е и горя мало! Идемте, мои веселые друзья. Том освежит вас. Грязь сойдет с ваших рук, с лиц сойдет усталость; сбросьте пыльные плащи, вихры расчешите!
Он открыл дверь, и хоббиты пошли за ним по короткому коридору, завернули за угол и оказались на пороге низкой комнаты с наклонной крышей (чего-то вроде мансарды, пристроенной к северной части дома). Стены были из голого камня, но почти сплошь увешаны зелеными ковриками и желтыми занавесями. Пол вымощен плитами и выстлан свежим зеленым тростником, а на нем, в ряд у стены, четыре пышных матраса, и на каждом стопка белых одеял. У другой стены стояла длинная скамья, уставленная широкими глиняными тазами, а рядом – бурые кувшины, полные воды, холодной и очень горячей. У каждой постели ждали мягкие зеленые комнатные туфли.
Вскоре, умытые и посвежевшие, хоббиты сидели за столом, по двое с каждой стороны, а с торцов восседали Златеника и Хозяин. Ужин получился долгий и веселый. Хотя изголодавшиеся хоббиты уписывали еду за обе щеки, всего было вволю. Чистая холодная вода в стаканах гостей веселила сердце и развязывала язык не хуже вина. Они вдруг обнаружили, что весело распевают, как будто петь было легче и естественнее, чем говорить.
Наконец Том и Златеника встали и в два счета убрали со стола. Гостям велели спокойно сидеть на месте, каждому к усталым ногам поставили скамеечку. В широком очаге пылал огонь, и оттуда шел приятный запах, словно горело яблоневое дерево. Когда все привели в порядок, огни в комнате погасли – остались гореть только одна лампа да пара свечей по краям каминной полки. Со свечой в руке подошла Златеника, остановилась перед гостями и пожелала каждому доброй ночи и крепкого сна.
— Успокойтесь, отдыхайте до утра! — сказала она. — Не бойтесь ночных звуков! Ибо ничто не проникает в эти двери и окна, кроме лунного и звездного света и ветра с вершины холма. Доброй ночи! — Шелестя поблескивающим платьем, Златеника вышла из комнаты. Звук ее шагов вызывал в воображении ручеек, легко сбегающий в ночной тиши по прохладным камешкам с пригорка.
Том некоторое время молча сидел рядом с хоббитами, а те собирались с духом, чтобы задать наконец множество вопросов, пришедших в голову за ужином. Веки их отяжелели. Наконец Фродо заговорил:
— Вы услышали мой крик, Хозяин, или простая случайность привела вас к нам в ту минуту?
Том пошевелился, словно пробуждаясь от приятного сна. — Что? — спросил он. — Слышал ли я ваш крик? Нет, не слышал: я в это время пел. Стало быть, привела меня простая случайность, если это можно назвать случайностью. Сам я ни о чем таком не думал, хоть и ждал вас. Мы слышали о вас и знали, что вы пустились в странствие. Мы так и думали, что вы придете к реке, – все дороги ведут сюда, к Витивиндлу. Старуха Ива ох как сильна петь, и маленькому народу трудно уберечься от ее хитроумного колдовства. Но у Тома было там неотложное дело. — Том клюнул носом, как будто его вновь одолевал сон, но продолжал мягким певучим голосом:
У меня было поручение: собирать водяные лилии,
Зеленые листья и белые цветы, чтобы порадовать мою прекрасную госпожу
В последний раз перед тем как они укроются от зимы,
Расстелить их у ее прекрасных ног, где они будут цвести, пока не растает снег.
Каждый год, когда кончается лето, я собираю их для нее,
В широком пруду, глубоком и чистом, в низовьях Витивиндла;
Здесь они впервые расцветают весной и дольше всего цветут осенью.
У этого пруда когда-то я встретил Дочь Реки,
Прекрасную юную Златенику, сидящую в тростниках.
Сладким было ее пение, а сердце так билось!
Он открыл глаза, и хоббиты вдруг вновь увидели их синий блеск:
Повезло вам – ведь теперь
По лесной речушке
Не ходок я до весны.
Мимо Старой Ивы не пройду
До веселой весны, когда дочь Реки
Протанцует по тропинке, чтобы искупаться.
И Том вновь умолк, но Фродо не удержался и задал еще один вопрос – тот, на который ему больше всего хотелось получить ответ: — Хозяин, расскажите нам о Старой Иве. Кто она? Я никогда не слышал о ней!
— Не надо! — внезапно встрепенувшись, хором сказали Мерри и Пиппин. — Не сейчас! Подождем до утра!
— Это правильно! — согласился Том. — Теперь пора отдохнуть. О некоторых вещах опасно слушать, когда землю окутала тень. Спите, спите до утра, на подушках нежьтесь! Старой Иве к нам сюда не попасть, утешьтесь! — С этими словами он задул лампу и, взяв в каждую руку по свече, повел хоббитов в их комнату.
Матрасы и подушки из белоснежной шерсти оказались мягкими, как трава на холме. Едва хоббиты улеглись и укрылись легкими одеялами, как тотчас крепко уснули.
В самую глухую пору ночи Фродо приснился сон. Сперва ему приснилась тьма. Потом он увидел восход молодой луны. В ее рассеянном свете перед ним встала черная каменная стена с похожей на большие ворота темной аркой. Фродо почудилось, будто какая-то сила подняла его над землей, и, пролетая над каменной стеной, он увидел, что это кольцо холмов, а внутри кольца – равнина, посреди которой возвышается огромная островерхая башня, каменная, но не рукотворная. На вершине ее стояла человеческая фигура. Восходящая луна на мгновение как бы зависла над ее головой, и ее свет засверкал на белых волосах, развевающихся на ветру. С темной равнины внизу доносились странные голоса и вой множества волков. Внезапно по луне скользнула тень, словно от огромных крыльев. Человек на башне воздел руки, и из посоха, которым он взмахнул, вырвался луч света. Могучий орел спустился сверху и унес человека. Голоса завопили, волки завыли. Послышался шум, словно поднялся сильный ветер, его заглушил топот копыт, неумолимо приближавшийся с востока. «Черные Всадники!» — подумал Фродо и проснулся. В ушах у него еще звучал топот копыт. Он задумался, хватит ли у него храбрости покинуть надежную защиту этих каменных стен. Он лежал неподвижно, прислушиваясь, но все было тихо, и наконец Фродо повернулся на другой бок и опять погрузился в сон, который ему не запомнился.
Рядом с ним в приятной дреме лежал Пиппин. Но вот его сны переменились, он заворочался и застонал. Внезапно Пиппин проснулся (или подумал, что проснулся). Он все еще слышал в темноте звук, потревоживший его сон, – тук-тук, скрип, – словно ветви терлись друг о друга на ветру, пальцы-прутья царапали стену и оконное стекло – скрип, скрип, скрип. Он стал гадать, не растут ли рядом с домом ивы, и внезапно с ужасом уверился в том, что он вовсе не в обычном доме, а внутри ивы и опять слышит страшный скрипучий голос, смеющийся над ним. Он сел, почувствовал, как проминаются под руками мягкие подушки, и, успокоенный, снова лег. Ему показалось, что он слышит эхо слов: «Ничего не бойся! Мирно спи до утра! Не бойся ночных звуков!» И Пиппин снова уснул.
Мирный сон Мерри нарушил плеск падающей воды: она мягко стекала вниз, безудержно разливаясь вокруг дома глубоким бездонным омутом. Она журчала у стен и поднималась – медленно, но верно. «Утону! — подумал он. — Вода ворвется в дом, и я утону». Он почувствовал, что лежит в мягком скользком иле. Мерри рывком сел и опустил ноги на угол холодной, твердой каменной плиты. Тут он вспомнил, где находится, и снова лег. Ему припомнилось: «Ничто не проникнет в дверь и окна, кроме лунного и звездного света и ветра с вершины холма». Легкий порыв воздуха шевельнул занавеску. Мерри глубоко вздохнул и снова уснул.
Сэм, насколько он помнил, с наслаждением (если только оно знакомо чурбанам) проспал ночь напролет.
Проснулись все четверо одновременно, при свете утра. Том сновал по комнате, насвистывая, как скворец. Увидев, что хоббиты зашевелились, он хлопнул в ладони и воскликнул: «Эй! Голубчики! Подъем, мерри дол! дерри!» — раздернул желтые занавески, и хоббиты увидели, что те скрывали окна по сторонам комнаты. Одно выходило на восток, а другое – на запад.
Они вскочили, чувствуя себя легкими и бодрыми. Фродо подбежал к восточному окну и увидел огород, сизый от росы. В глубине души он ожидал увидеть дерн, до самых стен изрытый следами копыт. На самом деле обзор ему закрывали высокие шесты, увитые плетями бобов, над которыми далеко-далеко на фоне зари поднималась серая вершина холма. Утро было бледное, на востоке, за длинными облаками, похожими на алые по краям полоски грязноватой ваты, мерцали желтые впадины. Небо говорило о приближении дождя, но быстро светало, и вот уже красные цветы бобов засверкали на фоне влажных зеленых листьев.
Пиппин выглянул в западное окно, в океан тумана. Густая дымка совершенно скрывала Лес, и казалось, будто смотришь сверху на сплошной слой облаков. В одном месте туман распадался на множество струек и волн – это была долина Витивиндла. Поток сбегал со склонов холма и исчезал в белых тенях. Неподалеку виднелись цветник и подстриженная живая изгородь в серебряных паутинках, а за ней сизая выкошенная трава в светлых каплях росы. Никаких ив поблизости не было.
— Доброе утро, веселые друзья! — воскликнул Том, широко распахивая восточное окно. В комнату хлынул прохладный, пахнущий дождем воздух. — Думаю, сегодня солнце будет показываться не часто. Я еще до рассвета обошел всю округу, взбирался на вершины холмов, вызнавал ветер и погоду, приглядывался к мокрой траве под ногами и влажному небу над головой. Я разбудил Златенику песней под окном. Но ничто не могло поднять хоббитов ни свет ни заря! Ночью маленький народ пробуждался во тьме, а утром к нему пришел сон. Ринг о динг дилло! Вставайте, мои веселые друзья! Забудьте ночные звуки! Ринг о динг дилло дел! Дерри дел! Голубчики! Если поспешите, найдете на столе завтрак. Если опоздаете, получите траву и дождевую воду!
Нужно ли говорить, что, хотя угроза Тома звучала шутливо, хоббиты заторопились, но из-за стола встали нескоро, да и то лишь тогда, когда он заметно опустел. Ни Тома, ни Златеники не было видно. Том чем-то гремел на кухне, ходил вверх и вниз по лестнице, напевал то здесь, то там во дворе. Комната выходила на запад, на затянутую туманом долину, окно было раскрыто. С тростниковой крыши капало. Пока хоббиты завтракали, тучи сгустились в сплошную пелену и пошел дождь; прямые струи мягко и непрерывно падали на землю. Лес исчез за их обширной завесой.