Отряд прошел столько, сколько способен пройти без отдыха хоббит, и все уже подумывали о месте, где можно было бы заночевать, когда внезапно стены справа и слева исчезли. Путники, казалось, прошли через какую-то арку в пустую черноту. Сзади мощно тянуло теплым воздухом, впереди тьма дышала в лица холодом. Все остановились и испуганно сбились в кучку.
Гэндальф казался довольным. — Я выбрал правильный путь, — сказал чародей. — Наконец мы пришли в обитаемые области и теперь, насколько я могу понять, находимся неподалеку от восточной стороны. Но мы забрались высоко, гораздо выше Димрилльских ворот, если не ошибаюсь. По воздуху чувствуется, что мы в большом зале. Теперь я могу рискнуть и дать больше света.
Волшебник поднял посох. Блеснул яркий свет, похожий на вспышку молнии. Большие тени разлетелись по сторонам, и на миг путники увидели высоко над своими головами обширный потолок, поддерживаемый множеством столбов, вырубленных из камня. Впереди в обе стороны простирался огромный пустой зал; его черные стены, отполированные и гладкие, как стекло, сверкали. Видны стали также три других входа, три темные арки: одна, прямо перед путниками, вела на восток. Потом свет погас.
— Это все, что я пока могу сделать, — сказал Гэндальф. — В склонах горы когда-то были большие окна, а в верхних ярусах Копей – проходы, ведущие к свету. Думаю, мы добрались до них, но снаружи опять ночь, и до утра ничего нельзя сказать определенно. Если я прав, утром мы увидим свет. Ну а пока дальше лучше не ходить. Отдохнем, если получится. До сих пор все шло хорошо, и большая часть мрачного пути во тьме позади. Но мы еще не прошли его до конца, и до ворот, открытых в мир, еще далеко.
Товарищество провело ночь в большом подземном зале, сгрудившись в одном из углов, чтобы спастись от сквозняка: из восточной арки постоянно тянуло ледяным холодом. Вокруг висела тьма, пустая и безграничная, и путников угнетали сирость и огромность пещерных залов и бесконечно ветвящихся лестниц и переходов. Самые дикие и мрачные слухи тускнели перед ужасами и чудесами истинной Мории.
— Здесь, должно быть, когда-то жила настоящая прорва гномов, — сказал Сэм, — и пятьсот лет они без продыху вырубали все это, да в такой твердой скале! Зачем? Они-то уж наверняка не жили в этих темных норах?!
— Это не норы, — отозвался Гимли, — это великое королевство и город Дварроуделв. В старину он был не темным, а полным света и великолепия, и память об этом сохранилась в наших песнях.
Он встал и звучно запел в глубокой тьме, и голос его эхом летел под своды.
Проснулся он один,
когда мир молод был,
когда среди долин зеленый ветер плыл.
Шел Дюрин, напевал, и имена давал
тем землям, что еще никто не называл.
Среди безмолвных гор он пил из родников,
и видел он узор кисейных облаков.
Вокруг его волос над мудрой головой
кольцо из звезд вилось,
что дружат с синевой.
И горы были высоки
в прекрасные те дни
перед паденьем Королей, которых не было сильней.
И Нарготронд, и Гондолин, что за Моря сейчас ушли,
Могучи были, велики, по-настоящему близки
В тот юный день, в тот Дюрин день.
Он был король. Его дворец
был высечен из хрусталя.
Его, как праздничный венец,
носила на главе земля.
Был выточен из камня трон,
как кружево, среди колонн.
И руны власти вырезал
он на двери, ведущей в зал.
Веселой жизнь тогда была.
Здесь резчик свой узор творил,
у кузнеца огонь пылал,
по наковальне молот бил.
Росли дома, росли дворцы,
росли хлеба, росли леса.
И груды золота росли,
на них свет факелов плясал.
Неутомимый был народ!
Играли арфы под Горой,
слагались песни под луной,
любил веселье Дюрин род.
Огонь подземный подчинен
Был власти Дюрина, но вдруг
Восстал Балрог, неукрощен,
И выжег, вымел все вокруг.
Сейчас все стихло. Ветер сер.
И горы спят глубоким сном.
Мир постарел, мир поседел.
Разрушен славный Дюрин дом,
замолкли звуки сладких арф,
в старинных залах темнота,
и неподвижен лунный серп
в глубоком зеркале пруда.
В Мории, в месте Кхазад-Дум,
под камнем, не известным нам,
корона Дюрина лежит
и верность Дюрину хранит.
Она не зря так долго ждет
владельца – он опять придет,
и улыбнется сонный мир,
и зажурчат ручьи опять,
проснутся звуки звонких лир,
и будут скрипачи играть.
— Недурственно, — сказал Сэм. — Я бы заучил. В Мории, в месте Кхазад-Дум! Но как подумаешь обо всех этих лампах, тьма кажется еще тяжелее. А что, тут еще лежат груды золота и драгоценных камней?
Гимли молчал. Пропев свою песню, он замкнул уста.
— Груды драгоценностей? — переспросил Гэндальф. — Нет. Орки часто грабили Морию, и здесь, в верхних залах, ничего не осталось. С тех пор как отсюда бежали гномы, никто не осмеливался искать сокровища в недрах: их поглотила вода – или тень страха.
— Почему же гномы хотят вернуться сюда? — спросил Сэм.
— Из-за митриля, — ответил Гэндальф, — богатство Мории не в золоте и драгоценностях, игрушках гномов, и не в железе, их слуге. Да, все это здесь попадалось, правда, особенно железо. Но им не нужно было добывать самоцветы или руду. Все, что угодно, они могли получить в обмен. Ибо здесь, только здесь и нигде более, найдено морийское серебро – или истинное серебро, как его называют некоторые. Митриль зовется оно на языке эльфов, а какое имя ему дали гномы, они не открыли никому. Митриль в десять раз дороже золота, а теперь и вовсе не имеет цены: на земле его осталось мало, и даже орки не осмеливаются добывать его здесь. Жилы уходят на север, к Карадрасу, и вниз, во тьму. Гномы молчат, но если митриль был основой их процветания, он послужил и причиной их гибели: они вгрызлись в землю чересчур жадно и глубоко и разбудили то, от чего потом бежали, – Проклятие Дюрина. То, что они успели добыть, почти все досталось оркам и пошло в уплату дани Саурону, жадному до митриля.
Митриль! Все народы жаждут его! Его можно ковать, как медь, и полировать, как стекло, а гномы делали из него металл легче и прочнее закаленной стали. Он красив, как обычное серебро, но красота его не тускнеет. Эльфы очень любили его и помимо прочего использовали для изготовления итильдина, лунной звезды, которую вы видели на двери. У Бильбо была кольчуга из митрилевых колец, подаренная ему Торином. Интересно, что с ней стало? Вероятно, все еще собирает пыль в мичел-дельвингском Мэтом-доме.
— Что? — воскликнул Гимли, внезапно нарушая свое молчание. — Кольчуга из морийского серебра? Царский подарок!
— Да, — согласился Гэндальф, — я никогда не говорил Бильбо об этом, но кольчуга стоит больше, чем целый Шир со всем его содержимым.
Фродо ничего не сказал, но просунул руку под куртку и дотронулся до колец своей кольчужной рубахи. Он был потрясен мыслью, что носит под курткой цену целого Шира. Знал ли об этом Бильбо? Фродо не сомневался: Бильбо отлично знал, что к чему. Это был поистине царский подарок. И тут мысли Фродо унеслись из темных подземелий в Ривенделл, к Бильбо, а потом в Бэг-Энд тех дней, когда Бильбо еще жил там. Фродо всем сердцем захотел опять очутиться в тех днях, когда он косил траву на газоне или копался в цветнике и ничего не слыхал ни о Мории, ни о митриле... ни о Кольце.
Наступила глубокая тишина. Один за другим все уснули. Фродо дежурил. И вдруг словно из неведомых глубин, сквозь невидимую дверь на него повеяло страхом. Руки у хоббита похолодели, на лбу выступила испарина. Фродо прислушался. На протяжении двух бесконечных часов он только и делал, что слушал, но ничего не слышал – ни звука, даже воображаемого эха мягких шлепающих шагов.
Его дежурство почти закончилось, когда поодаль, там, где угадывалась западная арка, ему померещились два бледных пятна света, похожих на светящиеся глаза. Фродо вздрогнул и клюнул носом. «Должно быть, я чуть не уснул,» — подумал он. Хоббит встал, потер глаза и стоял, вглядываясь в темноту, пока его не сменил Леголас.
Фродо лег и быстро уснул, но ему показалось, что сон продолжается: он слышал шепот и видел, как медленно приближаются два бледных пятна света. Он проснулся и увидел, что остальные тихо переговариваются рядом с ним и что ему на лицо падает тусклый свет. Сквозь отверстие в своде высоко над восточной аркой проникали полосы неяркого света.
Фродо сел. — Доброе утро! — сказал Гэндальф. — Потому что наконец-то снова утро. Как видите, я был прав. Мы находимся высоко на восточной стороне Мории. Еще до исхода дня мы должны найти выход и увидеть воды Зеркального озера в Димрилльской долине.
— Буду рад, — сказал Гимли. — Я поглядел на Морию, она действительно внушает почтение, но теперь она темна и страшна, и мы не нашли ни следа моих родичей. Сомневаюсь, что Балин был здесь.
После завтрака Гэндальф решил немедленно выступить в путь. — Мы устали, но как следует отдохнем, когда окажемся снаружи, — сказал он. — Думаю, никто из нас не хочет провести в Мории еще одну ночь.
— Конечно, нет! — подтвердил Боромир. — Какой же путь мы изберем? Восточную арку?
— Может быть, — ответил Гэндальф, — но я пока еще точно не знаю, где мы. Если только я вконец не заплутал, то, думаю, мы над Великими Вратами, чуть севернее их; может статься, найти верную дорогу к ним будет нелегко. Вероятно, восточная арка окажется началом нужного пути, но, прежде чем принимать решение, давайте осмотримся. Пойдемте на свет у северного выхода. Если мы найдем окно, это поможет нам, но боюсь, что свет пробивается через глубокие расселины.