Пока хоббиты смотрели в окно, до них донесся мягкий, чистый, словно падавший с неба вместе с дождем голос Златеники, которая пела где-то наверху, над ними. Они разобрали всего несколько слов, но поняли, что это песня дождя. Хоббиты с восхищением слушали, а Фродо в глубине души радовался и благословлял милосердную погоду: из-за ненастья отъезд откладывался. С самого пробуждения он с тоской думал о необходимости уезжать, но теперь догадался, что в этот день они никуда не двинутся.
На западе поднялся верховой ветер и погнал густые, напоенные влагой облака на восток, пролиться дождем на голые вершины Холмов. Вокруг дома ничего не было видно, кроме падающего дождя. Фродо стоял у открытой двери и следил, как белая меловая тропинка превращается в молочную речушку и, пузырясь, устремляется вниз, в долину. Из-за угла дома рысцой выбежал Том Бомбадил, разводя руками, словно раздвигая струи дождя, – и действительно, когда Том поднялся на порог, он был совершенно сухим, только башмаки мокрые. Их он снял и поставил к очагу. Потом сел в самое большое кресло и подозвал к себе хоббитов.
— Сегодня у Златеники большая стирка, — сказал он, — осенью она все чистит и моет. Слишком сыро для хоббитов, пусть пока отдохнут! Сегодня подходящий день для длинных рассказов, для вопросов и ответов, а потому Том начинает разговор.
И он рассказал хоббитам много занимательных историй, иногда словно обращаясь к самому себе, иногда вдруг поглядывая на гостей из-под густых бровей яркими синими глазами. Частенько он принимался петь и тогда вставал с кресла и пританцовывал. Он рассказывал удивительные истории о пчелах и цветах, о жизни деревьев, о странных лесных тварях, о созданиях злобных и славных, мирных и враждебных, жестоких и добрых, и о тайнах, скрытых в колючих зарослях.
Слушая, хоббиты мало-помалу начинали постигать жизнь Леса, отдельную от них, и впрямь почувствовали себя чужаками там, где все прочие были дома. В рассказах Тома то и дело мелькала Старая Ива, и Фродо много узнал о ней, слишком много, ибо это знание не давало душевного спокойствия. Слова Тома обнажали мысли и души деревьев, часто мрачные и странные, полные ненависти к существам, которые свободно передвигаются по земле, точат, ранят, рубят, ломают, жгут, – к разрушителям и захватчикам. Старый Лес назывался так не без причин, он был действительно древним, единственный из давно забытых бескрайних лесов прошлого сумел уцелеть, и в нем еще жили, старея не быстрее холмов, праотцы деревьев, помнящие времена, когда они были господами. Бесчисленные годы наполнили их гордостью, мудростью и злобой. Но не было никого опаснее Великой Ивы: сердце ее сгнило, но сила сохранилась молодая. Ива была хитра и коварна, а ее песни и мысли густо пропитывали Лес по обоим берегам реки. Ее жадная серая душа черпала силу из земли, проникала далеко, тонкими нитями корней сквозь почву, невидимыми прутьями-щупальцами по воздуху, и держала в своей власти почти все деревья Леса от Заплота до Холмов.
Внезапно рассказ Тома ушел в сторону от Леса и, как вскипающий пенными порожками юный ручей, что мчит по гальке и камням, через пестрящую цветами густую траву и по влажным расселинам, повернул наконец к Холмам. Хоббиты услышали о Больших Могильниках, о зеленых курганах и каменных кругах на холмах и в низинах между холмами. На склонах блеяли отары. Поднимались зеленые и белые стены. На возвышенностях стояли крепости. Владыки маленьких царств воевали друг с другом, и молодое солнце огнем горело на алеющем металле их новых, жадных до крови мечей. Победы сменялись поражениями, рушились башни, горели крепости, пламя вздымалось к небу. На гробы королей и королев сыпали груды золота, сверху вырастали курганы, каменные двери затворялись, и все зарастало травой. Паслись, щипали траву овцы, но вскоре холмы вновь опустели. Из далеких мрачных краев явилась тень, и кости в могилах зашевелились. Духи Могильников начали бродить в низинах, звякая золотыми цепями и кольцами на ледяных пальцах. Каменные круги торчали из земли в лунном свете, как сломанные челюсти.
Хоббиты задрожали. Даже в Шире слыхали о Духах из Могильных холмов, что за Лесом. Но эти истории были хоббитам не по душе даже вдали от Могильников, в родных стенах, у пылающего очага. И наша четверка внезапно вспомнила о том, что радость этого дома изгнала из их памяти: жилище Тома Бомбадила устроилось под самым боком у страшных холмов. Гости утеряли нить повествования и беспокойно заерзали на стульях, косясь друг на друга.
Когда они вновь вслушались в слова хозяина, то оказалось, что тот успел забрести в неведомые края вне пределов их памяти и ведома, в те времена, когда мир был просторнее и моря подступали к самому западному Берегу. А песня Тома уходила все дальше и дальше, к свету звезд той древности, когда на земле жили только праэльфы. Внезапно он замолчал, и хоббиты увидели, что Хозяин клюет носом, словно засыпая. Зачарованные хоббиты продолжали сидеть подле него. Казалось, от колдовских слов Тома утих ветер, рассеялись облака, догорел день, и тьма наступала с востока и запада, а небо полнилось светом белых звезд.
Было это утро или вечер, много ли дней прошло, Фродо не знал. Он не чувствовал ни голода, ни усталости – лишь удивление. Звезды светили в окна, небесная тишь, казалось, окружала его. От удивления и внезапного страха перед этой тишиной Фродо наконец заговорил.
— Кто вы, хозяин? — спросил он.
— А? что? — Глаза Тома блеснули в полутьме, и он выпрямился. — Разве ты до сих пор не знаешь моего имени? Это единственный ответ. Скажи мне, кто ты – один, сам по себе, без прозвания? Но ты молод, а я стар. Старейший – вот кто я. Запомните, эти слова, друзья мои: Том был здесь до реки и деревьев. Том помнит капли первого дождя и первый желудь. Он торил тропы прежде Рослого народа и видел, как пришел маленький народец. Он был здесь до королей, до курганов и Духов Могильников. Когда эльфы ушли на Запад, Том уже был здесь – раньше, чем покорили моря. Он знал времена, когда тьма под звездами не таила в себе страха, когда еще Темный Властелин не пришел Извне.
Хоббитам почудилась, что за окнами промелькнула темная тень, и они торопливо переглянулись. Когда они снова обернулись, в дверях в потоке света стояла Златеника. В руке она держала свечу, ладонью заслоняя пламя от сквозняка: сквозь ее пальцы, как солнце сквозь белую ракушку, пробивался свет.
— Дождь кончился, — сказала она, — и новые воды бегут вниз по холмам под звездами. Давайте смеяться и радоваться!
— И есть и пить! — воскликнул Том. — Будешь долго говорить – захочется пить. А будешь долго слушать – захочешь кушать. Слушать утро, день и вечер напролет – тяжкий труд! — С этими словами он вскочил с кресла, снял с каминной полки свечу, зажег ее от пламени той, которую держала Златеника, и затанцевал вокруг стола. Потом вдруг выскочил за дверь и исчез.
Вскоре он вернулся с большим нагруженным подносом. Том и Златеника сели за стол, и хоббиты с восторгом и радостью последовали их примеру – так красива и грациозна была Златеника и так веселы и диковинны прыжки и шалости Тома. Однако хозяевам непостижимым образом удавалось двигаться слаженно: они исчезали за порогом и возвращались или хлопотали у стола, не задерживая друг друга, и очень скоро на столе оказались еда, сосуды с напитками и свечи. Столешница засверкала огнями, белыми и желтыми. Том поклонился гостям.
— Ужин готов, — объявила Златеника, и хоббиты увидели, что она вся в серебре, пояс у нее белый, а башмачки – из рыбьей чешуи. Том же облачился в голубое, в цвет умытых дождем незабудок, лишь чулки были зеленые.
Ужин оказался даже лучше, чем накануне. Зачарованные речами Тома, хоббиты забыли о еде, но теперь, когда яства оказались перед ними, почувствовали такой голод, словно не ели целую неделю. Сперва они даже не отвлекались на песни и разговоры, полностью сосредоточившись на ужине. Но постепенно настроение их улучшилось, и голоса зазвенели весельем и смехом.
После ужина Златеника пела. Песен было много, они начинались весело и звонко и незаметно затихали. В наступившей тишине друзьям рисовались глубокие омуты и широкие воды, каких они никогда не знали, и, глядя в них, хоббиты видели под собой небо, а в его глубинах – самоцветы звезд. Потом прекрасная хозяйка вновь пожелала им доброй ночи и ушла от очага, зато Том окончательно проснулся и засыпал их вопросами.
Он, по-видимому, много знал о них и их семьях, об истории и делах Шира, начиная с времен, которые сами хоббиты едва помнили. Это больше не удивляло: Том не скрыл от гостей, что узнал о недавних событиях главным образом от фермера Червинга, которого считал гораздо более значительной личностью, чем они могли предположить. — Под ногами земля, а на пальцах глина, Червинг – мудрая душа, и он смотрит в оба, — сказал Том. Было ясно также, что Том общался с эльфами и что новость о побеге Фродо каким-то образом пришла к нему от Гильдора.
Том и впрямь так много знал и так хитро расспрашивал, что Фродо рассказал ему о Бильбо и о собственных надеждах и страхах даже больше, чем Гэндальфу. Когда Том узнал о Всадниках, он покивал головой и в его глазах что-то блеснуло.
— Покажи-ка мне это драгоценное Кольцо! — внезапно посреди рассказа велел он, и Фродо, к своему изумлению, извлек из кармана цепочку, снял с нее Кольцо и протянул Тому.
Казалось, когда оно на миг легло на большую загорелую ладонь, то стало больше. Потом вдруг Том поднес его к глазам и засмеялся. На мгновение хоббиты увидели нечто забавное и тревожное: в золотом круге сверкал яркий голубой глаз! Затем Том надел Кольцо на кончик мизинца и поднес к пламени свечи. Вначале хоббиты не увидели в этом ничего странного. Потом ахнули. Том не исчезал.
Том вновь засмеялся. Он подбросил Кольцо в воздух. Оно блеснуло и исчезло. Фродо вскрикнул. Том наклонился и с улыбкой протянул ему Кольцо.
Фродо внимательно и с немалым подозрением оглядел Кольцо (как тот, кто одалживал безделушку фокуснику). Это было прежнее Кольцо – или похожее и равное по весу: Фродо всегда казалось, что Кольцо слишком тяжело ложится в ладонь. Он даже капельку рассердился на Тома – тот так легкомысленно отнесся к тому, что Гэндальф считал чрезвычайно важным и опасным! Фродо подождал, пока беседа возобновится, и, когда Том рассказывал о барсуках и их странных повадках, надел Кольцо.