— Откуда ты все знаешь?
— Оттуда, — показала мне язык Тамара.
В отличие от меня, она действительно все знала. А меня отодвинули в сторону. Хорошо это или плохо?
— Хорошо, — сказала Тамара. — Кому-то же надо языком трепать. Вот вы и будете.
— А если откажусь?
— Но вы же не дурак! Мы с Ирой приготовим закуску, вы скажете речь, и все будут довольны. Петров на презентацию не придет.
— Почему? — удивился я.
— В другом месте выступать будет. А у нас главным назначен Белкин. Ирка уже самую короткую юбку надела.
— Охмурять?
— Она всех охмуряет. С переменным, правда, успехом, но это не имеет значения.
— Замужем?
— Была. А сейчас и с Толиком разошлась.
— С каким еще Толиком?
— Из академии. У них уже полгода роман, но недавно закончился. Ирка сказала, что обольет ему краской машину. Я останавливаю.
— Прям египетские страсти.
— А у Ирки по-другому не бывает, скоро сами увидите.
Я пожал плечами. Чужие романы меня не интересовали. Со своими бы разобраться.
10
Ирина оказалась весьма привлекательной особой. Она действительно была в короткой юбке, позволяющей все увидеть.
— Ноги с легкой сексуальной кривизной, — сказал я Тамаре.
— А мои?! — возмутилась та.
— Мы говорим о ногах Ирины. Твои пусть другие оценивают.
— Кто?!
— Кроликов или Белкин. Петрова сегодня не будет, сама сказала.
— Я вот Ирине сейчас все доложу! И мало вам не покажется!
— Докладывай, — пожал я плечами. — Я и не сказал ничего такого.
— А кривые ноги?
— Легкая сексуальная кривизна — это совсем другое. Леша прямо не отходит от нее, как кот облизывается.
— Леше в нашей редакции другая девочка нравится.
— Которая?
— Ее здесь нет.
Я оглянулся по сторонам. Народу в холле, где проходила презентация, набилось порядочно. Некоторых я не знал.
— Кто вон та дама? — спросил я Кроликова, с озабоченным видом стоящего у лестницы.
— Из Постоянного комитета, — мельком взглянул на нее Алексей. — Что-то Рыбин задерживается.
— Без него обойдемся.
— Ни в коем случае! Без Петрова можно, без Рыбина нельзя.
— Почему?
— По капусте и по кочану. Как только он придет, сразу идем к микрофону. Я предоставляю слово тебе и дальше по списку. Кто будет выступать от газеты?
— Макунин, заместитель Петрова. А кто этот мужчина?
— Тоже из Постоянного комитета. Но первым слово, конечно, Рыбину. Он здесь наше всё.
Я не стал острить по этому поводу. Мероприятие и правда не из последних. В фойе полно журналистов не только из нашей газеты, но и из дружественных изданий. А может, и недружественных. Враги, как я знал, любят чужие фуршеты, тем более скупиться мы не собирались. Вся выпивка за наш счет?
— Белкин тоже подкинул, — сказал Кроликов. — Это ведь общее дело. Вон Рыбин. Вперед!
Мы протолкались к микрофону, установленному в другом конце фойе. Здесь же и вход в зал, где предполагался фуршет. Из зала уже вкусно попахивало.
От волнения Кроликов забыл меня представить, сразу пригласил к микрофону Рыбина. Тот, не тушуясь, отбарабанил заготовленный текст о проекте, призванном занять лидирующее положение в нынешнем медийном пространстве. Кроликов кивал, соглашаясь с каждым его словом.
Следом за Рыбиным слово взял я, и выступления покатились в строгом соответствии с планом, который я набросал накануне. Народ в Доме национальностей собрался подготовленный, никто свои речи не затягивал, тем более запах колбасы становился все более ощутимым.
Я вдруг увидел актрису, игравшую Наталью в фильме «Тихий Дон». Она, кстати, нравилась мне не меньше Быстрицкой в роли Аксиньи.
— А что здесь Кириенко делает? — шепотом спросил я Кроликова.
— Она же председатель правления, не хухры-мухры! — удивленно покосился тот на меня. — Зря Петров не пришел.
Я с ним согласился.
Прямо перед микрофоном стояли Тамара и Ирина, и вид у девушек был очень серьезный.
«Вот кто настоящие хухра с мухрой, — вдруг подумал я. — Видимо, придется Ирину взять на работу, так сказать, для комплекта».
Торжественная часть закончилась, и публика дружно рванула в зал для фуршета. Мы с Кроликовым оказались в числе отставших.
— Идите к нам! — помахала рукой Тамара. — Мы уже все взяли!
— И действуют вполне профессионально, — вслух сказал я.
— Ты о чем? — спросил Кроликов. В одной руке у него уже был бокал красного вина, в другой тарелка с бутербродами.
— Про хухры-мухры, — сказал я. — Сами мы не то что вино, простую водичку не добыли бы.
— Вы лучше пейте, — всунула мне в руку бокал с вином Тамара. — Скоро ничего не останется, прорва народу.
Ирина вплотную придвинулась ко мне и многозначительно посмотрела в глаза. «Какой ясный взгляд!» — подумал я.
Ирина улыбнулась.
— С ней не пропадете, — сказала мне в ухо Тамара. — У нас не только колбаса, но и осетрина. Вина, правда, мало.
— Сейчас я у Леши возьму бутылку, — снова улыбнулась Ирина. — Чужими мы на этом празднике жизни не останемся.
Я взглянул на Кроликова. Тот доедал последний бутерброд на тарелке. Его профессиональные навыки Ирины нисколько не удивляли.
Девушки ушли — одна за бутербродами, вторая за вином.
— Кто из них хухра, а кто мухра? — спросил я Алексея.
— Обе хорошие, — махнул тот рукой. — Жалко, Рыбин не остался. Вот у кого надо учиться!
Я не стал спорить. Люди, руководящие такими департаментами, как наш, действительно обладали выдающимися способностями.
Ирина вернулась с Белкиным, который держал в руках бутылку вина.
— Очень хорошее мероприятие, — налил в бокалы Кроликову и мне Алексей. — Я все доложу Михаилу Ивановичу.
Из толпы вывернулась Тамара, держа в руках тарелку с одним бутербродом.
— Еле отобрала у отдела литературы! — с негодованием сказала она. — В следующий раз никого на порог не пущу, только Алексея!
Белкин польщенно улыбнулся. Определенно в нашей компании все нашли друг друга: я — Кроликова, Тамара — Белкина, и вот все вместе — Ирину.
— А я никому не помешаю, — мягко сказала Ирина. — Наоборот!
И в этот раз в ее ясных глазах я разглядел сполохи молний.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Ружье с водкой
1
— Ты еще числишься в своем издательстве? — спросил как-то Кроликов. — Или просто туда заходишь?
Он был проницательный человек, мой начальник. В издательство я скорее заходил, чем приходил. Директор издательства Вепсов этих мелких отличий в глагольных формах слова «ходить» не замечал. Во всяком случае, он ничего не сказал, когда узнал, что я занимаюсь «Лирой». Время было такое, когда люди старались сидеть в нескольких местах сразу, в народе они назывались многостаночниками. Вепсов и сам числился заместителем председателя в Международном сообществе писательских союзов. Организация возникла недавно, и никто не мог сказать наверняка, что она собой представляет.
— МПС какой-то, — сказал писатель Птичкин, с которым я столкнулся у входа в издательство. — Но там хоть пути сообщения, а тут черт знает что. У вас книги еще издают?
— Издают, — кивнул я. — Идите к Вепсову, он как раз у себя.
— Раньше здесь и наливали, — пробурчал Птичкин. — Зайдешь — тебя сразу за стол. Уважали писателей.
Я не стал говорить, что сейчас тебе скорее нальют, чем издадут книгу. Сам разберется, тем более с его писательским стажем. Восьмой десяток покатил человеку.
— Говорят, у тебя книга вышла? — как бы невзначай взял меня за руку Птичкин. — Где будешь показывать?
Я попытался высвободиться, но это был пустой номер. Вырваться из объятий таких заслуженных писателей, как Птичкин, еще не удавалось никому.
— В Доме национальностей, — перестал я трепыхаться. — Или в Доме литераторов. Приходите.
— И приду, — посмотрел мне в глаза Птичкин. — И даже скажу, если захочешь. Я ведь тебя, подлеца, люблю.
Он разжал руку. Силен, ничего не скажешь. Старая школа.
— Так мы же в литературу пришли с завода, не то что некоторые! — Птичкин хмыкнул.
Я развел руками. На заводе мне действительно приходилось бывать только на экскурсии.
— Да я не про тебя! — махнул рукой Птичкин. — Твой директор в литературу пришел по комсомольской путевке. А должен был оставаться на рыболовном сейнере, ему там самое место.
Все-то он знает, наш Птичкин. Я про своего директора знал лишь то, что до издательства он работал в газете «Труд».
— Туда он попал по протекции Бочкарёва, — сказал Птичкин. — А до этого сидел в «Мелодии». В одной комнате с Визбором.
— С самим Визбором? — удивился я.
— Конечно, с самим. До сих пор ему завидует.
— Славе?
— В основном женщинам Визбора. Сам-то он плюгавый.
Да, мы с Вепсовым мелковаты, и не только в сравнении с Визбором. А Птичкин и в семьдесят орел.
— Во-первых, я с завода, а во-вторых, крупным издательством руководил. Не таким, конечно, как ваше, но тоже приличное. Молодых поэтов издавали. Ты стихи писать еще не начал?
— Нет, — сказал я.
Птичкин приличными людьми считал одних поэтов, и в первую очередь Есенина. С него он начинал все свои статьи о литературе. Видимо, ему казалось, что имя Есенина затушует его собственную косноязычность. А она была запредельной.
— А эти, которые гладко пишут, все как один западные холуи, — сказал Птичкин. — Я, когда читаю Льва Толстого, тоже спотыкаюсь, и ничего. «Войну и мир» давно перечитывал?
— Давно, — вздохнул я.
Кажется, Василий Птичкин не видел во мне соратника по литературной борьбе. А бои вокруг гремели нешуточные, и во всех них Птичкин гарцевал впереди на белом коне. Чапаев, а не поэт.
Кстати, чтимый мной Бабель «Конармию» написал. Да и Гайдар с Фадеевым не отсиживались в тылу.
— Раньше писатели были не ровня нынешним, — кивнул Птичкин. — Богатыри! Пошли со мной к Вепсову.
— Зачем? — спросил я.
— Для поддержки. Он ведь не читал меня. И вообще поэтов не любит.