— Но там ведь рядом Дом литераторов, — вяло огрызнулся я. — Иногда можно и на Воровского переспать.
— Нельзя!
И я действительно никогда не ночевал там. Может быть, один только раз. И сильно пожалел об этом.
А в середине девяностых, во времена великого передела, нашу коммуналку расселили, и я получил однокомнатную квартиру неподалеку от квартиры жены, на Ленинском. Все были довольны — и те, кто съехал, и тот, кто приехал. А им, по неподтвержденным данным, был Борис Березовский. Но кому, как не ему, въезжать в квартиру площадью двести семьдесят пять квадратных метров в самом центре Москвы? Ремонт квартиры и подъезда был сделан быстро, и она встала, что называется, на запасной путь. Во всяком случае, в ней до сих пор не видно признаков жизни, а я раз в месяц прохожу мимо, только сейчас по Поварской, а не Воровского.
Вот и Березовского не стало, а квартира стоит, ждет своего часа.
— Где у вас дача? — перебила мои размышления Тамара.
— Во Внуково.
— Ближе, чем наша Апрелевка!
— Все равно моя дача находится за городом, — сказал я. — А вы городские.
— Да уж! — хмыкнул Кроликов. — Тамара, у тебя вечернее платье есть?
— У нас все есть. Ирка, скажи!
Ирина свела брови в одну линию и ничего не ответила. Да, не позавидую я тому гражданину, кто с ней свяжется.
— Не надо о грустном, — сказал Кроликов. — В Минске ты будешь присутствовать на встрече с руководством Союзного государства. Можешь даже задать вопрос.
— Можно я поеду вместо него? — вмешалась Ирина. — И спрошу, когда мы наконец объединимся?
— Нельзя! — твердо ответил Кроликов. — У нас есть кому задавать вопросы. А ты помой посуду. Видишь, чашки грязные?
Ирина безропотно собрала посуду и унесла ее мыть.
4
На этот раз мы остановились в спортивном комплексе «Кривичи» под Минском.
— Хорошее место, — сказал я Николаю Павловскому, рядом с которым сидел в автобусе. — Ты здесь бывал?
— Не бывал, но слышал, — ответил он. — Курорт, а не база. В прошлом году здесь встречались главы государств.
— Каких государств?
— Наших, — посмотрел на меня Николай. — Немцы или поляки сюда не поехали бы.
— Верно. На горных лыжах катаешься?
— Нет. И тебе не советую.
— Почему? — удивился я.
— Один мой знакомый в Швейцарии покатался, теперь год лечится. Целое состояние оставил в тамошней клинике.
— Швейцарцы большие мастера по этой части, — согласился я.
— Не только швейцарцы — немцы, итальянцы, французы... Где есть горнолыжные курорты, там и специалисты.
Я не был знаком в деталях со спецификой горнолыжного спорта и промолчал. А Николай не успокаивался — видимо, долго молчал в предыдущие дни.
— Но нам и не дадут покататься на лыжах, — просвещал он меня. — Сначала пресс-конференция, потом сауна с бассейном. Сказали, будут лучшие парильщики. Но самое главное — приедет спец по самогону на меду. Пил медовуху?
— Случалось, — сказал я. — Не самогон, правда, медовый бальзам.
— У нас? — удивился Николай.
— В Литве. Там он называется «Жальгирис». Крепкий, зараза.
— Самогон тоже крепкий, под шестьдесят градусов.
— Откуда ты все знаешь?
— Беседовал с нашим куратором. Оттуда человек. — Он кивнул куда-то вверх.
В принципе я знал, что все наши кураторы оттуда. Но что здесь странного? Информационной безопасности власти всегда уделяли повышенное внимание. Как и выявлению лазутчиков.
— В нашей группе журналисты из пула Союзного государства?
— Не только. Вон тот высокий, например, редактор подмосковного журнала. Олимпийский чемпион.
— По какому виду спорта?
— Водное поло.
До сих пор мне не приходилось общаться с ватерполистами. С одной стороны, пловцы, с другой — борцы, без борьбы мячик у соперника не отнимешь. И его еще надо зашвырнуть в ворота. Настоящие олимпийцы.
— Да, редкие люди, — согласился со мной Николай. — Нас и везут на спорткомплекс, чтоб мы прочувствовали и осознали. Будущее должно быть в руках физически крепких людей.
Я с сомнением посмотрел на Павловского. На спортсмена он похож не был. У меня тоже лучшие годы уже далеко позади. Написать мы, конечно, напишем, но подать пример не сможем.
— Еще как сможем! — засмеялся Николай. — Недаром лучшего самогонщика сюда везут.
Да, циники в Древней Греции появились одновременно со спортсменами-олимпийцами. Интересно, совместить эти две ипостаси кому-нибудь удалось?
— Приехали, — сказал Николай. — Надо было сказать куратору, чтобы нас вместе поселили, но там уже все расписано.
Мы вышли из автобуса. Я оказался в одном домике с ватерполистом.
— Какой этаж предпочитаешь — первый или второй? — спросил он.
— Могу на втором, — сказал я.
— Давай, тебе по лестнице легче скакать, чем мне. Меня Володей зовут.
Мы пожали друг другу руки.
— Что у нас раньше — обед или пресс-конференция? — спросил Владимир.
— Наверное, пресс-конференция.
— Логично. Я тут огляделся — хорошее место. На трассу пойдешь?
— Нет.
— И я нет. Прилягу на пять минут. Позовут на мероприятие — разбуди.
Он лег на кровать и сразу уснул.
«Бывалый человек», — с уважением подумал я.
На пресс-конференции тон задавали знаменитости — Ирина Роднина, Александр Медведь, еще кто-то. Ватерполист-олимпионик сидел рядом со мной.
— А вас почему не позвали? — спросил я.
— Здесь я по другой части, — зевнул он. — Да и выступать не мастак. Каждый сверчок знай свой шесток.
Неглупый человек. В журнале, наверное, с ним легко работать.
Владимир задремал, я стал оглядываться по сторонам. Удивило, что среди участников пресс-тура не так много молодых, в основном люди моего возраста, пятьдесят и старше.
Объявили кофе-брейк, все вышли на площадку под куполом. Отсюда открывался хороший вид на горнолыжную трассу. Незаметно для себя я оказался среди молодых людей в хороших костюмах, под галстуком. Все они были рослые, уверенные в себе, улыбчивые. «Ребята из правительственной структуры, — подумал я. — А ты как пенёк среди молодых дубков».
— Алесь! — вдруг услышал я громкий голос. — Здорово!
Сильно тюкая палкой, ко мне направлялся человек, отдаленно напоминавший одного из моих однокашников по университету. Судя по скособоченной фигуре, недавно его стукнул инсульт.
— Как тебе удалось так сохраниться? — крикнул он, обнимая меня.
— Ваня, — отступил я от него на шаг, — держу строгий режим.
— Какой? — вытаращился Иван.
— Пью, гуляю, — негромко, но внятно сказал я. — А ты, значит, лечишься?
— Лечусь, — повесил голову Ваня.
Я посмотрел по сторонам. Ни одного из аппаратчиков рядом не было. Шуток они не любили. Наверное, как и людей, их отпускающих.
Рядом появился человек приблизительно моего возраста. Надо продолжать светскую беседу, раз уж начал.
— В прошлый приезд видел по телевизору своего новогрудского одноклассника, Вовку Дрозда, — сказал я. — Заместитель генерального прокурора, рассказывал, как они борются с организованной преступностью. Где он сейчас?
— Пока дома, — негромко, но тоже внятно ответил гражданин.
Я понял, что от этих эшелонов власти лучше держаться подальше. Ездил до сих пор на «кукушке» — и продолжай. Вагонами люкс в скоростных экспрессах пусть наслаждаются другие. Хотя и там, если судить по фильму «Убийство в Восточном экспрессе», приканчивают не всех.
Я увидел Павловского, стоявшего неподалеку. Вид у него был серьезный, но глаза смеялись. Тертый калач, хорошо знающий правила игры.
Загремела музыка про первый тайм, что мы уже отыграли. Она была как никогда к месту.
5
После торжественного собрания в Кремлевском дворце Петров заметно ко мне охладел. Во всяком случае, к себе в кабинет стал приглашать гораздо реже. Меня это только радовало, пусть сам разбирается со своей Зинкой.
Не скажу, что я разрывался между издательством и газетой, но и там, и там дела были. В издательстве готовил к выходу в свет собрание сочинений Птичкина. В газете редактировал материалы, присланные из Беларуси, и писал свои.
— Как тебе моя поэма? — спросил Птичкин, зайдя в кабинет на Поварской.
— Какая?
— Про маршала Будённого.
— Хорошая, — сказал я. — Про маршалов не бывает плохих поэм. А тут сам Будённый.
Недавно мне рассказали анекдот про Сталина, в котором главным действующим лицом был как раз Будённый. Правительственный поезд остановился на одной из станций, и из вагона стали выходить всенародные любимцы — Молотов, Каганович, Калинин, Сталин. Молоденький солдат с восторгом называл их имена, публика аплодировала. Будённый замешкался и вышел на перрон последним. «И Будённый, ё... твою мать!» — выкрикнул солдатик. После этого случая на заседаниях политбюро Сталин при появлении Будённого всегда говорил: «И Будённый, трам-тарарам». Члены политбюро хохотали так же весело, как и публика на станции.
— А ты поэму читал? — с подозрением посмотрел на меня Птичкин.
— Конечно, я читаю все книги, которые у нас издаются.
— Вам бы только смеяться, а здесь серьезное произведение.
Кажется, Птичкин тоже знал анекдот про Будённого.
— Я про всех знаю, — кивнул Птичкин. — И особенно про пятую колонну в нашем правительстве.
О правительстве мне говорить не хотелось, тем более после новости о Вовке Дрозде, сидящем где-то дома и ожидающем своей участи. Позвонить бы ему, но телефоны заместителей генеральных прокуроров, пусть и бывших, простым гражданам недоступны.
— Боишься? — испытующе посмотрел мне в глаза Птичкин.
— Конечно, — сказал я. — Не боятся только те, кто сами такие.
Птичкин задумался. Он мог бы сказать мне в лицо все, что думает, но и книгу издать хочется. Вредитель, а я, несомненно, таковым был, хитер и коварен, и бороться с ним надо проверенными методами. Он решил зайти с другого бока.
— Слышал, ты с Петровым дружишь?
— Работаю у него.
— Дрянь человек, столько про армию понаписал. Да и про комсомол... Вепсов знает, что ты с ним якшаешься?