— Эта скотинка только что не разговаривает! — сказал он. — И заговорит, если поживет тут еще немного. Своим взглядом он сказал мне так же ясно, как мастер Пиппин говорит словами: «Если не возьмешь меня с собой, Сэм, я сам пойду за вами». — Так Билл стал грузовым пони и единственный из отряда не выказывал уныния.
Простились в Большом зале у очага и теперь ждали только Гэндальфа, который еще не вышел из дома. В открытую дверь был виден блеск огня, во множестве окон горел мягкий свет. Бильбо, горбясь под плащом, молча стоял на пороге рядом с Фродо. Арагорн сидел, склонив голову на грудь, – лишь Эльронд в полной мере понимал, как много значит для скитальца этот час. Остальные казались во тьме серыми силуэтами.
Сэм, цыкая зубом, стоял возле пони и тоскливо смотрел во мрак, где внизу на камнях шумела река, – его страсть к приключениям почти иссякла.
— Билл, мальчик мой, — вздохнул он, — зря ты наладился с нами. Ты мог бы остаться здесь и есть лучшее сено, пока не подрастет свежая трава. — Билл взмахнул хвостом и ничего не ответил.
Сэм поправил за плечами мешок и беспокойно перебрал в уме все упакованное в него, стараясь припомнить, не забыл ли чего-нибудь: главное богатство – кухонная утварь; маленький ящичек с солью, с которым хоббит не расставался и пополнял при любой возможности; добрый запас трубочного зелья (ей-ей, маловато будет!); огниво и трутница, шерстяной шарф, белье, различные мелкие вещицы хозяина, которые Фродо забыл, а Сэм припрятал, готовясь с торжеством предъявить, когда понадобятся. Он все их перебрал в уме.
— Веревка! — пробормотал он. — Нет веревки! А ведь только прошлой ночью ты сказал себе: «Сэм, как насчет веревки? Ты пожалеешь, если не прихватишь веревку». Что ж, уже жалею. Взять ее теперь негде.
В этот миг появился Эльронд в сопровождении Гэндальфа и позвал всех к себе. — Вот мое последнее слово, — сказал он негромко. — Кольценосец отправляется на поиски горы Судьбы. На нем одном лежит обязанность не бросать Кольцо, не передавать его никому из слуг Врага, не позволять никому дотрагиваться до него, кроме членов Товарищества и Совета, да и то лишь в случае крайней необходимости. Остальные идут с ним как вольные спутники, чтобы помогать ему в пути. Вы можете промедлить, можете повернуть назад или свернуть на окольную дорогу, если велит случай. Чем дальше вы зайдете, тем труднее будет повернуть назад, но вы не связаны ни обетом, ни клятвой идти дальше, чем пожелаете. Ибо вы еще не знаете силы своих сердец и не можете предвидеть, что каждый из вас встретит в дороге.
— Неправ тот, кто говорит «прощайте», когда на дороге сгущается тьма, — сказал Гимли.
— Может быть, — согласился Эльронд, — но не станем принуждать того, кто не видел, как на землю нисходит мрак, клясться идти в потемках.
— Слово клятвы может укрепить трепещущее сердце, — возразил Гимли.
— Или разбить его! — откликнулся Эльронд. — Не заглядывайте слишком далеко! Не унывайте! Прощайте, и да будет с вами благословение эльфов, людей и всех свободных народов! Пусть звезды сияют над вами!
— У... удачи! — воскликнул Бильбо, заикаясь от холода. — Не думаю, Фродо, сынок, что ты сможешь вести дневник, но когда вернешься, я потребую подробного отчета. И возвращайся поскорее! Прощайте!
На темном дворе путников провожало множество других обитателей дома Эльронда, негромко желая им доброго пути. Не слышно было ни смеха, ни песен и музыки. Наконец Товарищество повернуло прочь от дома и бесшумно растаяло во тьме.
Они перешли через мост и медленно двинулись по крутой извилистой тропе из долины Ривенделла. Наконец они поднялись на высокую пустошь, где ветер шуршал в вереске. Отсюда путники бросили прощальный взгляд на Последний Домашний Приют, мягко мерцавший внизу огоньками, и растворились в ночи.
У Бруиненского брода они сошли с дороги и свернули на узкую тропу, которая бежала по неровной складчатой местности к югу. Задача их состояла в том, чтобы на протяжении многих миль и дней идти в этом направлении – на запад от гор. Земля здесь была гораздо более неровной и пустынной, чем в Диких землях, в зеленой долине Великой Реки за хребтом, и путники продвигались медленно, но они надеялись таким образом пройти незаметно для недружелюбных глаз. До сих пор шпионы Саурона редко навещали этот пустынный край, и только жители Ривенделла знали здешние тропы.
Гэндальф шел впереди, а с ним Арагорн, узнававший местность даже в темноте. Остальные гуськом двигались за ними; Леголас, у которого было самое острое зрение, замыкал цепочку. Начало путешествия было тяжелым и утомительным, и Фродо мало что запомнил, кроме ветра. Много пасмурных дней с гор дул ледяной ветер – казалось, никакое платье не защитит от его холодных щупалец. Хотя путники были хорошо одеты, им редко бывало тепло, и в дороге, и на отдыхе. Днем они беспокойно спали, укрывшись в каком-нибудь углублении или в зарослях терновника, встречавшихся здесь в изобилии. Под вечер дежурный поднимал остальных, и они обедали. Еда была, как правило, холодная: путники редко отваживались разжигать костер. Вечером вновь пускались в путь, всегда по возможности придерживаясь южного направления.
Вначале хоббитам казалось, что, хотя лишь изнеможение вынуждает их останавливаться, они ползут вперед медленно, как улитки, и никогда не доберутся до гор. Каждый день перед ними открывалась та же картина, что и накануне. И все же мало-помалу горы приближались. К югу от Ривенделла, поднявшись к совсем уж заоблачным высотам, они повернули на запад, а у подножия главного хребта раскинулось на редкость обширное нагромождение мрачных холмов и глубоких ущелий, полных бурлящей воды. Тропы были редкими и извилистыми и часто приводили только к очередному крутому спуску или коварным трясинам.
Отряд находился в пути уже две недели, когда погода изменилась. Ветер внезапно улегся и тотчас задул с севера. Облака стремительно поплыли, поднялись от земли и растаяли, и показалось бледное, но яркое солнце. После долгой, утомительной ночи наступил холодный ясный рассвет. Путешественники подошли к невысокому хребту, увенчанному рощей древних падубов, чьи серо-зеленые стволы казались высеченными из камня окружающих скал. Темная листва блестела, а красные ягоды сверкали в лучах восходящего солнца.
Дальше к югу Фродо увидел тусклые очертания высоких гор, которые теперь, казалось, преграждали тропу, избранную Товариществом. Слева от хребта поднимались три пика. Самый высокий и ближний возвышался, как зуб, присыпанный снегом. Его огромная, голая северная вершина еще пряталась в тени, но там, где ее касались косые солнечные лучи, вспыхивали красные отблески.
Гэндальф стоял рядом с Фродо и из-под руки глядел вперед. — Недурно, — заметил он. — Мы достигли границ местности, которую люди называют Холлин. В те счастливые дни, когда она называлась Эрегионом, здесь жило множество эльфов. Если считать по прямой, мы прошли сорок пять лиг, хотя наши ноги проделали гораздо больший путь. Земля теперь будет ровнее, а погода лучше, а вот опасность, возможно, – больше.
— Опасно это или нет, я от души приветствую настоящий восход солнца, — сказал Фродо и, скинув капюшон, подставил лицо свету утра.
— Но горы перед нами, — удивился Пиппин. — Должно быть, ночью мы повернули на восток.
— Нет, — возразил Гэндальф, — просто в ясном утреннем свете далеко видно. За этими холмами хребет изгибается к юго-западу. В доме Эльронда полно карт, но, думаю, вам не пришло в голову заглянуть в них?
— А вот и нет, я смотрел, — сказал Пиппин, — но ничего не запомнил. У Фродо в этом отношении голова лучше.
— Мне карта не нужна, — проговорил Гимли, который подошел вместе с Леголасом и смотрел вперед со странным блеском в глубоко посаженных глазах, — там земля, где в древности работали наши отцы, мы запечатлели эти горы в металле и камне и во многих песнях и сказаниях. Они по-прежнему высоко поднимаются в наших снах: Бараз, Зирак, Шатур.
Лишь однажды видел я их издалека, но знаю их и их названия, потому что под ними лежит Кхазад-Дум, обитель гномов, которую теперь называют Черной Ямой – Морией на языке эльфов. Вон там стоит Баразинбар, Красный Рог, и жестокий Карадрас, а за ним – Серебряный Зуб и Облачная Голова: Келебдиль Белый и Фануидол Серый, по-нашему Зиракзигиль и Бундушатур.
Здесь Туманные горы разветвляются, и меж их отрогами лежит окутанная глубоким мраком долина, которую мы не можем забыть, Азанульбизар, Димрилльская долина, которую эльфы называют Нандухирионом.
— К Димрилльской долине мы и направляемся, — сказал Гэндальф. — Если мы осилим переход под дальним склоном Карадраса, который называется проходом Красного Рога, то по Димрилльской лестнице спустимся в глубокую долину гномов. Там лежит Зеркальное озеро, и там из ледяных ключей берет свое начало река Среброток. — Темна вода Кхелед-Зарама, — сказал Гимли, — холодны ключи Кибиль-Налы. Сердце мое трепещет при мысли, что я смогу увидеть их вновь.
— Да усладит оно ваш взор, мой добрый гном! — сказал Гэндальф. — Но, что бы вы ни делали, долго оставаться в этой долине мы не сможем. Мы должны пройти вниз по течению Сребротока в таинственные леса и дальше к Великой Реке, а потом...
Он замолчал.
— Да, и что же потом? — спросил Мерри.
— Наше путешествие завершится – наконец-то, — ответил ему Гэндальф. — Мы не можем слишком далеко заглядывать в будущее. Удовольствуемся тем, что первая часть пути благополучно пройдена. Я думаю, здесь мы отдохнем, и не только днем, но и ночью. Воздух Холлина чист и целебен. Много зла должно обрушиться на страну, прежде чем она совсем забудет эльфов, если они когда-то жили в ней.
— Это верно, — согласился Леголас, — но мы, лесной народ, не знали эльфов этого края, а деревья и травы уже не помнят их. Я слышу лишь, как их оплакивают камни: Они подняли нас из глубин, они дивно обтесали нас, они высоко воздвигали нас, но они исчезли. Они ушли. Они давно уже отыскали Серую Гавань.
Утром в ложбине среди буйных зарослей падуба путники разожгли костер, и их ужин-завтрак прошел веселее, чем все предыдущие. После еды они не спешили отойти ко сну, потому что рассчитывали всласть выспаться ночью и не собирались в путь до следующего вечера. Только Арагорн молчал и выказывал беспокойство. Через некоторое время он покинул товарищей и побрел к возвышению. Там он остановился в тени дерева и стал глядеть на юг и на запад, склонив голову так, словно прислушивался. Потом вернулся к краю ложбины и посмотрел на смеющихся и болтающих товарищей.