— Где вы? — снова крикнул Фродо сердито.
— Здесь! — ответил ему глубокий мрачный голос, шедший, казалось, из–под земли. — Здесь! Я жду тебя!
— Нет! — коснеющими от страха губами едва выговорил Фродо. Он не сделал даже попытки бежать. Ноги подкосились, и хоббит рухнул навзничь. Сначала в тишине ничего не изменилось, но когда, дрожа, он взглянул вверх, над ним склонилась темная бесформенная фигура. Фродо показалось, что на него уставились холодные, горящие бледным, изнутри идущим огнем глаза, потом его схватили будто стальные тиски. Обжигающее ледяное прикосновение разом сковало его мышцы и кости, и больше он ничего не помнил.
Когда вернулось сознание, тут же нахлынул ужас. В голове пронеслась мысль: он схвачен! Пойман! И положение безнадежно! Лежит где–то в недрах Упокоища. Он попался в лапы Нежити, и чары сковали его навеки. Не смея шевельнуться, Фродо лежал на спине на холодном камне со сложенными на груди руками.
Великий страх, как оказалось, оставил достаточно места для мыслей, и думал он о Бильбо, об их прогулках по родимым тропинкам Шира и долгих разговорах о путях и приключениях. Наверное, в сердце самого обрюзгшего и робкого хоббита дремлет зерно мужества и ждет часа отчаянных испытаний, чтобы прорасти в душе. А уж Фродо никто бы не назвал робким и обрюзгшим. Бильбо (да и сам Гэндальф) полагали его лучшим хоббитом Шира (понятно, сам Фродо об этом не догадывался). Он лежал и думал о том, как быстро, бесславно и ужасно кончилось его Приключение, но странно: мысли эти укрепили и успокоили его. Тело постепенно собиралось, словно готовясь к последнему, решительному рывку. Он уже не был слабой, беспомощной добычей.
Так, раздумывая и приходя в себя, лежал он некоторое время и вдруг заметил, что темнота вокруг редеет, а на смену ей приходит бледный, призрачно–зеленоватый свет, словно туман, поднимающийся с пола, от него самого и от близких, видимо, стен. В неверном свечении еще нельзя было разглядеть окружающее, но уже выступили контуры тел лежащих рядом друзей. Мертвенно–бледные лица, тускло–белые саваны… Вокруг громоздилось золото, но драгоценные камни не сверкали, а кольца, венцы, оружие, короны в зеленоватом сумраке выглядели холодными и отталкивающими. Фродо с удивлением смотрел на золотые обручи, охватывавшие волосы хоббитов, пояса из золотых цепей поверх саванов, кольца на пальцах. Сбоку от каждого хоббита лежал короткий меч, в ногах — щит. А еще один меч — длинный и обнаженный — лежал неподвижно на шеях всех троих.
Тишины больше не было. В отдалении возникло странное пение. Безмерно жуткий голос, то высокий и пронзительный, то утробно–низкий, переходящий в бормотание, выговаривал заунывные звуки, постепенно из–за многократного повторения складывавшихся в слова. Слова злобные, тяжкие, холодные как лед, жестокие и безжалостные. Это ночь проклинала утро, никогда не наступавшее здесь, холод поносил тепло, не желавшее согреть его. Фродо почувствовал, что продрог до костей, замерз смертельно, навсегда. А голос становился все различимее, и волосы Фродо встали дыбом, когда бормотание превратилось в заклинание:
Черный камень, черный лед
Сердце холодом скует;
Будет долог черный сон.
Лишь тогда прервется он,
Когда Солнце и Звезда
Омертвеют навсегда
И Властитель в черной мгле
Воцарится на земле!
Откуда–то из–за головы послышался скребущий, царапающий звук. Опершись на руку, Фродо приподнялся и огляделся. Они лежали в широком каменном изгибавшемся туннеле — и оттуда, из–за угла вытягивалась длинная костистая длань. Она подбиралась к рукояти меча возле Сэмова горла.
Поначалу Фродо показалось, что заклятье и вправду обратило его в камень. Потом пришло отчаянное желание вскочить и убежать, в нем присутствовала и мысль о Кольце, которое, наверное, помогло бы скрыться от курганной Нежити. Он даже воочию увидел себя мчащимся по траве, живым и свободным, хоть и глотающим слезы нестерпимой скорби о погибших друзьях. Тут даже Гэндальфу не найти другого выхода… Но из глубины его существа уже поднималась, набирая силу, волна возмущения и отваги: Фродо не мог бросить друзей. Еще мгновение неразумные руки нашаривали Кольцо, но уже в следующий миг сердце подчинило их своей воле, в ладонь словно сама собой скользнула и удобно легла рукоять меча, оказавшегося под боком. Фродо привстал на колени, перегнулся через тела неподвижно лежавших хоббитов и, собрав все силы, всю ненависть к подземной мерзости, ударил мечом по крадущейся руке. Отрубленная кисть упала на камни, а меч Фродо обломился у самой рукояти. Жуткий вопль над ухом словно спугнул мертвенный свет, пала темнота, раздираемая злобным рычанием. Фродо повалился на Мерри, мимолетно поразившись холоду и костяной твердости его тела, а потом промелькнуло, вернулось и окрепло воспоминание о доме под холмом и Бомбадиле, разучивающем с ними оберегательную песню. Тут же всплыли в голове и слова. Слабым, дрожащим голоском он начал: «Бомбадил! О Бомбадил», и уже от одного этого произнесенного имени голос его окреп, зазвучал полнее, а своды склепа отозвались гулким эхом.
Бомбадил! О Бомбадил! Птичьим перезвоном,
Чистой каплею росы на листе зеленом,
Алым пламенем зари, неба светом синим
Заклинаем — поспеши! В горе помоги нам!
В наступившей вслед за тем тишине Фродо слышал лишь стук своего сердца, готового выпрыгнуть из груди. Бесконечно тянулось ожидание, но вот, словно из невообразимой дали, но совсем ясно, легко пронизав толщу земли и каменные стены, пришел ответ.
Старый Том Бомбадил — малый симпатичный,
В цвет небес его жилет, а башмак яичный.
Глаз остер, шаг широк. — Том, спешит на помощь,
Звонкой песней победит и прогонит полночь!
Камни вокруг зашевелились, раздался скрежет, за ним — грохот, и поток животворного солнечного света хлынул в подземелье. Прямо напротив Фродо в ослепительно засиневшем проломе возникла голова Тома Бомбадила при шляпе с пером. Свет скользнул по лицам хоббитов, они не дрогнули, но мертвенная бледность на щеках растаяла, и теперь казалось, что Сэм, Мерри и Пиппин просто спят очень глубоким, покойным сном.
Том пригнулся, придержал шляпу и с песней шагнул в пролом.
Нечисть, нежить, небыть — прочь с пробужденьем света!
Сгинь, исчезни, как туман, в дуновенье ветра!
Окаянною тропой, тайной щелью черной
Уползай в гиблый край за грядою горной!
Там, где ночь темнее тьмы, на века замри ты —
Там ворота в этот мир навсегда закрыты!
Ответом ему был жалобный крик, в котором слышалась бессильная ярость, вслед за тем обрушилась часть дальней стены. Еще один протяжный вопль пронесся и растаял вдали, и наступила тишина.
— Ну–ка, дружочек Фродо, — позвал Том, — выбирайся на травку. Да помоги мне их вынести.
Вдвоем они вытащили Мерри, Пиппина и Сэма. Покидая курган, Фродо оглянулся, и ему бросилась в глаза шевелящаяся, точно раздавленный паук, отсеченная кисть. Том, беззаботно напевая, снова нырнул под землю, с грохотом повозился там и вернулся с грудой драгоценностей в руках. Золотые, серебряные, бронзовые украшения, сверкавшие драгоценными каменьями, свисали до земли. На вершине кургана он разложил сокровища на солнце. Потом встал, широкий, со шляпой в руках и ветром в волосах, на фоне неба, посмотрел на распростертые у его ног тела хоббитов, поднял правую руку и произнес повелительно:
Ну–ка, слушайте, меня — просыпайтесь, братцы!
Настежь дверь, тьма ушла — нечего бояться.
Черный камень ледяной в крошево расколот.
Сердце, вновь горячим стань!
Прочь, могильный холод!
К великой радости Фродо, друзья его зашевелились, стали потягиваться, протирать глаза, а вскоре поднялись на ноги. Изумленно распахнутыми глазами они уставились сначала на Фродо, затем на Тома, основательного, словно кряжистый дуб, возвышавшегося над ними, а потом с недоумением оглядели друг друга. Такой вид мог удивить кого угодно: в белых саванах, увенчанные и препоясанные тусклым золотом, в позвякивающих кольцах и браслетах…
— Что это за чудеса? — начал Мерри, поправляя обруч, сползавший ему на один глаз. Вдруг он запнулся, тень пробежала по лицу, веки опустились. — Помню, — глухо проговорил он. — Люди из Карн Дума напали на нас в ночи. Мы были разбиты!.. Копье! — вскрикнул он, схватившись за грудь. Потом, помотав головой, открыл глаза. — Что это я плету? — смущенно спросил он. — Сплю, что ли? Ты куда подевался, Фродо? — накинулся он на друга.
— Да, знаешь, отстал, наверное, — пробормотал Фродо, — давай не будем об этом. Подумаем лучше, что делать теперь, идти ведь надо.
— В таком виде, сударь? — с досадой прервал его Сэм. — Где моя одежа? — Он сорвал с головы обруч, швырнул в траву пояс и затряс пальцами, стряхивая кольца, озираясь по сторонам, словно надеясь отыскать припрятанную от него одежду.
— С вещами можете проститься, — посоветовал Том, танцующей походкой спускаясь с кургана. Хоббиты глядели на него, веселого и беззаботного, и страх отпускал сердца, ужас уходил и таял в солнечном свете.
— Как это? — растерянно спросил Пиппин. Сквозь недоумение на лице его проступало при виде подпрыгивающего Бомбадила веселое обожание. Но Том вдруг стал серьезным.
— Вы вернулись из–под сени вековечных вод, — произнес он. — Кто тонул в них и спасся, для того утрата одежды — пустяк. Радуйтесь, дружочки, отогревайте на солнышке свои продрогшие сердечки! А ну, прочь эти лохмотья! Побегайте–ка голышом по траве, а Том кое–что раздобудет для вас.
Насвистывая и напевая, он галопом умчался с холма. Фродо проводил его взглядом, прислушиваясь к незатейливым словам:
Эй–гей, вот так так!
Что–то не в порядке…
Том на бегу подбрасывал и ловил свою шляпу, пока не скрылся за пригорком. Еще раз взлетела в той стороне шляпа, еще раз донеслось против ветра: «Эй–гей, вот так так…», — и хоббиты остались одни.