Я взял его в руки и подошел к двери, где было светлее. Судя по всему, наш хозяин показывал нам именно его.
– Ты разбираешься в греческой керамике? – справился я у Синтии.
– Я знаю лишь, что у них была посуда с черными рисунками и посуда с красными рисунками. Черные рисунки появились раньше.
Я потер пальцем клеймо горшечника.
– Значит, надпись прочесть ты не сможешь?
Девушка покачала головой:
– Нет. Мне известно, что горшечники пользовались подобными клеймами, но по-гречески я не понимаю. Кстати сказать, этот кувшин слишком новый, как будто его достали из печи для обжига только вчера. На нем нет никаких следов возраста. Обычно такие горшки находят при раскопках, и по ним сразу видно, что они пролежали в земле сотни лет. А этот выглядит так, словно никогда в земле и не был.
– Скорее всего, он в самом деле там не был, – сказал я. – Анахронианин, должно быть, позаимствовал его вскоре после изготовления как чудесный образчик тогдашней керамики. Естественно, что он с него чуть ли не пылинки сдувал.
– Ты считаешь, мы видели анахронианина?
– А кого же еще? Кому еще в послевоенную пору могло быть дело до греческой посуды?
– Но у него так много личин! Он и Душелюб, и тот аристократ, который угощал нас ланчем, и тот человек, с которым разговаривал мой предок.
– Мне кажется, – ответил я, – он может быть кем угодно. Или, по крайней мере, может внушить людям, что он тот-то и тот-то. Я подозреваю, что, приняв облик Душелюба, он открылся нам в своем настоящем образе.
– Но тогда, – сказала Синтия, – нам с тобой надо лишь отыскать вход в колодец, что ведет в подземную пещеру, и клад наш!
– Да, – согласился я, – однако что ты собираешься с ним делать? Любоваться на сокровища до конца жизни? Или выбрать украшение себе на платье?
– Но теперь мы знаем, где он находится!
– Ну и что? Если мы сможем вернуться в настоящее, если тени соображают, что творят, если они установят временну`ю ловушку и если она не забросит нас на несколько тысячелетий в будущее относительно нашего всамделишного настоящего…
– Ты веришь в то, что говоришь?
– Скажем так: я не отрицаю ни одной из возможностей.
– Флетч, а если временно́й ловушки в расщелине не окажется? Если нам не удастся вернуться?
– Как-нибудь проживем.
Мы вышли из двери и направились вниз по склону холма. Впереди, за пшеничным полем, сверкала река; вдалеке виднелся окруженный садом дом, в котором лежал двуглавый мертвец.
– Я не надеюсь на временну`ю ловушку, – сказала Синтия. – Тени – не ученые, с ними каши не сваришь. Обещали переместить нас во времени на долю секунды, а забросили вон куда.
Я чуть было не выругался. Нашла время для таких рассуждений, черт бы ее побрал!
Синтия схватила меня за руку. Я обернулся.
– Флетч, – пробормотала она, – но как же нам быть, если временна́я ловушка не сработает?
– Сработает, – ответил я.
– А если нет?
– Тогда, – сказал я, – мы вычистим вон тот дом внизу и поселимся в нем. Там есть инструменты. Мы соберем в саду семена и посадим другие сады. Мы будем рыбачить, охотиться – словом, жить.
– И ты полюбишь меня, Флетч?
– Да, – сказал я, – полюблю. Вернее, уже полюбил.
Шагая через пшеничное поле, я думал о том, что страхи Синтии могут оказаться не напрасными. Вдруг О’Гилликадди и его приятели действовали по указке Кладбища? Когда я впрямую спросил О’Гилликадди, он уклончиво ответил, что Кладбище не в состоянии ни подкупить их, ни причинить им вред. Как будто он говорил правду, но где тому доказательства? О’Гилликадди с его способностью манипулировать временем был бы для Кладбища сущей находкой. Ведь, перекинув нас во времени и отрезав нам все пути к возвращению, никакого постороннего вмешательства можно больше не опасаться.
Я вспомнил розовый мир Олдена – нашего с Синтией Олдена. Я представил себе Торни, как он рассуждает о сгинувших в никуда анахронианах и проклинает недостойных искателей сокровищ, которые грабят древние поселения и лишают археологов возможности изучать былые культуры. С горечью в душе я припомнил свои собственные планы, припомнил, как хотел сочинить композицию о Земле. Синтия занимала в моих мыслях особое место. Она пострадала сильнее любого из нас. Вызвавшись передать мне письмо от старины Торни, она в итоге угодила в такой переплет, о котором не думала и не гадала.
Если временно́й ловушки в расщелине не будет, нам придется поступить именно так, как я сказал. Иного выхода у нас нет. Однако мы с Синтией не приспособлены к такой жизни. А скоро вдобавок наступит зима, и, если мы хотим выжить, нам надо к ней подготовиться. Дождавшись весны, мы, быть может, что-нибудь придумаем.
Я постарался отогнать эти мысли, не желая падать духом раньше времени, но они упорно возвращались. Ужасная перспектива словно зачаровывала меня.
Мы спустились к реке и, двигаясь по ее берегу, дошли до оврага, что вел к расщелине, в которой мы прятались от бандитов. Никто из нас не проронил ни слова. По-моему, мы боялись заговорить.
Миновав поворот, мы увидим желанный утес. Ждать осталось недолго. Скоро мы все узнаем.
Мы миновали поворот – и остановились как вкопанные. У подножия утеса стояли две боевые машины. Ошибиться было невозможно. Мне кажется, я догадался бы о том, что они такое, в любом случае, даже если бы я в свое время не прислушивался к рассказам Элмера.
Их размеры поражали воображение. Впрочем, будь они меньше, в них не уместилось бы все то вооружение, которым их напичкали. Они были футов по меньшей мере ста длиной, примерно вполовину этого расстояния шириной и футов двадцати или около того высотой. Они стояли бок о бок и выглядели весьма внушительно. В их уродстве ощущалась могучая сила. От одного взгляда на них по спине пробегала дрожь.
Мы смотрели на них, а они разглядывали нас. Мы чувствовали на себе их взгляды.
Одна из машин подала голос – определить, какая именно, было невозможно.
– Не убегайте, – сказала она. – Вам не нужно нас бояться. Мы хотим поговорить с вами.
– Мы не убежим, – ответил я, подумав, что бежать было бы бессмысленно. Они моментально догонят нас, в этом я не сомневался.
– Никто не хочет нас выслушать, – чуть ли не жалобно продолжала машина. – Все убегают от нас. А мы хотим подружиться с людьми, потому что мы сами – люди.
– Мы вас выслушаем, – пообещала Синтия. – Что вы собираетесь нам рассказать?
– Давайте сначала познакомимся, – предложила машина. – Меня зовут Джо, а его – Иван.
– Меня зовут Синтия, – ответила Синтия, – а моего спутника – Флетчер.
– Почему вы не убежали от нас?
– Потому что мы не испугались, – сказала Синтия.
Я мысленно усмехнулся: на последних словах голос девушки предательски задрожал.
– Потому что, – добавил я, – бежать не имеет смысла.
– Мы – боевые ветераны, – заявил Джо. – Наша служба давно окончилась, и мы горим желанием помочь людям восстановить планету. Мы много странствовали. Те несколько человек, которых мы встретили, отказались от нашей помощи. Честно говоря, нам показалось, что они питают к нам отвращение.
– Их можно понять, – сказал я. – Вы крепко насолили им в дни войны.
– Мы никому не насолили, – возразил Джо. – Мы не сделали ни единого выстрела – ни он, ни я. Война подошла к концу прежде, чем мы успели повоевать.
– Как давно это случилось?
– По нашим собственным подсчетам, немногим больше полутора тысяч лет назад.
– Вы уверены? – спросил я.
– Абсолютно, – ответил Джо. – Если потребуется, мы можем вычислить дату с точностью до дня.
– Не стоит, – сказал я. – Полторы тысячи лет меня вполне устраивают. – Значит, добавил я про себя, доля секунды О’Гилликадди обернулась восемьюдесятью с хвостиком столетиями!
– Скажите, – спросила Синтия, – помнит ли кто-нибудь из вас робота по имени Элмер?
– Элмер?
– Да, Элмер. Он говорил нам, что руководил строительством последней из боевых машин.
– Откуда вы знаете Элмера? Где он?
– Мы познакомились с ним в будущем, – ответил я.
– Так не бывает, – возразил Джо. – Нельзя знакомиться в будущем.
– Это долгая история, – сказал я. – Мы расскажем ее вам как-нибудь в другой раз.
– Нет, сейчас, – уперся Джо. – Элмер – мой старинный друг. Он работал надо мной, не над Иваном. Иван – русский.
Мне стало ясно, что обещаниями от него не отделаешься. Иван до сих пор не издал ни звука, зато Джо тараторил за двоих. Отыскав тех, кто наконец-то согласился его выслушать, он, как видно, намерен был выговориться за все годы вынужденного молчания.
– Вы там, мы тут; так не годится, – проговорил Джо. – Заходите-ка.
В лобовой части одной из машин открылся люк, из которого выехала лесенка. В проеме люка виднелось небольшое освещенное помещение.
– Каюта механиков, – сообщил Джо. – Находясь в ней, они могли спокойно заниматься ремонтом под защитой моей брони. По совести говоря, механикам с нами делать было нечего. Во всяком случае, ко мне они уж точно не прикасались. Когда в боевой машине что-нибудь разлаживалось, можно было с ходу утверждать, что поломка серьезная. Несерьезные мы исправляли сами. Те из нас, кто соглашался на ремонт, обычно представляли собой груду металла. Домой возвращались немногие; такова была традиция. Поднимайтесь на борт.
– Думаю, все будет в порядке, – сказала Синтия.
Я не разделял ее уверенности.
– Конечно в порядке, – прогудел Джо. – Каюта маленькая, но удобная. Если вы голодны, я могу вас накормить. Не очень, правда, вкусно, зато питательно. Меня оборудовали всем необходимым для приготовления легкой закуски – на случай, если механики проголодаются.
– Нет, спасибо, – ответила Синтия. – Мы только недавно пообедали.
По лесенке мы поднялись в каюту. В углу ее стоял столик, у стены примостилась кушетка, напротив нее возвышалась двухъярусная кровать. Мы уселись на кушетку. Джо не преувеличивал: каюта была тесная, но удобная.
– Приветствую вас на борту, – сказал Джо. – Очень рад вашему присутствию.