешь на меня – донесу на тебя»
Запах машинного масла, на больших судах всегда проникающий даже в самые нижние помещения, казалось, полностью улетучился здесь, на верхней палубе с каютами первого класса, где вместо жесткого пола – мягкое ковровое покрытие. Но здесь оказалось так же адски тесно, тележка с багажом билась о стены коридора и вентиляционные короба, пока Сэм искал каюту под номером 571. И тут слегка покачивало, как в море, хотя паром еще стоял в Вэртхамнене и до отплытия оставался почти час.
559. 561. 563.
Еще несколько дверей – и он протащит пластиковую карту через устройство и шагнет в люкс, в последнюю фазу их плана.
Теперь его окружало удивительное спокойствие, которое просачивалось внутрь него через кожу, чтобы угнездиться в груди и заставить напряженное тело расслабиться. Спокойствие, рождавшееся из ощущения «ты сделал все, что мог, и не можешь сделать больше». Все идет так, как идет, потому что ты не можешь больше влиять на ход событий. Возбуждение, гонка, адреналин, подскочивший и заставивший торопливое сердце засбоить, когда Лео внезапно решил поехать туда – если придется, я убью твоего брата, Сэм, но я вернусь; все это вдруг куда-то исчезло, словно и не было. Случайный безымянный посетитель, которого он уже забыл. Спокойно войти в каюту-люкс, поставить на пол сумки со ста тремя миллионами и убедиться, что шампанское на столе охлаждено до правильной температуры – таким в эту минуту был его мир. Он сядет в кресло, обтянутое красно-коричневой кожей, станет смотреть в иллюминатор, выходящий на море, и надеяться, что Лео уже на пути назад. Что их совместное путешествие и закончится совместно.
Лео, в отличие от него самого, было что терять.
Вот почему он поехал туда, рискнув всем.
У Лео есть братья и родители, которые будут тосковать по нему и по которым будет тосковать он. Покинуть страну навсегда значит для Лео неизмеримо больше, чем для него, Сэма.
Сам Сэм ни по кому не скучал. И никто не скучал по нему.
Он отвернулся от морского вида ради того, что стояло на тележке, погладил указательным пальцем макушку дорогой бутылки. «Дом Периньон». Никто из них никогда не пробовал этого шампанского, но именно оно самое дорогое в здешнем меню. Нет. Мы еще не свободны. Только когда мы окажемся на этом чертовом корабле. На пути в Ригу, Санкт-Петербург, к Сбербанку России. Он сорвал блестящую бумагу с горлышка, поглубже вдавил бутылку в ведерко, чтобы лед оказался со всех сторон, перевернул красивые бокалы. Тогда, в люксе, мы и выпьем. Закажем ящик шампанского. Тогда мы будем свободны, Сэм. И вспомнил, как тяжко ему было перед первым ограблением, когда он пытался на своей кухне угостить Лео спиртным.
Дважды постучали.
Послышалось?
Сэм прислушался, затаил дыхание.
Снова дважды постучали. Как будто… в дверь каюты.
Торопливый взгляд на радиочасы на ночном столике у кровати. Семь тридцать три. Двадцать семь минут до отплытия.
Ты успел.
Сэм повернул круглую дверную ручку на полоборота, откатил дверь наполовину.
Это не Лео.
– Привет, Сэм.
Это брат.
– Твой дружок-разбойник не придет.
Это и правда его родной брат.
– Потому что в эту самую минуту он в патрульной машине едет в следственную тюрьму Крунуберг. В наручниках.
Д жон.
– В тот самый квартал, из которого он сегодня забрал сто три миллиона. И я знаю, что ты ему помогал.
Д жон?
Ничего не понимаю.
Не ты должен стоять на пороге.
– Дружок-разбойник? Ты это о чем?
Голос прозвучал твердо. Сэм был в этом уверен. Хотя детали, которые, совместившись, должны были составлять реальность, никак не подходили друг к другу.
– Сэм, ты впустишь меня в свою сраную каюту?
Где-то в дальнем конце тесного коридора слышались другие голоса, другие пассажиры искали свои номера на дверях. Сбить Джона с ног сейчас, здесь – слишком большой риск. Сэм посторонился, пропуская гостя. И заметил под расстегнутой кожаной курткой, той самой, в которой брат тогда нагрянул к нему на остров, темно-коричневую кобуру со служебным пистолетом.
– Шампанское, Сэм? Неплохо.
Каюта, несмотря на гордое звание первого класса, была не слишком большой. Теперь она стала еще меньше. Чтобы поместиться, им пришлось встать едва не вплотную друг к другу.
– Жаль только – праздновать больше нечего.
Сэм смотрел, как его младший брат ворочает бутылку, льдинки зазвенели друг о друга и о ведерко, потом – как изучает дорожные сумки на полу, пытаясь оценить, достаточно ли они велики для десяти упаковок купюр из хранилища. Одновременно он вынимал билет на паром, такой же, как у Сэма. Билет Лео.
– Я не смог остановить тебя тогда, Сэм. Перед убийством нашего отца. Но я могу остановить тебя сегодня. Потому что сегодня я решаю, каким будет конец.
Бутылка в ведерке была холодной и мокрой; Сэм выудил ее, расшатал пробку.
– Окей, Джон. И каким же будет конец?
Один-единственный удар.
Рукой покрепче за горлышко, янтарная пенящаяся жидкость полилась ему на пальцы.
Всего один раз ударить Джона толстым донышком в висок – и снова я сам решаю, каким будет конец.
– Как во всех сказках. Счастливым. Ты возьмешь свои сумки, в которых, полагаю, содержатся сто три миллиона крон, и поедешь со мной в Крунуберг.
– Ты не остановил меня тогда. Не остановишь и сейчас. Ты здесь один, Джон. Если бы ты собирался арестовать меня, то захватил бы с собой небольшую армию легавых. Так что глубоко в душе ты уже принял решение.
– Верно, Сэм. Но у меня была надежда, что все кончится… достойно. Поэтому я пришел один. Чтобы дать тебе шанс сдаться. Если ты не сдашься сейчас – армия легавых будет ждать тебя по ту сторону Балтики, и тогда все кончится совсем не достойно.
– Так ты собрался донести? На меня? Опять?
– Если ты не оставишь мне выбора.
Сэм сделал шаг вперед, и пространство сжалось еще больше.
– Ты знаешь, братишка, что я уже зарезал одного члена нашей семьи, когда у меня не оставалось выбора. И зарежу кого угодно из родни, если у меня не будет выбора, и уложу его на кровать, как уложил тогда тело отца. А потом, когда я в Риге буду спускаться по трапу, уборщица найдет тебя вот на этих белых простынях всего в крови, как отца.
– Я точно знаю, что ты не убийца. И ты сам это знаешь.
Они долго смотрели друг на друга. Дорогая бутылка оттягивала руку Сэма, была гораздо тяжелее, чем зазубренный рыбный нож.
Он не мог убить из-за денег.
Так же, как он убил тогда – не ради себя.
– Я прикончил отца, иначе ты бы погиб, Джон. Зря ты приехал сюда. Так что отвернись-ка! Ты задолжал мне. Ты должен мне двадцать три года.
Только что Сэм сделал шаг, который сжал расстояние.
Теперь ближе подошел Джон.
– Ты ошибаешься, Сэм. Да, я позвонил тебе тогда. Но это было ужасно давно, и в те дни я боялся побоев. Боялся того, кто угрожает. Да, ты старше. И тяжелее меня на тридцать кило. И если ты пойдешь со мной, то потеряешь все. И все же ты меня ни черта не страшишь. Нож держал ты, не я. Ты сам выбрал взяться за нож. И тебе от этого никуда не деться.
– Именно об этом я и говорю, Джон! Ты сам позвонил мне тогда. И от этого тебе никуда не деться! Напомнить? Приезжай скорее, Сэмми, папа меня убьет, я больше не могу. Ну ты же должен помнить! Я приехал. Ради тебя. Воткнул, мать твою, этот нож двадцать семь раз – ради тебя. А потом, Джон – черт возьми, Джон! – ты… ты позвонил. В полицию. Я тебя спас, а ты позвонил легавым. Я не ошибся Джон! Ошибся – ты. Это ты мне должен! Вот и живи с этим, братишка.
Если кто-нибудь из них сделает еще шаг, они столкнутся.
И они застыли на месте.
И не отрываясь смотрели друг на друга.
Впервые за двадцать лет. Стояли настолько близко, что каждый чувствовал дыхание другого, следил за движениями глаз.
Пока по судну не прошло содрогание – от машинного отсека вверх, пока динамик не известил, что до отплытия осталось пятнадцать минут.
– Дай-ка.
Бронкс кивнул на бутылку, повисшую в руке Сэма. Сэм не шелохнулся, и Бронкс сам потянулся к ней, вынул из руки брата. Налил в оба бокала, так, что перелилось через край, протянул один Сэму.
Вкус желтых яблок и поджаренного хлеба, чуточка цитрусов, как и положено. Шампанское даже охладилось до правильных восьми градусов, но ни один из братьев этого не почувствовал.
Напиток разделили между собой чужаки с общими воспоминаниями, он стал прощанием с прошлым.
Плоскому телевизору не хватало звука, но это было неважно; он никогда еще не видел столько погонных метров сине-белого пластика в одном новостном выпуске, и ему вполне хватало немой картинки. Мелькание событий без голосов превращалось в удивительное слайд-шоу.
Иван улыбнулся: взвинченные полицейские в касках с визирами и с автоматами в руках бежали друг за другом, и длинная людская цепочка походила на хвост огромной крысы, забравшейся в туннель метро возле полицейского управления.