— По какому такому делу? Почему я не в курсе?!!
— Но ты же сам дал добро Тому подоить местных коммерсантов, — удивленно вскинул пшеничные брови Цыпа, не понимая, чего это я расхипишевался. — Вот он и начал крутиться в данном направлении. Нанял парочку недавно откинувшихся мальчиков. Сильно странно это, между прочим. Почему нашим основным контингентом не воспользовался?
Похоже, Том собирался собственную группу заиметь, чтоб рулить ею единолично. Тогда даже неплохо, что его гавриков шлепнули. Все к лучшему, как ты любишь выражаться. Хотя, в натуре, жаль ребятишек. Тем паче, что кокнул их какой-то дешевый фраер.
— Почему дешевый и почему фраер? — я даже слегка оскорбился в глубине души.
— Гарантирую, Евген! — для большей убедительности, наверное, Цыпа ткнул в мою сторону своей безбожно чадящей сигаретой. — По-другому просто быть не может! Откуда у хозяина какой-то занюханной прачечной деньги на профессионала? Бьюсь об заклад, что замочили ребят за какую-нибудь штуку-другую "зеленых". Ясно ведь — заказчик ликвида именно он, больше некому. Мыслю навестить гада нынче и побазарить с ним по душам перед отправкой в Сочи. Уверен, что он махом у меня в руках расколется и назовет падлу исполнителя.
— Запрещаю! Чтоб никакой более самодеятельности и отсебятины! — зарубил я на корню план соратника. — Сам лично прошевелю дело с "Белизной" после похорон ребятишек.
— Хочешь лично участвовать в траурной церемонии? — удивился телохранитель. — Зачем? Ты же ребят не знал! Да и вообще слишком жирно для наемников, чтоб шеф их хоронил!
— Начисто отсутствует в тебе, браток, человечность и гуманность, — посетовал я, слегка опечалясь. — Но в данном случае пусть будет по-твоему. Не забудь только парочку красивых венков послать на похороны от моего имени.
— Как обычно — из черных роз? — уточнил ответственный Цыпа.
— Да. Не будем ломать традицию, — немного подумав, согласился я. — Пусть все видят, как мы высоко ценим личные кадры, раз не считаемся с такими безумными расходами. Репутация превыше всего.
Я с ненавистью уперся взглядом в газетный пакетик на краю стола с той злосчастной тысячей долларов, из-за которой и случилась вся эта совершенно дуровая история.
— Стопроцентный кретинизм! — пробормотал я, не сдерживаясь.
— Ты о чем, Евген?
— Да так… Сам с собой прикалываюсь для разнообразия. Кстати, слыхал, что мое здесь содержание в золотую копеечку нам влетает? Отстегиваешь тысячу баксов за сутки, якобы. В цвет, или лажа?
— Около того, Монах, — уловив явное мое недовольство, Цыпа перешел на официально-деловой тон. — Двести баксов за "люкс" и шесть сотен за охрану "Кондору" за круглосуточное обеспечение.
— Да это ни в какие ворота не лезет! — искренне возмутился я. — Натуральное лоховское расточительство, возведенное в абсолют! Чего ты раньше молчал?! Нет, я здесь ни дня больше не останусь! Собирай вещички, Цыпленок, пока я собираюсь.
Распахнув обе створки платяного шкафа, сдернул с пластмассовых плечиков слегка покоцанную пулей куртку и надел сверху на свой спортивный костюм. Черные джинсы и рубашку, скомкав, сунул в объемный кожаный баул и бросил его Цыпе, который уже деятельно сворачивал в тугой сверток мою постель. Даже в тюрьмах и лагерях я умудрялся спать на домашнем постельном белье — уютнее телу и спокойнее душе. Правда, нелегально затягивать бельишко с воли весьма накладно выходило. Но тут уж ничего не поделаешь: привычка — вторая натура, как известно. Приходилось, наплевав на бережливость, щедро одаривать алчных прапорщиков-контролеров разумными бумажками, но с одной, роднящей их, особой приметой — вереницей нулей как на лицевой, так и на тыльной стороне банкноты.
— Все в ажуре, Евген, — доложил Цыпа, успешно запихав мое постельное хозяйство в баул. — А ты уверен, что уже окончательно поправился? Даю добрый совет: отдохни здесь хоть недельку для полной гарантии. С пулевым ранением шутки плохи. К тому же, за "люкс" все одно до конца месяца уплачено. Пропадут деньги зазря.
— Раньше надо было думать! — поставил я крест на меркантильных соображениях телохранителя. — Месяц, по ходу, выпал у нас такой — сплошных убытков и потерь. А против судьбы не попрешь, сам понимать должен!
— Вообще-то, авось, оно и к лучшему, что домой переберешься, — неожиданно кардинально поменял свое мнение Цыпа. — Там тебя охранять попроще будет. Не хотел говорить сразу, чтоб не нервировать раньше времени, Евген, но нынче ночью при невыясненных обстоятельствах погиб также и один из охранников "Кондора". Убит выстрелом в затылок. Он почему-то покинул свой пост у больницы и уехал на соседнюю улицу. Там его и кокнули. Я вот мыслю — не связано ли это с тобой как-то?
— ?!
— Не подбирается ли к тебе эдак сбоку та сучара, что покушение организовала?
— Навряд ли, — облегченно переведя дух и состроив задумчивое лицо, будто сосредоточенно прогоняя в мозгах эту версию, откликнулся я, выплескивая остатки коньяка в стопку. — Слишком мудрено. Логики заказчика не вижу. Скорее всего, это лишь глупое случайное совпадение. Ладушки! Все шмотки собрал?
— Само собой. А это что? — Цыпа держал в руках надорванный газетный пакетик, откуда торчали грязно-зеленые купюры. — Ты чуть свои баксы не забыл, Евген! В натуре — месяц сплошных подлянок! Держи!
— Нет! — Я невольно отдернул руку от злосчастно-пакостных долларов и, чтоб как-то скрыть свое идиотское замешательство, тут же поднял со стола наполненную стопку с французским эликсиром. — Оставь себе. Они пойдут на поминки нашим боевикам. Пусть будет им земля лебяжьим пухом!
Намахнув скорбные сто граммов и даже не закусив с расстройства, хотя это очень вредно для здоровья, я поспешно вышел из больничной палаты. Все-таки чересчур уж чувствительно-нежная у меня психика. Но ничего поделать с собой не мог — искренне жаль было мне погибших мальчиков, хотя и не знал я их. Почти.
Процедура выписки из больницы не заняла и пяти минут.
Находясь в глубокой печали, по дороге домой я почти не любовался в окно "мерса" на чудный солнечный день и на прогуливавшихся по обочине трассы потрясных молодых девах в коротких мини-юбках, туго обтягивавших не просто призывно-роскошные бугры ягодиц.
Цыпа тоже молчал, уважая понятную скорбную "минуту молчания" шефа, совсем недавно узнавшего о человеческих потерях в сплоченных рядах нашей организации.
Весьма приятно было вновь оказаться в родных пенатах. Я прошвырнулся по всем четырем комнатам с визуальной ревизией. И получил полнейшее удовлетворение ее результатами — мебельная полировка сияла ухоженными поверхностями, ковры были тщательно пропылесосены, а пепельницы пусты. Здесь явно недавно вовсю постаралась моя двоюродная сестренка Наташа, имевшая ключ от квартиры и следившая по родственной доброте душевной за тем, чтоб фатера моя не слишком смахивала на Авгиевы конюшни. Надо отдать должное Натуле: содержать в идеальном порядке и чистоте четырехкомнатную берлогу одинокого и — чего греха таить — довольно-таки безалаберного в быту мужика — труд, в натуре, геркулесовский.
Цыпленок сразу скрылся на кухне, деятельно занявшись приготовлением холодных закусок, так как мудро предвидел, что я с ходу предприму фронтальную атаку на спиртные запасы камин-бара. Вот и суетился, милый бродяга, заботясь, чтоб желудок шефа не оказался один на один в жестокой схватке с коварным алкоголем.
Вызванный по телефону, вскоре и опер нарисовался, как всегда жизнерадостный и беззаветно готовый составить мне компанию в трудном общении с иностранцем — пузатым "Наполеоном".
— Зачем звал? — полюбопытствовал майор, заглотив "штрафную" рюмку и аппетитно захрустев яблоком.
— А ты не догадаешься? — слегка даже удивился я, хмуро разглядывая его сытую, лоснившуюся самодовольную рожу.
— Без понятия. Опять, наверно, какие-то новые проблемы? По моему ведомству? Угадал, Монах?
— Как обычно, пальцем в небо! Все проблемы старые и отлично тебе известные! Я желаю знать — долго мне из квартиры не высовываться? Есть или нет у следствия хоть какие-то карликовые сдвиги по раскрытию покушения на убийство в городе коммерсанта?
— Ты про себя говоришь? — зачем-то уточнил этот кретин.
— Естественно! — я чуть было не вспылил при виде такой непроходимой тупости.
— Я так и понял, Евген, — равнодушно протянул опер, как-то странно скосив на меня свои замороженные синие "омуты". — Не о чем беспокоиться, Монах. Гуляй куда и когда хочешь. Ответственно заявляю: опасности для твоей персоны пока не наблюдается. Да ты и сам это лучше меня знаешь!
— По ходу, ты последние остатки мозгов уже пропил! — сдержался я, глядя, как Инин, не дожидаясь меня, спроваживает в свое неуемное нутро следующую рюмку качественного коньяка. — Чистую лажу гонишь! Что я, по-твоему, знаю?!
Майор, закурив, откинулся в кресле и, явно не торопясь с ответом, обратился к Цыпе, сновавшему из кухни в гостиную и обратно:
— Не мельтеши перед глазами как метеор, братец. Кайф ломаешь. Ты и так уж весь стол тарелками заполнил, скоро даже для бутылки места не останется. Угомонись, милый. Тут хватит взвод накормить до отвала!
Цыпа, вняв совету мента, а может, просто уже благополучно закончив свою продуктово-снабженческую миссию, молча уселся за стол и сразу, время даром не теряя, стал накладывать столовой ложкой на тонкий ломтик хлеба зернистую икру, которую давно и преданно любил. Кстати, паюсную икру он почему-то даже в рот почти не берет. Хотя она дороже в несколько раз. Такой вот странный парадокс.
— Хорошо, Монах! Давай без лишних экивоков и реверансов, — всласть напыхтевшись вонючим "Данхилом", заявил опер, решительно вминая окурок в хрустальное дно пепельницы. — Для какой цели тебе вдруг понадобился этот любительский спектакль с покушением? В толк, признаюсь, не возьму! Поясни, будь так любезен.
— Что?! — я чуть не поперхнулся от неожиданности коньяком и со стуком поставил рюмку обратно на стол. — Ты о чем? Считаешь, я сам организовал покушение? По-твоему, я шизик и самоубийца?!