Солнечный удар? Сомневаюсь, мисс Уолтроп. Температура низкая и гиперемии кожи нет! Руки просто ледяные, его тошнит речной водой… Мистер скорее похож на несостоявшегося утопленника, — хохотнул доктор Рихтер, но Огасту стало тревожно от такой шутки. — Мне недавно посчастливилось иметь дело с удавленником. Удавленник и утопленник — подходящее сочетание для дешевого детективного романа, а не для лечебного учреждения. Не вижу нужды удерживать здесь мистера Картрайта. Лучше ему прогуляться на свежем воздухе.
Каждая прогулка мистера Картрайта заканчивается на больничной койке!
Действительно? Тогда тем более — ему надо отдохнуть, как-то развлечься. Я уверен, его обморок стал следствием хронического переутомления.
От чего он мог утомиться? Вся его жизнь — сплошное развлечение!
Развлечения тоже могут истощить нервную систему, — парировал доктор Рихтер. — Мистер Картрайт, я бы советовал вам что-то простое и милое — вроде деревенской ярмарки. Новые впечатления, которые развлекут, но не утомят!
Графиня Таффлет привезла вам утром приглашение на ярмарку?
Мне? Нет, боюсь, старая леди меня не жалует. Я не в претензии, у меня и здесь хватает дел… — он помог Огасту подняться, поддержав под локоть. — Голова не кружится? Нет? Идемте, из Энн-Холла уже прислали за вами автомобиль.
Мало нашлось бы вещей, о которых Огаст мечтал сильнее, чем убраться из этого царства белого цвета, отсутствия запахов и ватной тишины как можно скорее и дальше! Но теперь, когда он самым естественным образом попал в запретный мир за стенами аббатства, было расточительством уйти отсюда, не задав главный вопрос. Он галантно пропустил Мардж вперед, предоставив ей гордой цаплей вышагивать по промытому электрическим светом коридору, а сам отстал на шаг и тихонечко попросил:
Простите, доктор Рихтер, можно мне взглянуть на вашего удавленника?
Не похоже, что его вопрос застал доктора врасплох! Тот кивнул:
Вам, мистер Картрайт, можно! Дайте джентльмену халат, бахилы и маску.
Огаста запаковали в белоснежную прожаренную ткань. В процессе приготовлений он чувствовал себя абсолютно беззащитным, и в довершение всех несчастий леди Маргарет, вместо того чтобы выйти и ждать его в машине, неслась по коридору обратно от входных дверей с лицом перекошенным, как у разъяренной гарпии. Огаст едва не захлебнулся в волнах ее гнева. Оказывается, водитель не позволил ей сесть в автомобиль, объявив: дескать, мистер Честер велел ему доставить джентльмена, а про леди никаких распоряжений не дал! Мардж требовала, как разобиженное дитя, чтобы Огаст позвонил в Энн-Холл и немедленно поставил своего зарвавшегося дворецкого на место. Если Гасси не имеет к управляющему Энн-Холла никакого отношения, тогда кто наниматель этого мистера? Дворецкий не месяц в ясном небе — он не может существовать сам по себе!
Огаст сильно пожалел, что имел глупость напомнить Маргарет про испанских камрадов с их борьбой за мир без денег, сословий и уж точно без дворецких. Раз уж в Британии такого дивного нового мира нет, она леди Уолтроп и заставит с собой считаться! — орала Мардж. — Леди подобного безобразия не оставит без последствий, доберется и до рекомендателей этого типчика, и до его хозяев, вот тогда мистер Честер лишится своей непыльной работенки и не найдет другой даже в профсоюзе мусорщиков!
Эхо, обосновавшееся в пустом коридоре, множило крики Маргарет Летиции почище громкоговорителя, возможно, они долетали до самого Энн-Холла, санитары переглядывались, смущенный доктор Рихтер переминался с ноги на ногу рядом с ними, простирал к коллеге облитые перчатками руки и умолял соблюдать тишину — ради его больных! Отчаявшись, он сунул Маргарет в руки колпак и марлевую маску и объявил, что покажет ей нечто уникальное — при условии, что она замолчит; и пошел вперед.
Сгинуть, заблудившись в лабиринтах аббатства, — такова была бы участь любого непосвященного. Но они следовали за опытным проводником, благополучно миновали повороты, ныряли под низкие арки и наконец замерли перед стальной дверью со сложным сейфовым замком. Доктор набрал код и впустил их в стерильную палату, где находился единственный постоялец. Его лицо едва прорисовывалось среди бинтов и гипса, наложенных на голову, нос и шею. Отечное, нездорового цвета, с изрядным куском клейкого пластыря на щеке, гладко выбритое — все равно Огаст сразу и без ошибки узнал мистера, выдававшего себя за слугу по имени Радж, пока доктор Рихтер демонстрировал Маргарет рентгеновский снимок с очередным черепом.
Доктор Уолтроп, вглядываясь в монохромное изображение трещин и осколков, действительно выглядела заинтригованной:
Надеетесь, что после такой травмы он будет жить?
Он и сейчас живет, мисс Уолтроп…
Дыхание пациента было ровным, почти механическим, но веки иногда чуть заметно подергивались.
Если это его снимок — у него мозг вытек через нос!
Как человек, далекий от медицины, Огаст сразу же ощутил легкий приступ дурноты и ухватился за руку доктора Рихтера; тот поспешил ободрить гостя:
Мисс Уолтроп шутит! Такое маловероятно. Судя по травмам, с которыми его подобрали санитары, этот молодой человек — большой забияка. Сперва он с кем-то дрался, причем в пылу потасовки его пытались задушить: на шее сохранилась характерная борозда. Но шейные позвонки не успели пострадать. Потом он упал в ров, головою на острые камни. Неизвестно, как это произошло: возможно, его толкнули или он сам потерял равновесие. Он был едва жив. Пришлось с ним основательно повозиться, зато теперь я имею серьезные основания рассчитывать, что здоровье молодого человека восстановится.
Какая у него будет жизнь? Вы же ему должны были выгрести изрядный кусок мозга вместе с мелкими осколками черепа. Я тоже люблю фантастические романы, доктор Рихтер! Но в современной медицине это невозможно.
Невозможно, — откликнулся доктор Рихтер, как эхо в пустом коридоре, но при этом смотрел на своего пациента с выражением счастливым и вдохновенным. Так художник наносит завершающий штрих на картину, архитектор взирает на свое творение, воплощенное в камне, режиссер аплодирует слову «конец» в финальных титрах, а мать смотрит на богоданное дитя. — Что такое череп, доктор Уолтроп? Это всего лишь коробка, упаковка, в которой хранится вещество, известное как мозг. Верно? Что произойдет с содержимым, если сменить упаковку?
Мардж опустила снимок и внимательно посмотрела на доктора:
Вы действительно это сделали?
Доктор удовлетворенно улыбнулся:
Нет. Разумеется, нет. Мне неизвестно, каким материалом можно заменить такой значительный фрагмент костной ткани. У вас есть мысли на сей счет, коллега?
Огаст отчетливо представил, как молчаливые санитары доктора Рихтера выбегают из ворот, встревоженные шумом, как осторожно поднимают со дна рва едва живого молодого человека, как бегут по белому коридору готовить операционную. А их коллеги в это же самое время находят у решетки в сточном канале утопленника, пытаются сделать ему искусственное дыхание, но, осознав тщету своих усилий, зовут доктора. Как победно сверкают его глаза над стерильной маской и омерзительно визжит пилка для трепанации. Как те же самые дюжие молодцы волокут труп к морю, но уже без головы и спихивают в воду, а одежду и драгоценности прячут под лодку — потому-то поисковая группа, отправленная инспектором, не обнаружила вещи, когда прочесывала берег в первый раз. Из-за этого и в легких у несчастного обезглавленного была речная вода.
Огаст тихо спросил:
А если бы у вас был подходящий череп?
Гасси, не морочь доктору голову своими дилетантскими рассуждениями. Есть операции, которые просто невозможно сделать.
Просто никто не пытался их сделать. Я знал медика, доктор Уолтроп, который рискнул и перелил трупную кровь живому человеку[42].
Какой кошмар! Опыт поставили на приговоренном к смерти? Он скончался?
Нет, нашелся доброволец, студент-медик. Он выжил и стоит перед вами. У пересадки органов большое будущее, коллега. Человеческое тело — это склад органов, нельзя пренебрегать таким богатством, и должен быть тот, кто решится начать первым…
Потрясенная «коллега» не ответила.
Пауза затягивалась, тишина начала вибрировать как скрипичная струна. Огаст первым отважился нарушить их общую медитацию:
Его никто не ищет?
Он вам знаком?
Не думаю… сомневаюсь… — промямлил Огаст после некоторого раздумья. Тот, кто пытался отнять жизнь у индийского джентльмена, остается за надежными вековыми стенами аббатства и имеет ничтожно мало шансов проникнуть сюда. Осчастливить капитана Пинтера весточкой о выжившем подчиненном он всегда успеет. — Здесь ведь деревня, все на виду, если его никто его не ищет, он нездешний.
Кто его будет искать? — отмахнулся доктор. — Обыкновенный бродяга, был весь в лохмотьях. Наверняка притащился на ярмарку побираться. Подрался с такими же отщепенцами за полгинеи подачки или бутылку вина. Ага, я не сказал? Он был чертовски пьян, этот молодой человек, и должен благодарить за спасение не меня, а тех, с кем угощался виски — трезвым он бы скончался от болевого шока…
У вас наверняка получится отличная статья об этом случае!
Я не пишу научных статей, мисс Уолтроп, я практик. Мне не приходится рассчитывать на признание коллег. Этот случай, — доктор Рихтер запнулся, — в своем роде благотворительность, помощь страждущим, не более того. У меня был шанс спасти жизнь, и я его использовал. Прошу за мной, я провожу вас к выходу. Если у вас есть нужда в автотранспорте, доктор Уолтроп, можете располагать моим автомобилем…
Энн-Холл встречал Огаста жизнерадостным оживлением — все вокруг собирались на весеннюю ярмарку: горничные пересмеивались, шушукались о платьях и шляпках, водитель и привратник — о фейерверке и об эле, который варят по старому рецепту специально для этого знаменательного дня.
Даже капитан Пинтер на один вечер отложил составление отчета о напастях, постигших его группу, и мучил лакея подготовкой парадной морской формы: его пригласили быть почетным председателем жюри на цветочной выставке. Испокон веку жюри возглавляли представители рода Колдингейм, владевшие поместьем, но на этот раз устроители ярмарки посоветовались и решили, что джентльмен в форме морского офицера, увешанной наградами, справится с этой ролью ничуть не хуже урожденного графа, и обратились с приглашением к гостю особняка.