– Тебе помочь? – из присущей мне доброты предложил я.
– Иди ты на... – буквально ошарашила толстушка, безуспешно пытаясь захлопнуть крышку чемодана.
– Да в чем дело? С Николаем, что ли, успели поругаться?
– Идите вы оба на... – заорала Гульнара, явно зациклившись на этом мужском органе.
Правильно говорят: у кого что болит – тот о том и говорит.
Чисто из благотворительности, чтобы привести ее в чувство, я влепил ей увесистую оплеуху. Гульнара отлетела к кровати и шлепнулась своим мощным задом на чемодан, наконец захлопнув его. Нет худа без добра, как говорится.
– Рассказывай! – жестко приказал я, всем видом убедительно демонстрируя, что экзекуция, в случае неповиновения, повторится уже в более болезненной для толстушки форме.
– Все горести и беды от вас, мужиков! – заливаясь горючими слезами то ли боли, то ли обиды, сделала ценное открытие визгливая Гульнара, не обращая даже внимания, что такая фиолетово-черная физиономия не достойна ничего лучшего, кроме кирпича.
– Поподробней, милая, – сказал я тоном, каким обычно говорю слова типа: «Колись, падла!»
Закурив «родопину», устроился в кресле, приготовившись услышать какую-нибудь ахинею этой явно сбрендившей, истеричной бабенки.
– Во-первых, где Вика? У озера гуляет?
С Гульнарой опять случился бурный припадок. Разрыдавшись, она обхватила руками голову, словно желая ее оторвать, и стала монотонно раскачиваться, напоминая китайского болванчика.
– Вика в реанимации! Врачи со «скорой» сказали – надежды нет никакой!
Я почувствовал себя так, как уже было однажды. Тогда, при очередном задержании, один из ментов группы захвата, перестаравшись, звезданул меня, сучара, откидным железным прикладом «Калашникова» промеж лопаток. Дыхание мое начисто перехватило, все мысли и желания куда-то мигом улетучились, тело стало чужим и непослушным. Даже сердце, казалось, отключилось.
Сигарета, дотлев до фильтра, обожгла мне губы, вернув в действительность.
– А что случилось? Она ведь совершенно здорова была!
– Была, пока все мои снотворные таблетки не выпила. Хроническая бессонница у меня на нервной почве, всегда запас этаминала с собой вожу. И из-за кого на себя руки наложила?! Из-за кобелины этой, муженька своего ненаглядного. Утром телеграмма пришла – погиб он в автокатастрофе. Пьяный небось от очередной любовницы возвращался! Юбочник проклятый. Так и надо ему!
– Не может быть! – Я ушам своим не верил. – Ты что-то путаешь, дура. Она же его не любила!
– Да?! – зареванные глаза Гульнары махом высохли от запылавшей в них неприкрытой ненависти. – Бегала за ним, как чисто собачонка! Сколько раз он от нее к разным шлюхам уходил – так она прямо на коленях умоляла вернуться. Недавно опять кем-то увлекся, стал даже на разводе настаивать. Так Вика, дура набитая, прости меня, Господи, нет чтоб дать согласие и развязаться наконец с кобелем этим ненасытным – упросила его еще месяц подумать и сюда вот уехала. Надеялась, что перебесится он за месяц со своей новой вертихвосткой, заскучает и снова к ней вернется. Полная кретинка! Все беды от вас, вьете из нас веревки, все жилы вытягиваете! Да и я-то чем Вики умнее? Связалась вот с Николаем этим, а ведь сразу видать – такой же кобелина ненасытный! Нет, сегодня же уезжаю обратно в Екатеринбург! Слава тебе, Господи, что вовремя образумил! А то бегала бы такой же собачонкой несчастной, как бедная Вика за своим муженьком!
– И правильно, – сказал я, поднимаясь с кресла. – К тому же Николай-то давно женат. Двое детей у него.
– Вот подлец! – Гульнару аж перекосило. – А говорил, что холостой!
– Ладно. Счастливого пути.
Внизу на первом этаже «Теремка» стоял телефон на столике у дежурной.
В Сысерти больница была всего одна, и уже через минуту мне официально подтвердили, что доставленную из «Теремка» женщину с признаками острого отравления спасти не удалось. Летальный исход.
Не знаю, сколько времени таскался я по лесу без всякого дела, как лунатик, не разбирая дороги, но каким-то чудом не налетая на деревья и не сваливаясь в многочисленные овраги.
Когда стало темнеть, побрел в свою избушку. В дверях торчал листок бумаги. Развернув, прочел записку:
Монах, если желаешь черной смерти, то зайди в сарай. Я тебя жду.
Карат.
Отперев висячий замок, я прошел в комнату и вынул из-под подушки верного «братишку». Выщелкнув обойму, убедился, что все десять свинцовых птенчиков ждут своего смертельного для кого-то полета.
«Ясно. Карат, видно, узнал от Гульнары, что я наврал про его семью, и решил, глупый мальчик, со мной разобраться. Ладушки! Будь по-твоему!»
Чувство опасности дало необходимый выброс адреналина в кровь – я это ощущал по привычно напрягшемуся телу, по обострившимся рефлексам, зрению и слуху. Организм уже был готов к яростной борьбе за жизнь своего хозяина.
Мне даже стало весело:
– Хоть ты и Карат, но совсем не алмаз. И мои пули сейчас это докажут!
Выскользнув в окно, я бесшумно подобрался к сараю, стараясь оставаться в тени. Все же у Карата двадцатизарядный «стечкин» в наличии. И в калибре и в скорострельности мой маленький «братишка» ему явно проигрывал.
К сожалению, в сарае не было окон, а то мог бы легко расстрелять Карата, вообще сам не рискуя. Пришлось подойти к дверям. Стоя за косяком с поднятым пистолетом, долго прислушивался. Но напрасно – из сарая не доносилось никаких звуков. Может, Карат не такой дурак и сидит сейчас где-нибудь за деревом и смеется, держа меня на мушке? Но тогда почему я все еще жив?
Мне надоело мучиться сомнениями и, ударом ноги чуть не сбив слабенькую дверь с петель, я прыгнул в сарай, держа пистолет для верности обеими руками.
Карат мирно сидел в углу сарая на шерстяном одеяле за нехитрым ужином. Рядом с ним никакого оружия не просматривалось. Хорошо, что выдержка у меня на должном уровне – я не выстрелил, а лишь спросил:
– Что ты тут про смерть мне накорябал?
– Заходи, Монах, располагайся, – гостеприимно разулыбался Карат, еле ворочая языком. – В здешнем лабазе купил три бутылки новой водки. «Черная смерть» почему-то называется. Смешно, правда?
– Очень, – согласился я. – Если б в сарае окно было – вообще умер бы от смеха!
Рассмотрев этикетку уже пустой бутылки, убедился, что он не врет. На черном фоне был изображен белый человеческий смеющийся череп в высоком цилиндре. До чего только не додумаются эти веселые американские бизнесмены! Видно, отлично понимая, что в ближайшем будущем ожидает ограбленную и пьяную Россию, именно то и присылают. Остроумно! Как говорится за океаном: «Умирай с улыбкой!»
– А Гульнара уехала, – вяло сообщил Карат, распечатывая новую «Смерть». – Даже, сучка усатая; не попрощалась. Ну и хрен с ней! Видно, судьба у меня таковская – всю жизнь одиноким волком жить!
– А от судьбы не уйдешь, – философски подтвердил я, беря свой уже наполненный стакан. – За что пьем?
– Давай по-гусарски – за красивых женщин, – предложил Карат тост, который, на мой взгляд, звучал бы сегодня неприлично-кощунственно.
– Нет уж! Уволь! И вообще – красивые женщины – это сплошные проблемы. Часто совсем не красивые. Давай-ка лучше в тему: за черную смерть.
– Точно! – захохотал в стельку пьяный Карат. – В елочку. Тема-то именно наша!..
На третий день беспробудного кутежа у нас кончилась не только коробка с коньяком, но и ящик с американским пойлом.
Утром на четвертый день мы сидели с телохранителем в избушке за столом у окна и опохмелялись баварским баночным пивом, поспорив, кто больше выпьет.
Во двор, солидно урча мощным двигателем, въехал наш «Мерседес-600».
Вошедший в комнату Цыпа сразу треснул моему верному собутыльнику подзатыльник.
«Собутыльник-подзатыльник», – весело подумал я. Видать, даже в полуобморочном состоянии во мне живет и действует литературный талант.
– Ты что, Карат, вконец оборзел?! Разве я тебя сюда для этой цели посылал? С понтом, ты не в курсах, что Монаху много пить нельзя? Вредно для здоровья! У него же ментами и печень, и почки сто раз на допросах отбиты!
Цыпа повернулся ко мне:
– Евген, ты же поправить здоровье сюда приехал. А что на деле? Нет, ты как хочешь, а я тебя одного больше не оставлю. Все, завязывай! Возвращаемся в Екатеринбург. Да и срочных дел накопилось невпроворот.
– Ладушки! – Я с трудом поднялся с табурета. – Поехали. Мне самому эта деревушка надоела до смерти. Черной, причем!.. Ха-ха! Между нами, Цыпа, Венера-то оказалась права – мои услуги приносят одни несчастья!..
– Он уже заговариваться начинает, – Цыпа обеспокоенно-мягко взял меня под руку. – Карат! Поддерживай Евгена с другой стороны. Пойдем, Монах, потихоньку к машине. В дороге хорошенько выспишься, снова человеком станешь. А вечерком бесподобная Мари тебя полностью поправит и поднимет. Последнее, как ты рассказывал, она умеет делать идеально!..
Жизнь дорожает, падая в цене
Нащупав на влажной бетонной стене выключатель, я зажег тусклую сороковаттку под низким потолком. Подвал, в который меня без всякого почтения втолкнули, по-видимому, служил кладовкой-холодильником для домашних солений-варений. Все стены занимали грубо сколоченные стеллажи с пылящимися на них трех– и пятилитровыми стеклянными банками. В основном – с огурцами и баклажанами.
По крайней мере, без закуски меня не оставили: против воли усмехнулся я, окидывая взглядом все это изобилие. Правда, никакого спиртного на полках не наблюдалось.
Руками старался лишку не шевелить. Стальные самозатягивающиеся браслеты и так уже буквально вгрызались в мои запястья своими бульдожьими челюстями.
Помещение было небольшим – три метра на четыре – и вредным для здоровья: стены и даже пол цементные. Температура не выше плюс десяти. Удачно, что на мне утепленная куртка, но все одно здешний климат мой организм долго не выдержит. В воздухе невидимыми флюидами наверняка шастали мириады туберкулезных палочек.