Путешественники сосредоточились на походе; солнце теперь было впереди и слепило глаза, ибо у всех они были полны слез. Гимли плакал не таясь.
— В последний раз я видел то, прекрасней чего нет на свете, — сказал он Леголасу, своему спутнику. — Отныне я ничто не назову красивым, кроме ее подарка. — Он положил руку себе на грудь.
— Скажите мне, Леголас, зачем я пустился в это странствие? Как мало я знал о главной опасности! Верно сказал Эльронд: нельзя предвидеть, что встретится в пути. Я опасался мучений во Тьме, и это не остановило меня. Но я не пошел бы, если бы предвидел опасность света и радости. Это расставание нанесло мне рану, страшнее которой уже не будет, даже если бы нынче ночью я отправлялся к Повелителю Тьмы. Увы Гимли, сыну Глойна!
— Нет, — сказал Леголас, — увы всем нам! И всем, кто живет в мире в эти дни. Ибо устроено так, что находки сменяются потерями, как чудится тем, чью лодку несет быстрый поток. Но по мне вы счастливец, Гимли, сын Глойна: вы страдаете из-за добровольной утраты, а могли бы сделать иной выбор. Но вы не отреклись от товарищей, и самой ничтожной наградой вам станет память о Лотлориене, которая навсегда останется в вашем сердце и никогда не померкнет и не потускнеет.
— Может быть! — согласился Гимли. — Благодарю вас за эти слова. Несомненно, они справедливы, но это слабое утешение. Сердце жаждет не памяти. Оно лишь зеркало, пусть столь же чистое, как воды Кхелед-Зарама. Так говорит сердце гнома Гимли. Эльфы иначе смотрят на мир. Я слышал, что для них воспоминания скорее явь, чем сон. Не таковы гномы.
Но не будем больше об этом. Следите за лодкой. С таким грузом она довольно глубоко осела в воде, а Великая Река быстра. Я не желаю топить свое горе в холодной воде. — Гимли взял весло и начал грести к западному берегу, следуя за лодкой Арагорна, которая уже вышла из стрежи.
Так Товарищество вновь пустилось в долгий путь по широким торопливым водам, текущим на юг. По обоим берегам тянулись леса, и за ними ничего не было видно. Ветер утих, Река струилась беззвучно. Ни один птичий голос не нарушал тишины. Солнце затянулось дымкой – день клонился к вечеру – и вскоре заблестело на бледном небе, как вознесенная ввысь белая жемчужина. Потом оно догорело на западе, и спустились ранние сумерки, а следом серая беззвездная ночь. Долгие часы отряд спокойно плыл во тьме, держась в тени лесистого западного берега. Большие деревья призраками проплывали мимо; их корявые, жадные до воды корни спускались в Реку. Было темно и холодно. Фродо прислушивался к слабому плеску воды среди древесных корней и плавучего лесного мусора у берега, потом голова его поникла, и он погрузился в беспокойный сон.
Глава IХВеликая Река
Фродо разбудило cолнце. Он обнаружил, что лежит, плотно закутанный в одеяло, под высокими деревьями с серой корой в тихом уголке леса на западном берегу Великой Реки, Андуина. Ночь прошла, среди голых ветвей виднелось серое рассветное небо. В стороне Гимли разжигал небольшой костер.
Отряд снова двинулся в путь еще до того, как совсем рассвело. Не то чтобы путники в большинстве своем торопились на юг – их радовало, что еще несколько дней отделяет их от решения, которое необходимо принять самое позднее добравшись до Рауроса и острова Тиндрок, и путешественники предоставили Реке нести их, не желая спешить навстречу опасности, которая ждала впереди, какой бы путь они в конце концов ни избрали. Арагорн позволил Товариществу плыть по течению, в предвидении будущих трудностей сберегая силы отряда. Но он настоял на том, чтобы трогаться в путь рано утром и плыть до позднего вечера – Скиталец сердцем чувствовал, что время не ждет, и боялся, что Повелитель Тьмы не мешкал, пока они медлили в Лориене.
Тем не менее ни в тот день, ни на следующий они не заметили никаких следов Врага. Скучные серые часы минули без происшествий. На третий день пути местность начала медленно меняться: деревья поредели, а потом и вовсе исчезли. На восточном берегу, слева от себя, путники увидели длинные бесформенные склоны, поднимающиеся к небу. Они были бурыми и иссохшими, как будто по ним прошел огонь, не оставив ни одной зеленой травинки: недружелюбная пустыня без единого сломанного дерева или выступающего камня, чтобы оживить пустоту. Отряд вступил в голые и безжизненные Бурые земли, лежащие между южным Мерквудом и холмами Эмин-Муиля. Даже Арагорн не мог сказать, что за поветрие, война или злое дело Врага опустошили этот край.
На западе, справа, тоже расстилались безлесные земли, но плоские и ровные, и во многих местах зеленели широкие луга. На этом берегу Реки попадались заросли камыша, такого высокого, что он закрывал весь западный обзор, когда маленькие лодки проплывали вдоль его шелестящих границ. Темные увядшие султаны клонились и покачивались в холодном воздухе, тихо и печально шурша. В редких просветах Фродо вдруг видел кочковатые луга, а за ними далекие холмы, залитые закатным солнцем, и уж совсем далеко, у границ зрения, – темные очертания южных отрогов Туманных гор.
Все было мертво, ничто не двигалось, кроме птиц, которых было множество. Маленькие водяные птахи свистели и пищали в камышах, но показывались редко. Раз или два путешественники слышали шум лебединых крыльев и, поглядев на небо, видели длинные вереницы птиц.
— Лебеди! — сказал Сэм. — Да какие большие!
— Да, — согласился Арагорн, — и не просто лебеди, а черные лебеди.
— Как здесь пусто, зловеще и мрачно! — сказал Фродо. — Я всегда считал, что, чем ближе к югу, тем становится теплее и веселее, пока зима навсегда не останется позади.
— Но мы еще не продвинулись в сердце юга, — ответил Арагорн, — здесь еще зима, и море далеко. До весны, которая приходит внезапно, в этом краю царит холод, так что мы можем еще встретить снег. Может быть, на дальнем юге, в заливе Бельфалас, куда впадает Андуин, тепло и весело – или было бы тепло и весело, если бы не Враг. Я думаю, мы отошли на юг от вашего Саутфартинга всего миль на шестьдесят, не больше, а впереди еще сотни миль. Вы сейчас смотрите на юго-запад через северные равнины Риддермарки, Рохана, земли повелителей коней. Еще долго плыть нам до устья Лимлайта, что течет из Фангорна и впадает в Великую Реку. Это северная граница Рохана. Исстари все, что лежит между Лимлайтом и Белыми горами, принадлежало рохирримам. Это богатая и славная земля, и такой травы нет больше нигде, но в наши недобрые дни никто не селится у Реки и редко приезжает на ее берега. Андуин широк, но все же оркские стрелы умеют далеко перелетать через поток, и поговаривают даже, будто в последнее время орки осмеливаются пересекать Реку и нападать на роханские стада и табуны.
Сэм с беспокойством переводил взгляд с одного берега на другой. Раньше деревья казались ему враждебными, словно в них скрывались подглядывающие глаза и тайные опасности. Но теперь он жалел, что деревьев нет. Он чувствовал, что отряд, плывущий на маленьких открытых лодках, беззащитен среди земель, где нет никакого убежища, а особенно на реке – на передовой Войны.
В следующие день или два, по мере продвижения к югу, это чувство овладело всеми. Почти целыми днями шли на веслах, спеша вперед. Берега скользили мимо. Вскоре Река раздалась и обмелела, теперь с востока в нее вдавались длинные каменистые полосы земли, а в воде появились отмели, так что требовалась осторожность. Бурые земли перешли в мрачные нагорья, над которыми дул холодный ветер с востока. На другом берегу луга сменили папоротниковые болота с кочками и увядшей травой. Фродо, дрожа, вспоминал лужайки и фонтаны, ясное солнце и теплые дожди Лотлориена. В лодках не слышно было ни разговоров, ни смеха. Каждый из Товарищества был занят своими мыслями.
Сердце Леголаса стремилось под звезды летней ночи на одному ему известную северную поляну среди буков; Гимли размышлял, достойно ли золото стать вместилищем для подарка Галадриели. Мерри и Пиппина в средней лодке снедало беспокойство, потому что Боромир что-то бормотал себе под нос, порой принимаясь грызть ногти, как будто его терзали сомнения или тревога, а порой хватая весла и нагоняя лодку Арагорна. Тогда Пиппин, который сидел на носу спиной вперед, видел странный блеск в обращенном на Фродо взгляде Боромира. Сэм уже давно понял, что лодки, пожалуй, не столь опасны, как ему внушали с детства, но невообразимо неудобны. Все тело у него затекло, он чувствовал себя несчастным, а заняться было нечем – лишь любоваться уползающим назад зимним пейзажем да серой водой за бортом. Даже когда приходилось идти на веслах, Сэму их не доверяли.
На четвертый день Сэм в сгустившихся сумерках глядел назад поверх голов Фродо и Арагорна и плывущих у них в кильватере лодок. Он устал, хотел спать и мечтал о привале и о твердой земле под ногами. Неожиданно что-то привлекло его внимание: сперва он рассеянно вгляделся в это что-то, потом выпрямился и протер глаза, но, взглянув снова, уже ничего не увидел.
Ту ночь они провели на маленьком островке у западного берега. Сэм лежал рядом с Фродо, завернувшись в одеяло. — Часа за два до того, как мы остановились, мастер Фродо, я видел забавный сон, — сказал он. — А может, и не сон. Так ли, эдак ли, а занятный.
— Что же это было? — поинтересовался Фродо, зная, что Сэм не успокоится, пока все не расскажет. — С самого Лотлориена я не видел ничего, что заставило бы меня улыбнуться.
— Не сказать, чтоб это было что-то забавное, мастер Фродо. Скорее чудное. Если это не сон, то дело плохо. Лучше послушайте. Дело вот в чем: я видел бревно с глазами!
— Бревно – может быть, — согласился Фродо, — их много в Реке. Но при чем тут глаза?
— Да как же, — обиделся Сэм, — глаза-то и заставили меня, так сказать, встрепенуться. Я видел бревно, которое долго плыло в сумерках за лодкой Гимли, но не обратил на него особого внимания. Потом мне показалось, что бревно нас медленно догоняет. Это уже было странно: ведь мы вместе плыли по течению. Вот тут-то я и увидел глаза, два бледных пятна на каком-то наросте впереди. Да что там, это было вовсе не бревно – у него были лапы, как весла, вроде лебединых, только больше, и время от времени они высовывались из воды.