— Не знаю, — сказал Фродо. — Вот пришло в голову. Может, сам сочинил, а может, и слышал когда-то. Одно скажу: это очень напоминает мне Бильбо, каким он был в последние годы перед уходом. Он часто говорил, что существует лишь одна дорога, похожая на большую реку: ее истоки у каждой двери, и каждая тропка – ее приток. «Опасно переступать порог, Фродо, — часто повторял он. — За ним – Дорога, и, если не придержишь шаг, то неизвестно, куда тебя занесет. Ты хоть понимаешь, что вот эта вот самая тропа идет через Мерквуд и что, если позволить, она заведет тебя к Одинокой Горе или в еще более далекие и страшные места?» Он любил это повторять, стоя на дорожке возле парадной двери Бэг-Энда, особенно после долгой прогулки.
— Что ж, по крайней мере меня дорога в ближайший час никуда не сможет увести, — заявил Пиппин, снимая мешок со спины. Остальные последовали его примеру: сбросили мешки на пригорок и уселись, спустив ноги на дорогу. Передохнув немного, они плотно поели и еще отдохнули.
Солнце уже клонилось к закату, заливая землю вечерним светом, когда хоббиты спустились с холма. До сих пор на дороге им не встретилось ни души. Ею пользовались редко – она была мало приспособлена для повозок, да и движение в этом лесном уголке Шира было невелико. Они шагали уже около часа, когда Сэм на мгновение остановился, словно прислушиваясь. Хоббиты давно спустились с холмов, и дорога, вволю напетлявшись, шла теперь прямо по травянистой равнине с разбросанными по ней редкими высокими деревьями – дозорными подступающего леса.
— За нами по дороге идет лошадь или пони, — сказал Сэм.
Хоббиты оглянулись, но поворот мешал им как следует заглянуть назад. «Может, это Гэндальф нас догоняет», — предположил Фродо. Но, едва он произнес эти слова, как почувствовал, что это не так, и ему вдруг захотелось спрятаться от настигавшего их всадника.
— Может, это вздор и пустяки, — виновато прошептал Фродо, — но мне бы не хотелось, чтобы меня видели на дороге. Я устал от расспросов и пересудов. А если это Гэндальф, — добавил он, подумав, — то в отместку за опоздание мы устроим ему небольшой сюрприз. Давайте спрячемся!
Его товарищи метнулись влево и бегом спустились в небольшое углубление неподалеку от дороги. Там и залегли. Мгновение Фродо колебался – любопытство, а может быть, какое-то иное чувство боролось в нем с желанием спрятаться. Топот копыт приближался. Фродо в последнюю секунду бросился ничком в островок высокой травы у подножия дерева, тень от которого падала на дорогу, и, приподняв голову, осторожно выглянул из-за толстенного корня.
Из-за поворота показалась черная лошадь – не пони, на каких обычно ездят хоббиты, а настоящая большая лошадь. На ней, странно горбясь в седле, сидел высокий человек, завернутый в длинный черный плащ с капюшоном. Из-под плаща виднелись только сапоги да высокие стремена. Лицо человека скрывала тень.
Когда он подъехал к дереву и поравнялся с Фродо, лошадь остановилась. Всадник сидел совершенно неподвижно, наклонив голову, словно прислушивался. Из-под капюшона донеслось сопение, как будто человек в черном принюхивался, стараясь уловить ускользающий запах. Он медленно повернул голову к одной обочине дороги, потом к другой.
Внезапно безрассудный ужас прозрения охватил Фродо, и он вспомнил о Кольце. Он едва осмеливался дышать, и все-таки желание вынуть Кольцо из кармана стало таким сильным, что Фродо медленно шевельнул рукой. Ему мнилось, что достаточно просунуть палец в Кольцо – и он будет в безопасности. Совет Гэндальфа казался нелепым, ведь Бильбо использовал Кольцо. «А я все еще в Шире», — подумал Фродо, когда его пальцы коснулись цепочки, на которой висело Кольцо. В этот миг всадник выпрямился и натянул поводья. Лошадь тронулась с места, вначале медленным шагом, потом быстрой рысью.
Фродо подполз к краю дороги и глядел вслед всаднику, пока тот не исчез вдали. Ему показалось, что, прежде чем исчезнуть из вида, лошадь внезапно повернула и углубилась в заросли деревьев справа от дороги. Впрочем, он не был в этом уверен.
«Очень странно и очень тревожно, вот что я вам скажу», — сказал себе Фродо, направляясь к товарищам. Пиппин и Сэм ничком лежали в траве и ничего не видели, поэтому Фродо описал им всадника и его диковинное поведение.
— Не могу сказать почему, но я уверен, что он высматривал или вынюхивал меня. И еще я понял, что не хочу, чтобы он меня нашел. Ничего подобного в Шире раньше не бывало.
— Но зачем мы всаднику из Рослых? — спросил Пиппин. — Что он делает в этих краях?
— Вообще-то люди здесь встречаются, — ответил Фродо и добавил: — В Саутфартинге у жителей даже бывали с ними неприятности. Но я не слышал ни о ком, кто был бы похож на этого всадника... Интересно, откуда он явился.
— Прошу прощения, — внезапно вмешался Сэм, — я знаю, откуда он. Из Хоббитона, если только нет других Черных Всадников. И я знаю, куда он держит путь.
— Что ты имеешь в виду? — Фродо резко обернулся и с изумлением воззрился на Сэма. — И почему ты до сих пор молчал?
— Я только теперь вспомнил, сударь. Вот как было дело. Когда я вчера пришел к себе в нору с ключом, отец увидел меня и говорит: «Привет, Сэм! Я думал, ты утром ушел с мастером Фродо. Какой-то чужак спрашивал мастера Бэггинса из Бэг-Энда. Он только что ушел. Я послал его в Баклбери. Не понравился он мне. Шибко уж осерчал, когда я сказал ему, что мастер Бэггинс навсегда покинул свой старый дом. Аж зашипел. Меня так в дрожь и кинуло». — «Кто такой?» — спрашиваю. «Не знаю, — говорит Дед, — только не хоббит. Он высокий, черный и, когда со мной толковал, нагинался. Я думаю, он из Рослого народа, из чужих краев. И говорил как-то чудно.»
Я не мог дольше слушать, сударь, – вы меня ждали. Да и к чему? Дед стареет, стал подслеповат, а незнакомец взошел на холм и наткнулся на старика – тот дышал воздухом на нашей улочке у дороги – затемно. Надеюсь, сударь, ни он, ни я не наделали беды.
— Нет, Дед ни в чем не виноват, — сказал Фродо. — Сказать по правде, я слышал его разговор с незнакомцем, который расспрашивал обо мне, и чуть было не подошел поинтересоваться, кто это. И зря не подошел. Жаль, что ты не рассказал мне об этом раньше. Глядишь, я был бы осторожнее на дороге.
— Но, может быть, между этим всадником и Дедовым незнакомцем нет ничего общего, — предположил Пиппин. — Мы ушли из Хоббитона довольно тихо, и я не представляю себе, как он мог выследить нас.
— А как насчет вынюхать, сударь? — спросил Сэм. — И потом, Дед говорил, тот молодчик был в черном.
— Надо было подождать Гэндальфа, — пробормотал Фродо, — но, может быть, тогда вышло бы еще хуже.
— Значит, ты что-то знаешь об этом всаднике или о чем-то догадываешься? — спросил Пиппин, уловив бормотание Фродо.
— Не знаю и гадать не хочу, — ответил Фродо.
— Ладно, братец Фродо! Держи пока свой секрет при себе, если хочешь казаться загадочным. Но что нам сейчас делать? Я бы не прочь перекусить, но думаю, что лучше уйти отсюда. Ваши разговорчики о принюхивающихся всадниках с невидимыми носами мне не нравятся.
— Да, я тоже считаю, что нужно уходить, — согласился Фродо, — только не по дороге – на тот случай, если всадник вернется или за ним едет другой. Нам придется сегодня совершить большой переход. До Бакленда еще много миль.
Когда они вновь двинулись в путь, по траве уже протянулись длинные прозрачные тени деревьев. Теперь путники держались слева от дороги, на расстоянии полета камня, и по возможности прятались от случайных наблюдателей. Но это мешало быстрому продвижению, потому что трава была густой, почва – неровной и кочковатой, а лес – все более частым.
Солнце за их спинами спустилось к самым холмам и сделалось алым; вечер наступил раньше, чем хоббиты вновь вышли на дорогу в конце длинной равнины, по которой та несколько миль бежала прямо. Там дорога отклонялась влево, спускалась в низины Йейла и уходила в сторону Стока, но узкое ответвление, петляя, убегало направо, через лес древних дубов к Вудхоллу. — Пойдем здесь, — решил Фродо.
Неподалеку от развилки хоббиты наткнулись на остов огромного дерева. В нем еще теплилась жизнь, и на маленьких веточках, пробившихся вокруг обрубков давно обломанных ветвей, зеленели листья, но ствол внутри был полым, туда вела широкая щель с дальней от дороги стороны. Хоббиты забрались в дупло и сели на слой опавших листьев и древесной трухи. Тихонько переговариваясь и время от времени прислушиваясь, они отдохнули и заморили червячка.
Уже смеркалось, когда хоббиты вновь выбрались на дорогу. Западный ветер вздыхал в ветвях. Шелестела листва. Вскоре дорогу неспешно, но неумолимо начала окутывать тьма. Впереди над деревьями, на гаснущем восточном небосклоне взошла звезда. Хоббиты шли в ногу, плечом к плечу, чтобы было спокойнее. Немного погодя, когда небо во множестве усеяли яркие звезды, их тревога улеглась, и они перестали прислушиваться, не застучат ли копыта. Путники негромко запели, как делают в дороге все хоббиты, особенно когда затемно подходят к родному дому. Большинство мурлычет в таких случаях колыбельные или вечерние застольные, но наши хоббиты напевали дорожную песню (в которой, впрочем, конечно же упоминались и ужин, и ночлег). Слова на старую как Холмы мелодию сочинил Бильбо Бэггинс и научил этой песне Фродо, когда они бродили по лесным дорогам Водицкой долины и говорили о Приключении.
В очаге яркий огонь,
Под крышей ждет постель,
Но ноги наши еще не устали,
А за углом мы все еще можем встретить
Дерево или камень,
Который до нас никто никогда не видал.
Дерево, цветок, лист, трава –
Мимо, мимо!
Холмы, вода, небо
Мимо, мимо!
За углом все еще могут ждать
Новая дорога или потайная калитка,
И хотя сегодня мы прошли мимо них,
Завтра мы можем пройти этой дорогой