ше пригвождали его к земле.
Но вот он снял перчатки и снова стал хорошим, добрым малым. Он поправлял Бонди, показывал, как брать старт, и обещал сделать из него настоящего бегуна. Да, лучше бы он вовсе не надевал перчаток.
— Давайте бросим бокс и будем только бегать, — предложил Бонди.
И Соучек его усердно поддержал. Но остальные решили, что бокс бросать не к чему.
Ярка на минуту задумался, а потом сказал:
— Лучше всего отплатить ему той же монетой.
— Попробуй отплати, когда ты слабее, — возразил Соучек.
Ярка поднял с земли два голыша, которые только-только умещались на ладони:
— Спрячем камни в перчатки, тогда он сразу почувствует нашу силу.
— Ну, это было бы жестоко, — возразил Штедрый.
— А он, по-вашему, не жестокий? — защищался Ярка. — Он должен дать нам фору, мы слабее и меньше, а он на это не смотрит. Ну и ладно, пусть это жестокость, и так уже мы превратились в какое-то благотворительное общество. Разыскиваем пропавших собак, возимся с какими-то медведями и вообще совершаем одни только благородные поступки. Надоело!
Штедрый кивнул головой.
Теперь взял слово Франтик:
— На тренировках он должен бегать с каждым. Ты, Копейско, погоняй-ка его разочка два на четыреста метров. Ты выдержишь. Потом пусть разок пробежит с нашей эстафетой. Когда мы его немного загоняем, пусть проведет с каждым по два раунда бокса. Конечно, у нас будут в перчатках камни. И уговорим его, что он способен драться сразу с двоими из нас, так что в конце преподнесем ему еще парочку раундов сразу против двух. Увидите, он сразу станет шелковый.
— Здесь я вам не товарищ, — возразил вдруг Бонди, — это нечестно.
— А честно, если такой великан смеется над тобой, когда ты валяешься на земле? Он не имеет права смеяться. И вообще, член ты Братства или нет?
Эти слова решили всё. Назавтра Чимера пробежал с каждым в отдельности, да еще целую эстафету в придачу. Перед боксом он не выдержал и присел передохнуть. Конечно, с голышами в перчатках дело пошло совсем по-иному. Особенно когда Чимера дрался сразу с двумя: ему здорово досталось и по корпусу и по лицу. Чимера стискивал зубы, пыхтел, сопел.
— Видите, какой я чувствительный, — сказал он, чтобы как-нибудь оправдаться. — А вы, братцы, со вчерашнего дня кое-чему научились. У вас уже неплохие удары. Ну, если Чимера кого-нибудь тренирует…
Последним вступил на ринг Бонди; и он почувствовал, что сегодня все не так, как вчера. Удары Чимеры были вялыми, а он, Бонди, махал кулаками все яростнее и все крепче стискивал в перчатке камень. Наконец Чимера опустился на землю и начал поглаживать себе живот, плечи и подбородок.
Так продолжалось изо дня в день. Учеба может подождать, если надо бегать, боксировать и укрощать Чимеру. Ребята опять приходили в сад каждый день, не обращая внимания ни на синяки, ни на распухшие носы.
— Боже мой, этот футбол слишком жестокий вид спорта, — причитала над Колобком маменька и прикладывала ему компресс на очередной синяк. — Мяч — и так изуродовал!
Колобок смеялся в душе. Если бы только маменька знала, какая у него сильная левая! Это сказал ему сегодня Чимера.
А как было весело возвращаться с тренировок и рассказывать друг другу, как они опять проучили Чимеру! Впрочем, с каждым днем это становилось труднее. Чимера теперь уже редко хватался за живот, не сопел и не стискивал зубы. Чимера привык. Тогда ребята придумали еще кое-что. Копейско где-то разыскал подкову и сунул ее в правую перчатку. Эту рукавицу он потом одолжил Бонди на его последний раунд.
— Ну и задали же вы мне жару! — говорил Чимера в конце тренировки, когда ребята после двенадцати раундов заставили его еще попрыгать через веревочку (этой цели служила бельевая веревка пани Копейсковой).
В это время Чимера уже работал столяром и делал ящики. Три кроны за ящик. Он рассчитал, что с утра до трех часов дня успеет сколотить десять прекрасных, чистеньких ящичков, они пришлись бы по вкусу любому упаковщику. И только потом он мог уделять время своим озорникам.
Чимера гордился новыми друзьями, хотя по-прежнему не щадил их. Своему старому приятелю по рингу Колде он нередко хвастался:
— Приходи, посмотришь мою школу. Мои парни бегают стометровку за тринадцать с половиной секунд, а один делает четыреста метров за пятьдесят восемь, а может, и меньше — мы отсчитываем время по обычным часам. Талант, приятель!
О боксе он не говорил. Разве можно говорить о боксе с Колдой, который занимал третье или четвертое место в республике среди боксеров среднего веса и был хорошо оплачиваемым тренером «Виктория-Жижков»[9]. Но по просьбе старого товарища Колда все-таки пришел. Впрочем, любой футбольной команде нужны хорошие бегуны. Даже если они еще очень молоды. И Братство показало себя в полном блеске. О пане Колде они знали не только от Чимеры, но и из спортивных газет, которыми теперь был завален весь стол в беседке. Колда был сильнейшим бойцом с резким ударом.
— Знаешь, Чимера, — сказал Колда, пряча секундомер, — вон тот длинный пробежал свои четыреста метров за пятьдесят семь с половиной секунд. Это неплохо и для взрослого. А стометровку — просто сказочно! Ну и малыши! Даже тот… ага… Франтик, пробежал ее за чистых двенадцать. Кто хочет, может навестить меня в воскресенье на Викторке. Наша юношеская команда нуждается в хорошем центре нападения.
— Может быть, пан Колда будет так любезен и покажет нам с Чимерой хоть один раунд бокса? — попросил Колду Ярка.
— Нам бы очень хотелось увидеть настоящий бокс.
— Нет, нет, — отмахивался Чимера.
Зато Колда охотно согласился. Один раунд с такой бездарностью, как Чимера, был для него игрушкой. Напротив, пусть ребята посмотрят. Чимера стал слишком заносчив, даже если он и тренирует. И бедняге Чимере ничего не оставалось, как натянуть перчатки. Хорошо еще, что Копейско успел вытряхнуть из своих перчаток подкову и голыши, пока пан Колда снимал пиджак и рубашку.
Так Братство увидело раунд настоящего бокса. Ближний бой, бой на дистанции, удар снизу, прямой удар в подбородок — все, о чем рассказывал им Чимера, теперь они увидели собственными глазами. Ребята не могли вымолвить ни слова. Но пан Колда поднял руку, не дожидаясь конца раунда, и сказал:
— Ну, хватит. Я что-то сегодня не в форме. Но ты, Чимера, держался молодцом. Я сказал бы… но это, конечно, потому, что я сегодня не в своей тарелке. Где ты тренируешься?
— Разве я тренируюсь? Я ведь столярничаю, — ответил Чимера.
Колда много не говорил, вернее почти ничего не сказал и вскоре ушел. Зато Чимера, едва Колда скрылся за калиткой, крикнул Братству:
— Ребята, давайте-ка!..
И дал каждому два трехминутных раунда. Сегодня он был с ними не так резок, даже напротив, все время шутил, и, когда Бонди удавался какой-нибудь удар, Чимера превозносил его до небес. Подкова и голыши были опять в перчатках. Чувствовалось, что с Чимерой произошла внезапная перемена.
На другой день в одиннадцать часов Чимера теребил шапку, стоя перед паном Кршикавой, который в этот момент завтракал.
— Я охотно верю, Чимера, что вы мечтаете вернуться на ринг. Но посудите сами — вряд ли публика захочет смотреть на вас. И к тому же вы, наверное, не прочь получить две сотни за один раунд, в котором вас положат на обе лопатки?
Пан Кршикава был толстенький господин с коротенькими ножками, но превосходный спортсмен. Так, по крайней мере, он сам утверждал.
— Всякий хотел бы получить даром две сотни, я тоже.
— С меня довольно и одной, — скромно заметил Чимера.
— Гм! Итак, сотня? В конце концов, вы мне можете понадобиться. На будущей неделе у меня состоится матч на первенство: наш чемпион Джим Лапша против мексиканца Хуареса. Маленькая увертюра у меня уже есть: пара боксеров в весе пера, затем для поддержания серьезного настроения наш Джек Забейгол. Если он не откажется, вы можете пригодиться. Разумеется, вы не играете тут никакой роли: Джим Лапша и Хуарес обеспечивают полный сбор. Таким образом, если вас не пугает взбучка… Но аванс вы все равно не получите.
Чимера радостно сбежал по лестнице. Джек Забейгол очень подвижный боксер, и у него за плечами немало побед. Если закончить с ним игру вничью или проиграть с небольшим счетом, то можно восстановить, пожалуй, свою былую славу хорошего боксера. А это вполне возможно. Ведь только вчера (он не сказал об этом даже своим мальчуганам), если бы Колда не сдался, он уложил бы его в третьем раунде. Да что в третьем? Во втором. И Колда знал об этом. Ведь он, Чимера, перестал вообще чувствовать его удары, словно у него вместо кожи подошва.
После обеда Братство увидело нечто новое. Мешок, набитый песком и подвешенный на толстой веревке к толстому суку. Чимера нещадно молотил по мешку, потом подставлял под удары лицо и плечи. А после тренировки Чимера стал рассказывать Братству об обязанностях секундантов на ринге, какими приемами они массируют, и вообще всякое такое…
— Я обучил вас этому делу для того, — обратился он через неделю к ребятам, — чтобы вы завтра смогли мне помочь. Завтра у меня состоится встреча. Хорошо, если трое из вас пойдут со мной. У меня ведь никого нет, кроме вас. Полотенце и губку придется одолжить…
— Это принесу я, — сказал Колобок.
— …ведро для воды…
— Возьму мамино, все равно завтра лестницу не мыть, — вызвался Копейско.
— …и купальный халат…
— Попрошу у папы, — пообещал Ярка.
И, конечно, придут не трое, а все Братство в полном составе. Дома можно сказать, что они собрались в Национальный театр на оперу Дворжака «Якобинцы». Как раз в этот вечер в театре давали «Якобинцев».
Конечно, в зале оперного театра было пустовато, зато спортивный зал был битком набит зрителями; ни одного пустого местечка, кроме ринга, отделенного белыми канатами. Ребята сидели под рингом, на ступеньках и прямо на полу. Сюда их протащил потихоньку Чимера. Переполненный зал гудел, ребята сидели тише воды, ниже травы.