– Внемлите крику души, новому гениальному произведению свободных вагантов! – театрально воскликнул Колобок, ударив по струнам. Цапля и Сергун забренчали своими ожерельями, и три голоса проревели новый «шедевр»:
Ох, надоело проповеди слушать!
И творожок, как малым деткам, кушать,
И старшим не хамить,
И младшим не грозить,
И чистенькими, чистенькими быть!
Осточертело ровно в семь вставать.
Чистить ботинки, в школу поспешать.
Таращиться на глобус, формулы зубрить.
Скорей бы юность в взрослость превратить.
Станешь сам себе тогда ты господином.
Зеленый свет тебе пред винным магазином.
Живи, как нравится – хоть окончательным кретином.
Ты будешь равноправным гражданином!
– По-моему, вы и так уже кретины! – убежденно сказал Зайчик, когда ваганты закончили и поклонились, ожидая от слушателей аплодисментов.
Сергун, как автор, не стерпел и метнул в окно ком земли. Снаряд пролетел над отскочившими ребятами и разбился о стену, угодив в нарисованного альбатроса. Тот был выписан так живо, что я невольно испугался, что он сейчас упадет в бушующую стихию. Но сильная птица продолжала парить над пенящимися валами, своим гордым видом выказывая презрение к любым опасностям.
Я кинулся к шкафу.
– Что ты надумал? – ухватил меня за локоть Гришка.
– Пальнуть по ним!
– Совсем сдурел! У нас получше средство найдется. Пашка, давай нашу бомбу.
Зайчик достал из шкафа небольшую картонную коробку и направился в угол комнаты, где стоял умывальник.
– Помогайте! – Он вынул из коробки ворох надувных разноцветных шариков и до отказа отвернул ручку крана.
Следуя примеру Зайчика, я натянул шарик на бьющий ледяной струей кран, зажав резиновое горлышко пальцами, чтобы вода не только наполняла, но и надувала его. Когда водобомба размером становилась с арбуз, Гришка завязывал ее ниткой. Через пару минут ребята, имея в арсенале около десяти таких «арбузов», вернулись к окну. Ваганты были на прежнем месте, громогласно насмехались над позорной – как они решили – паникой противника. Полетели водобомбы. Взрываясь крупными брызгами под ногами, на груди, а то и на головах вагантов, они окатывали их холодной водой. Последняя бомба разорвалась впустую – враги поспешно бежали с поля боя, оставив победителям в качестве трофея связку консервных банок и мокрое петушиное перо. Остановились они только у соседнего дома, злобно погрозили нам кулаками и скрылись за поворотом.
Мушкетеры ликовали. Особенно я: просто не верилось, что мы с такой легкостью смогли обратить в бегство вагантов, которых я привык считать самыми сильными в районе. Но тут же веселый смех в моей груди замер. Я подумал, что Гришка и Зайчик посчитают эту радость наигранно-фальшивой, узнав через некоторое время истинную мою роль в отряде мушкетеров.
На скамейке у дома меня, как и вчера, поджидали. Только на этот раз сам Колобок.
– Отзанимался? – хмуро спросил он. – Ну и как? Поверили?
– Не знаю... Нет, наверно.
– Вот люди! Я даже сам поверил, что ты с нами порвал, получив прямое попадание твоего мокрого подарочка.
– Все! Больше не пойду в отряд, – я невольно вздохнул. – Все равно ясно, что их не свернешь, они сами кого хочешь...
– Да? – насторожился Колобок, взметнув вверх рыжие скобки бровей.
– Шучу. Мне поздно меняться, да и зачем я им нужен?
– Так-то! Ладно. Не расстраивайся. Мы знатно отомстим мушкетерам. Общий их сбор завтра?
– Да. В двенадцать.
– Красный уголок открывается в девять утра. – Колобок задумался. – Есть мысль! Приходи туда с самого утра. Там будет не больше двух-трех мушкетеров. Они всегда суетятся, бегают туда-сюда. Наверно, будет момент, когда в комнате ты останешься совсем один. В это время выбросишь в окно их знамя и фехтовальный инвентарь. Мы снизу все подхватим и уволокем. Если и подумают на тебя – доказательств-то нету! Ты же не смог бы стащить их рухлядь и припрятать, раз был все время в комнате. Кстати, на их шпаги у меня хороший покупатель найдется. Ну, как идея?
– Неплохая, но...
– Вот и чудесно! Пусть-ка они попробуют проводить сборы без знамени и соревнования без шпаг!
– Но может случиться, что в комнате я один не останусь.
– Не дрейфь! Момент подходящий найдется. Не завтра, так послезавтра! Ну, я пошел. Надо предупредить Цаплю, а то он любит дрыхнуть в выходной до полудня.
Я постоял, глядя вслед уходящему Колобку, потом вынул свинцовую биту и, швырнув ее в газон, скрылся в подъезде.
Когда я пришел домой, дядя Юра не исчез, как обычно, в спальне, а сел за кухонным столом напротив меня. Несколько минут молча наблюдал, как я равнодушно поглощаю жареную картошку с маринованными грибами.
– Что с тобой, племяш? – спросил искренне озабоченно. – Второй день мрачнее начальника, докладывающего о невыполнении месячного плана. – Решил, видно, расшевелить шуткой. – А может, невеста отказала?
– Нет у меня невесты. А когда будет – не откажет. Тебе, наверное, часто изменяли – вот ты и судишь встаю своей мерке.
Вместо того чтобы ретироваться, дядя продолжал сидеть напротив меня, только усталые руки его начали подрагивать узловатыми пальцами.
– Мне не изменяли, – неестественно спокойным и ровным голосом начал он. – И я не изменял. Дико для сегодняшнего поколения? Наверно. Она ушла на фронт и пропала без вести. Много лет ждал я ее – надеялся. Придумывал всякие невероятные истории, пока наконец не понял, что все куда проще – прямое попадание снаряда скорее всего. Потому и не обнаружил среди убитых и раненых. Так потом и не женился. Продолжаю и сейчас любить – не ее уже, а память о ней.
– Если верить попам, то вы встретитесь в другой жизни, – я смущенно повертел в руках вилку. – Ты не пробовал верить? Может, легче станет.
– Вряд ли узнал бы там ее. Лицо начал уже забывать. Помню, что доброе, улыбчивое и... Все. Ведь фотокарточки даже нет. А другой жизни мне не нужно. От этой-то отдохнуть, боюсь, целой вечности не хватит. А если б была вторая жизнь, лучше родиться птицей, а не человеком. Глухарем, например.
– Почему? – Я искренне удивился.
– Глухарь погибает обычно на току. Он поет свою любовную песню и ничего-то, глупый, не слышит и не видит вокруг. Тут охотник его бац – и в дамки. Счастливый... Умирает вместе с любовью. А у человека отними любовь, душу с кровью вырви – он все равно продолжает свою песню по инерции... – Дядя поднялся, тяжело опершись о стол. – Ну, я спать пойду, племяш. Разбирайся сам со своими заботами, раз скрытный такой.
Я долго еще сидел на кухне, размышляя о несправедливости жизни. Вот как у дяди Юры неудачно сложилось, и у меня тоже хуже некуда. Между двух огней оказался... Как кретин какой-то.
Утром проснулся почти с хорошим настроением. За ночь сформировалось решение: иду к мушкетерам я в последний раз. Ничего в окошко выбрасывать не буду, а Колобку скажу, что не было возможности и вообще меня выгнали из отряда.
По улице пробегали редкие машины. Земля нежилась в ласковости солнца, благодарно шевеля листьями на деревьях. Стояла почти тишина, только где-то на пустыре деловито погромыхивал экскаватор, расчищая площадку под фундамент будущего дома.
В красном уголке находился только Зайчик. На нем была сине-черная рубашка с эмблемой на рукаве в виде золотых скрещенных шпаг и черный берет с одной звездочкой.
– Это наша форма, – отвечая на мой взгляд, пояснил Павел. – Количество звезд говорит, сколько лет ты в отряде. На общий сбор все придут в форме. У нас есть запас для новеньких. Надевай. Только перед сбором снять придется – ты ведь еще не наш.
Я неуверенно протянул руку. Рубашка пришлась впору, а берет был чуточку великоват. Может быть, мне только казалось, но форма придавала телу какую-то уверенность, подтянутость.
– Здорово идет. Как на тебя шита, – удивился Павел, осмотрев меня. – Что-то Гришки долго нет. Сегодня он дежурный. Попросил меня присмотреть здесь, пока он на минутку сбегает к капитану, а сам пропадает уже вечность. Послушай, сходи к Владимиру Петровичу и посмотри там Гришку. Напомни тихонько об уговоре «на одну минутку». У меня ведь тоже дела, и не могу я здесь до самого сбора сидеть.
– Я был у Владимира Петровича только раз – боюсь, не найду его квартиры.
Зайчик вздохнул и выглянул в окно:
– Не видать даже! И это штурман, который должен показывать пример дисциплины. Ну, я хоть за горном сбегаю – почистить надо перед сбором. Ты никуда не отлучайся, пока не вернусь. Я скоро – живу в соседнем квартале.
И, не дав мне времени даже возразить, он скрылся за дверью.
«А вдруг сейчас появятся ваганты?!» – Я подошел к окну и сразу отпрянул: по тротуару приближались Колобок, Цапля, Сергун.
– Эй! – через минуту послышался громкий шепот Колобка, влезшего на карниз и заглядывающего в окно. – Джонни, ты здесь? – впрыгнул в комнату и увидел меня, прислонившегося к стене. – Ты чего? Давай короче, пока отрядников нету.
За Колобком в окно влезли остальные ваганты.
– А гляди-ка! Шкаф-то у них даже не запирается! – радостно изумился Цапля.
И тут я повел себя довольно странно. Я схватил Цаплю за плечи и отшвырнул от распахнутых дверей шкафа:
– Не смейте здесь ничего трогать! Сматывайтесь!
– Я давно подозревал, что он продался мушкетерам! – яростно зашипел Сергун. – Мало мы его учили уму-разуму!
Я размахнулся для удара, но Колобок рванул меня сзади за рубашку и влепил своим мясистым увесистым кулаком в лицо.
Я упал и тут же вскочил и кинулся на вождя вагантов. Сцепившись, мы покатились по полу. Вдруг хватка Колобка ослабла, и он, оторвавшись, бросился к окну и выпрыгнул. Цапли и Сергуна уже не было. На пороге красного уголка стояли Владимир Петрович и Гришка. Они подошли. Я, смутившись, поправил на себе наполовину оторванный рукав рубашки.
– Мне Зайчик, то есть Павел, дал померить. Сейчас схожу за нитками и зашью.