Как только явился барон де Ларош-Боассо, весь в поту и в одежде, влажной от утренней росы, взоры всех обратились к нему.
— Приятное известие, очаровательная хозяйка! — сказал он, обращаясь к Кристине, которая подошла с таким же любопытством, как и другие. — Приятное известие, господа охотники! Вам остается десять минут, чтобы окончить завтрак, взять ружья и отправиться на ваш пост в Сожженный лес.
— Вы узнали, где зверь? — спросили все с поспешностью.
— С помощью Божией и святого Губерта, покровителя охотников, — продолжал барон, — в Сожженном лесу я заметил пребывание волка, старого и огромной величины. Удостоверившись, что зверь не выбежал оттуда, я велел окружить кусты, и теперь загонщики идут в ту сторону, где мой первый егерь Ларамэ расставит их по местам. Мы, как я уже вам говорил, должны через десять минут находиться на наших постах, потому что иначе испуганный зверь успеет ускользнуть от нас прежде, чем мы будем готовы броситься за ним.
Восклицания и поздравления встретили это известие, большая часть участвующих охотников тотчас побежала на назначенные посты, надеясь, без сомнения, что те, кто успеет первым, займут более выгодные места. Барон же, как человек, знающий цену времени, протянул руку через голову какого-то упорно завтракающего гостя, схватил кусок хлеба и ветчины и начал есть стоя, рассеянно отвечая на вопросы, которыми его осыпали. Когда этот военный завтрак приходил к концу, к нему подошла Кристина, держа в руке рюмку мускат-люнеля.
— Вы позволите хозяйке предложить вам выпить вина, любезный барон? — сказала она, с улыбкой подавая ему рюмку. — Вы порядочно потрудились для нас сегодня утром, а день предстоит трудный!
Ларош-Боассо низко поклонился и, отвечая на вежливость Кристины, опорожнил рюмку.
— Другой сказал бы, что наша любезная хозяйка хочет напоить своих гостей любовью и вином, — отвечал он. — Но она не позволяет подобных любезностей; я лучше спрошу ее, помнит ли она свое вчерашнее обещание?
— Еще бы! Помню ли я? Разве не моя обязанность, как хозяйки этого поместья, следовать за начальником охоты? Я буду с вами, барон, и не оставлю вас.
Ларош-Боассо был восхищен этим обещанием, исполнявшим его тайные желания; но он позаботился не показывать этого.
— Графиня, — отвечал он, — мой пост всегда будет впереди первой линии стрелков; там нередко случаются несчастья, но я постараюсь оградить вас от них. Притом, — прибавил он с насмешливой улыбкой, — вы, без сомнения, будете находиться под защитой вашего телохранителя.
И он кивнул на кавалера де Моньяка, который прямо и холодно стоял на своих длинных ногах в четырех шагах позади своей молодой госпожи.
— Не нужно мне такого телохранителя, — возразила Кристина шепотом, скривившись.
Ларош-Боассо подмигнул, как бы намереваясь сыграть шутку с докучливым кавалером, а Кристина одобрила его улыбкой.
— Ну, графиня, — продолжал он небрежным тоном, — вы ничего не говорите об этом вашем ягненочке, который так счастливо избавился от волчьих зубов и который, кажется, внушает вам такое сострадание… Каков он сегодня?
— Я… я не знаю, — пролепетала Кристина, вспыхнув.
— А я думал, что вы поспешите узнать об его здоровье. Вчера вы обращались с ним с нежностью, возбудившей мою зависть… Ей-богу, можно согласиться быть растерзанным не только волком, но и всеми аравийскими львами, чтобы положить на минуту свою голову на ваше плечо!
— Я вас не понимаю… я не помню, что случилось; вид крови одурманил меня… Но вы заставили меня вспомнить, что сегодня я не осведомлялась о здоровье бедного раненого юноши! Да, точно, посреди этих забот я забыла о нем, совершенно забыла!
Говоря это, она вертелась направо и налево со смущенным видом, чтобы избежать проницательного взгляда своего собеседника.
В эту минуту приор Бонавантюр входил в зал, где остались только несколько дам и гостей, которые не бросили завтрак ради охоты. Приор с помощью сестры Маглоар и служанок привел в порядок свою одежду, и ничто в его облике, кроме легкой бледности на добродушном лице, не выдавало вчерашней усталости и волнений. Кристина подбежала к нему.
— Здравствуйте, преподобный отец, — сказала она, — я рада видеть, что вы отдохнули… Но вот барон Ларош-Боассо желает узнать о здоровье вашего родственника, а я ничего не могу сказать.
— Если этим внезапным участием он хочет загладить свою вину перед моим племянником, — отвечал приор сухо, — то я благодарю барона. После того единичного приступа лихорадки состояние бедного мальчика очень улучшилось, и доктор уверяет, что через несколько дней все пройдет… Но вы, графиня, — продолжал он, кротко обращаясь к графине, — вы должны были знать эти благоприятные известия: сестра Маглоар, приходившая уже три или четыре раза в комнату Леонса, должна была сказать вам…
— Разве я обращаю внимание на слова сестры Маглоар? — возразила с улыбкой Кристина.
— Напрасно, графиня, потому что сестра Маглоар благоразумная и скромная особа и любит вас всем сердцем… Но мне показалось, что я сегодня слышал ваш голос в галерее перед комнатой Леонса. Кто-то дожидался сестру Маглоар каждый раз, как она выходила оттуда, и с участием осведомлялся…
— Это была не я, не я, — возразила Кристина. — Пойдемте же, барон, ждут только нас. Я сейчас приготовлюсь и приду к вам.
Она поклонилась и убежала, как бы обрадовавшись, что может увильнуть от неприятного разговора.
Барон и приор остались вдвоем, отец Бонавантюр в некоторой задумчивости, а барон лучезарный и торжествующий.
— Ну, мой преподобный отец, — начал он насмешливым тоном, — ветер совершенно переменился со вчерашнего вечера… Женщина часто меняется, как говорил Франциск Первый.
— Сумасброд тот, кто доверяется ей, — возразил бенедиктинец с улыбкой, оканчивая поговорку. — Уверены ли вы, барон, что ветер переменился?
Ларош-Боассо задумался:
— Какую роль вы играете здесь? — спросил он наконец с затаенным гневом.
— Смиренного орудия провидения, которым Господь хочет защитить чистых и простых сердцем от злых и гордых!
И приор ушел справиться о самочувствии своего раненого племянника. Ларош-Боассо следил за ним взглядом, качая головою.
— Может быть, ты прав, — прошептал он, — может быть, действительно эта внезапная перемена в поведении Кристины не имеет другой причины, кроме желания сгладить впечатление от вчерашнего слишком бурного проявления чувств. Решительно, не надо терять времени и осторожно вести свою игру.
Он хотел выйти, когда заметил в углу зала, тогда почти пустого, своего приятеля Легри, который, казалось, ждал его.
— Легри, — сказал он шепотом, — вы принесли мне двести пистолей, которые нужны для раздачи егерям и лесничим?
— Любезный барон, — отвечал сын ростовщика с замешательством, — я должен вам признаться, что мой отец…
— Проклятый скряга! — перебил Ларош-Боассо с досадой.
— Ради бога, не сердитесь, вы так много уже должны ему… Но если он не хочет, друг мой, разве я не всегда к вашим услугам? Отец мой дал мне для моих мелких расходов сорок луидоров, которые я охотно дам вам!
— Хорошо, я согласен, — сказал Ларош-Боассо с легкой гримасой презрения. — Я принимаю, Легри; отдайте эту сумму моему егерю Ларамэ, и я возвращу вам деньги сразу, как только мне повезет в игре. Я должен признаться, что вы добрый малый, Легри, и совсем не похожи на вашего отца. Я хотел бы попросить вас еще об одной услуге…
— Говорите, любезный барон; в чем дело.
— Вы обязались, не правда ли, беспрестанно находиться возле графини де Баржак во время охоты?
— Правда, и это честь…
— От которой вы откажетесь. Прошу вас, напротив, держаться сегодня как можно дальше от нашей прекрасной госпожи и от меня.
— Если вы требуете…
— Это еще не все! Вам надо всеми силами не подпускать к ней этого неотступного кавалера де Моньяка, а также следить, чтобы кто-либо другой не смог навязать ей свое общество… Обещаете ли вы это, друг мой?
— Вы от меня требуете настоящей жертвы, Ларош-Боассо, потому что наша хозяйка — восхитительное существо, но я принесу себя в жертву ради вас… Но, берегитесь, любезный барон; хотя я не знаю ваших намерений, мне кажется, что вы затеваете опасное дело… Графиня де Баржак окружена могущественными людьми и верными слугами. Этот кавалер де Моньяк, с его угрюмой физиономией и нелепыми манерами, не допустит шуток, и если он что-то заподозрит…
— Для этого-то мне и нужна ваша помощь. Вы мне давно доказали вашу преданность, Легри, и я знаю, как вы находчивы и изобретательны, я полагаюсь на вас! Надеюсь, вы займете этого цербера во время охоты, и я уверен, что моя надежда не будет обманута.
Эта лесть, ловко рассчитанная, имела целью воодушевить мещанина во дворянстве; поэтому Легри, несмотря на свое первоначальное нежелание помогать барону, пообещал сделать все, что от него требовалось.
Через несколько минут Ларош-Боассо и графиня де Баржак сидели на лошадях во дворе замка — он на прекрасном коне лимузинской породы, она на своей любимице Бюшь. У Кристины через плечо висел щегольской карабин с золотой насечкой, принадлежавший ее отцу. Барон кроме охотничьего ножа в голубых бархатных ножнах, украшенных серебряными волчьими головами, был вооружен большим карабином, великолепным как по своему внешнему виду, так и по своим боевым качествам. Отдан был приказ, чтобы все охотники шли пешком к Сожженному лесу, кроме начальника волчьей охоты и хозяйки замка; но и они должны были сойти с лошадей, как только приблизятся к стрелкам, чтобы не допустить никакого несчастья. Это распоряжение очень расстраивало кавалера де Моньяка, который, по причинам, ему известным, очень желал бы не терять из вида свою неблагоразумную госпожу. Когда она уезжала с начальником волчьей охоты, он подбежал к ней, бестолково размахивая тростью, и спросил плачущим, почти отчаянным голосом:
— Графиня, где же я встречусь с вами?
— Право, я не знаю, — отвечала Кристина, с трудом сдерживавшая свою нетерпеливую лошадь, — барон скажет вам…