Но пока что беда обходила Бильбо стороной, а поскольку мастера Бэггинса нельзя было упрекнуть в скупости, большинство охотно прощало ему и странности, и удачливость. Он постоянно приглашал к себе родственников (разумеется, кроме Саквил-Бэггинсов) и приобрел множество восторженных поклонников среди хоббитов из бедных и незначительных семейств. Но близких друзей у Бильбо не было, пока не начали подрастать его молодые двоюродные братья.
Старшим из них – и любимцем Бильбо – был юный Фродо Бэггинс. Когда Бильбо стукнуло девяносто девять, он объявил Фродо своим наследником и поселил в Бэг-Энде; тут-то надежды Саквил-Бэггинсов окончательно рухнули. Бильбо и Фродо родились в один день – 22 сентября. «Тебе лучше жить здесь, малыш Фродо, — сказал однажды Бильбо, — и мы сможем вместе отмечать наш день рождения». Фродо тогда еще переживал пору отрочества – так хоббиты именуют беспечные лета между детством и тридцатью тремя годами.
Прошло еще двенадцать лет. Каждый год Бэггинсы весело праздновали в Бэг-Энде свой общий день рождения, но на этот раз все поняли: замышляется нечто исключительное. Бильбо исполнялось сто одиннадцать лет – любопытная дата и весьма почтенный возраст для хоббита (даже Старый Тук дожил лишь до ста тридцати), Фродо – тридцать три, тоже важная дата: совершеннолетие.
В Хоббитоне и Приречье замололи языки, и по всему Ширу пошли гулять слухи о грядущем событии. Прошлое и нрав мастера Бильбо Бэггинса вновь стали главной темой пересудов, и старики неожиданно обнаружили, что их воспоминания пользуются спросом.
Но никого не слушали так внимательно, как старого Хэма Гэмджи, больше известного как Дед. Он разглагольствовал в «Ветви плюща», маленьком постоялом дворе на Приреченской дороге, и говорил важно и со знанием дела, потому что целых сорок лет бессменно ухаживал за садом в Бэг-Энде, а до того помогал в той же работе старому Хольману. Теперь Хэм состарился, утратил былую гибкость, и работать приходилось в основном его младшему сыну Сэму Гэмджи. С Бильбо и Фродо отец и сын были в самых дружеских отношениях, а жили на Холме, в третьем номере по Бэгшот-Роу, как раз под Бэг-Эндом.
— Мастер Бильбо – очень приятный вежливый джентльхоббит, я всегда это утверждал, — заявил Дед. И сказал чистую правду: Бильбо всегда был с ним очень вежлив, звал его «верный мастер Хэм» и постоянно советовался с ним насчет выращивания овощей – по части «корешков», особенно картошки, Дед был главным знатоком в округе, что признавали все без исключения (даже он сам).
— А как насчет этого Фродо, который у него живет? — спросил старый Ноукс из Приречья. — Его фамилия Бэггинс, но, говорят, он больше чем наполовину Брендибак. Убей, не пойму, зачем Бэггинсу из Хоббитона было отправляться на поиски жены в Бакленд, где такой странный народ.
— Да как же им не быть странными, — вмешался Дадди Паралап (ближайший сосед Деда), — коли они живут на Том Берегу Брендивиня, совсем рядом со Старым Лесом. Это мрачное и скверное место, если хоть половина рассказов о нем правда!
— Твоя правда, Дад! — сказал Дед. — Конечно, Брендибаки из Бакленда не в самом Старом Лесу живут, но все ж таки чудной они народ. Плавают в лодках по большой реке, а это супротив природы. Неудивительно, что от этого приключилась беда, так-то. И все же мастер Фродо – славный молодой хоббит, лучше и не сыскать. Очень похож на мастера Бэггинса, и не только с виду. В конце концов, его отец тоже из Бэггинсов. Очень достойным и уважаемым хоббитом был мастер Дрого Бэггинс: о нем вообще ничего нельзя было сказать, покуда он не утоп.
— Утоп? — раздалось сразу несколько голосов. Всем, конечно, был знаком и этот слух, и другие, еще более мрачные, но хоббиты обожают семейные предания и не прочь были послушать историю Дрого Бэггинса еще разок.
— Да говорят, — сказал Дед. — Тут ведь какое дело: мастер Дрого женился на бедняжке барышне Примуле Брендибак. Она приходилась нашему мастеру Бильбо двоюродной сестрой с материнской стороны (ее мать была младшей дочкой старого Тука), а мастер Дрого доводился ему троюродным братом. Поэтому мастер Фродо – племянник Бильбо и по материнской, и по отцовской линии. Так вот, мастер Дрого после женитьбы частенько гащивал у тестя, старого мастера Горбадока (любил покушать, а старый Горбадок давал роскошные обеды), и как-то раз поехал кататься на лодке по Брендивиню да и утоп вместе с женой – бедный мастер Фродо был тогда от горшка два вершка.
— Я слышал, они отправились на реку после обеда, при луне, — сказал старый Ноукс, — оттого-то лодка и перевернулась: уж больно Дрого был тяжел.
— А я слышал, будто жена столкнула его в воду, а он утянул ее за собой, — заметил Рыжий Сэндимен, хоббитонский мельник.
— Мало ли кто чего слыхал, Сэндимен, — отрезал Дед, который недолюбливал мельника. — Незачем говорить, будто один толкнул, а другой утянул. Кто сидит сиднем и не чует беды, тот от лодок добра не жди. Так ли, эдак ли, а только мастер Фродо остался сиротой среди этих чудных баклендцев и притом без гроша в кармане. Рос он в Брэнди-Холле. Вот уж кроличий садок! У старого мастера Горбадока никогда не жило меньше пары сотен родственников сразу. Доброе дело сделал мастер Бильбо, что вернул паренька в приличное обчество.
А для Саквил-Бэггинсов это небось был страшный удар. Они-то, когда мастер Бильбо ушел и считался в нетях, размечтались, что получат Бэг-Энд. А он вернулся и выгнал их, и все живет да живет, и сегодня кажется не старше, чем вчера, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! И вдруг у него объявляется наследник, и все бумаги оформлены как надо. Теперь Саквил-Бэггинсы в Бэг-Энд ни ногой – во всяком случае, есть такая надежда.
— Я слышал, Бэг-Энд набит деньгами, — сказал незнакомец, прибывший в Вестфартинг по делу из Мичел-Дельвинга. — Весь верх вашего холма изрыт туннелями, а в них полно сундуков с золотом, серебром и дорогими каменьями, так я слышал.
— Ну так вы слышали больше моего, — ответил Дед. — Я ничего не знаю о каменьях. Деньжат у мастера Бильбо хватает, но я ничего не слыхал о туннелях. Я видел, как мастер Бильбо вернулся, – лет шестьдесят назад это было. Я, тогда еще сопливый мальчишка, только-только пошел в ученье к старому Хольману (он мой двоюродный дядька), но он часто брал меня с собой в Бэг-Энд стеречь сад, пока все фрукты и овощи не уберут. И вот как раз тогда мастер Бильбо подымается по Холму на пони и везет несколько огроменных мешков, ну и пару ящиков. Не сомневаюсь, что в них были почти сплошь сокровища, добытые в чужих странах, – говорят, там золото горами лежит! – да только этого никак не хватило бы, чтоб набить туннели. Но мой парень, Сэм, знает об этом больше. Он, почитай, не вылазит из Бэг-Энда. С ума сходит по рассказам о прошлых днях и слушает все байки мастера Бильбо. Мастер Бильбо и грамоте его выучил – заметьте, без задней мысли. Надеюсь, беды от этого не будет.
«Эльфы и драконы! — говорю я Сэму. — Картошка и капуста для нас интересней. Не суй нос не в свое дело, иначе костей не соберешь,» — говорю я ему. Могу и для других повторить, — прибавил он, взглянув на незнакомца и мельника.
Но Дед не убедил своих слушателей. Легенда о несметных богатствах Бильбо слишком прочно укоренилась в сознании младших поколений хоббитов.
— Ну, он, видать, много добавил к тому, что привез с собой, — возразил мельник, выражая общее мнение. — Он часто бывает в отлучке. А гляньте на чужеземцев, которые его навещают! По ночам приходят гномы, и этот бродячий чародей Гэндальф, и другие. Говори что хочешь, Дед, но Бэг-Энд – чудное место, а его обитатели еще чуднее.
— Болтай что хочешь, только смыслишь ты в этом не больше, чем в лодках, мастер Сэндимен, — возразил Дед, чувствуя к мельнику еще более сильную неприязнь, чем обычно. — Если это чудачества, так мы их потерпим. Кое-кто в Хоббитоне – не будем показывать пальцем! – не предложит приятелю и кружки пива, даже если будет жить в норе с золотыми стенами. Но уж в Бэг-Энде все делается толком. Наш Сэм говорит, на прием пригласят всех до единого, и все – заметьте себе, все – получат подарки, да не когда-нибудь, а еще в этом месяце.
«Этим месяцем» был великолепнейший сентябрь. Спустя день-другой распространился слух (вероятно, он исходил от всезнающего Сэма), что будет устроен фейерверк – и не просто фейерверк, а такой, какого в Шире не видали почитай сто лет, с тех самых пор, как приказал долго жить старый Тук.
Шли дни, и праздник приближался. Однажды вечером через Хоббитон проехал диковинный фургон, нагруженный не менее диковинными свертками и пакетами. Фургон поднялся на Холм, к Бэг-Энду. Изумленные хоббиты высыпали из дверей поглазеть. Правили фургоном чужаки – длиннобородые гномы в глубоко надвинутых на глаза капюшонах. Они пели диковинные песни и уехали из Бэг-Энда не все. На исходе второй недели сентября среди бела дня появился еще один экипаж. Он катил по Приреченской дороге со стороны Брендивиньского моста, а на облучке сидел старик в высокой остроконечной синей шляпе, длинном сером плаще и серебристом шарфе. Еще у него были длинная белая борода и кустистые брови, торчавшие из-под полей шляпы. Маленькие хоббитята бежали за экипажем через весь Хоббитон и вверх по Холму. Как они правильно догадались, экипаж вез принадлежности для фейерверка. У двери Бильбо старик начал снимать с тележки бесчисленные связки шутих и ракет всевозможных форм и размеров; на каждой связке стояла большая красная буква Г
и эльфийская руна.
Разумеется, это был знак Гэндальфа, а сам старик был Гэндальф-Чародей, известный в Шире главным образом своим искусством обращения с огнями, дымами и светом. Истинное дело волшебника было гораздо более трудным и опасным, но жители Шира ничего об этом не знали. Для них старик был всего лишь одним из гвоздей программы Приема. Отсюда и волнение хоббитят. «„Г“ значит „главный“!» — кричали мальчишки, а старик улыбался. Хоббиты знали Гэндальфа, хотя старик появлялся в Шире редко и никогда не оставался надолго, но ни дети, ни их родители (за исключением самых глубоких стариков) никогда не видели фейерверка – фейерверки давно отошли в легендарное прошлое.