То, что Брэдфорд назвал его дедушку Стариком, почему-то сильно задело Джеймсона.
– А ты уверен, что он ничего не предпринял? – парировала Кэтрин и посмотрела на Джеймсона, в отличие от его дяди. – Вы играете ради Вантиджа, мистер Хоторн, и не из-за незрелой любви ко всему новому.
«Ты играешь за Иена. Ты всего лишь марионетка в его руках», – вот что на самом деле говорила эта женщина.
Джеймсон отвернулся, чтобы не тратить силы на притворство.
– Я играю ради себя самого. – В самом начале так оно и было, но сейчас? У Джеймсона нет желания предаваться размышлениям на эту тему, и он еще раз осмотрел комнату.
Стол, камин, балки, конструкция, книга на окне — на нее он обратил особое внимание. «Пусть остальные считают, что я переживаю проблемы с отцом. У Хоторнов все проблемы связаны только с дедушкой».
Джеймсон всегда все рассматривал послойно и задавался вопросом, какую цель преследовало действие, которое, казалось, и вовсе не имело никакой цели.
Например, зачем Рохан принес с собой книгу и оставил ее здесь?
Придав своему лицу злобное и даже обиженное выражение, Джеймсон отвернулся к окну… и незаметно взял книгу.
«Пещеры контрабандистов и другие истории» [16]. Взглянув на обложку, он сразу понял, что держит в руке сборник детских рассказов – и довольно старых. «И зачем бы Рохану читать это?» – подумал Джеймсон, не скрывая улыбки, потому что сейчас он стоял спиной к остальным.
И тут же он стал вспоминать, что говорил фактотум об Игре. «Но вряд ли будет честно, если я не предоставлю вам все, что необходимо для победы», – сказал Рохан Зелле.
Джеймсон почувствовал прилив адреналина. Это не игра в прятки. Эта Игра больше напоминала испытания субботнего утра. Не совсем, конечно, – но Рохан оставил подсказку. «И возможно, не одну». Джеймсон оценивал каждое слово, которое произносил Рохан, рассказывая им о правилах. «Переверните каждый камень, но не пытайтесь контрабандой унести что-либо с собой».
Засранец специально использовал слово «контрабанда». Он оставил здесь книгу. Джеймсон выглянул в окно – уже по-настоящему – и попытался запомнить как можно больше деталей – Вантидж не просто дом на холме. Построенный на возвышении, он нависал над бескрайними водами.
«По таким водам плавали контрабандисты, – подумал Джеймсон. Он посмотрел на книгу в руках. – А если мы спустимся вниз по скале, не обнаружим ли там пещеры?»
Зная, что лучше не идти на поводу у первого же толкования, Джеймсон незаметно изучил книгу. Эйвери подошла и встала позади него. Она обняла его за торс, выдавая это за желание утешить, и тоже посмотрела на книгу.
Ее он смог провести.
Джеймсон листал страницы книги, и когда что-то выпало из них, он поймал это на лету – засушенный цветок. Джеймсон обдумал: это мак.
– Листай дальше, – тихо, но взволнованно прошептала ему Эйвери.
Джеймсон продолжил листать страницы. На обратной стороне обложки он обнаружил два слова, написанные знакомыми темно-фиолетовыми чернилами:
«Сначала дамы».
Глава 53Грэйсон
Грэйсон уставился на фотографию. Ему здесь было около шестнадцати. Он был на людной улице, один, а фотограф, судя по ракурсу съемки, находился как минимум на один этаж выше.
Частный детектив или Шеффилд Грэйсон?
– Это ты, – сказала Джиджи, взяв фотографию. Она с минуту подержала ее в руке, затем снова обратила свое внимание на ячейку. – И тут тоже ты, – продолжила она, доставая другую фотографию, – и здесь.
Каждая фотография словно резала его ножом. Он словно вновь слышал слова Акации: «Ты когда-нибудь играл в «Что, если…», Грэйсон?»
Нет, он не играл. Он не стал бы. Оцени ситуацию! Грэйсон вернулся к привычным мыслям и подошел к ячейке. Она была заполнена фотографиями, множеством фотографий.
– А это тоже ты? – спросила Джиджи, взяв в руки его фото в восьмилетнем возрасте.
Соревнования по боевым искусствам. Фотограф был где-то в толпе. Грэйсон продолжал анализировать увиденное и отделался одним-единственным словом в ответ на вопрос Джиджи:
– Да.
Он ничего не понимал.
Можно хоть сколько размышлять об этом, но смысла от этого не прибавится. «У Шеффилда Грэйсона есть депозитная ячейка, полная моих фотографий». У него перехватило дыхание.
– Думаю, мы увидели достаточно. – Саванна хотела захлопнуть крышку, но Джиджи оказалась быстрее и не позволила ей.
– Нет! – Свободной рукой Джиджи покопалась в коробке и выудила почти со дна еще несколько фотографий. – На этой тебе сколько, года четыре? – спросила она, и ее голос дрогнул. – А здесь два?
Грэйсон решил сосредоточиться на ней, а не на фотографиях.
– А на этой рядом, похоже, один из твоих братьев, – продолжала Джиджи и, наконец вытащив последний снимок, с шумом втянула в себя воздух. – Зачем моему отцу фотография с тобой новорожденным?
Она покачала головой, ее губа задрожала.
– Зачем ему вообще все эти фотографии?
Грэйсон не позволил себе много думать и ответил только на один, первый, вопрос, постаравшись, чтобы его голос звучал ровно:
– Должно быть, он подкупил одну из медсестер.
На фотографии он спал в больничной колыбельке. Его маленькие ручки были прижаты к бокам. На лоб надвинута шапочка, скрывавшая его крохотное сморщенное личико.
– Я думала, ты работаешь на папу, – донеслись до него слова Джиджи, как из тумана, – или, может, даже охотишься за ним, учитывая все эти твои предупреждения, но…
Грэйсон много времени потратил на то, чтобы научиться держать эмоции под строгим контролем. Остальным можно совершать ошибки, ему нет. Оцени ситуацию и действуй соответственно.
– Почему у моего папы оказалась банковская ячейка, полная твоих фотографий, Грэйсон? – не унималась Джиджи. – Ячейка, оформленная даже не на его имя? Я ничего не понимаю!
Пока она не могла ничего понять, но рано или поздно поймет.
Грэйсон собрался с духом.
– Давенпорт – мое среднее имя. Моего дедушку звали…
– Тобиас Хоторн, – закончила за него Джиджи, – и ячейка зарегистрирована на имя Тобиаса Давенпорта. Все равно ничего не понимаю.
У Грэйсона сжалось сердце.
– Джиджи, милая… – начала Акация, но Саванна перебила ее.
– У папы была любовница, – старшая, самая высокая и самая сдержанная из близняшек произнесла это таким же ровным голосом, как Грэйсон, – до нашего рождения, сразу после смерти Колина. Скай Хоторн.
Джиджи затихла. Грэйсон уже перестал обращать внимание на то, что она постоянно находится в движении, но сразу заметил, как она застыла на месте. Он увидел тот самый момент, когда Джиджи поняла, о чем говорила Саванна, когда все до последней детали встало для нее на свои места.
– Красивое имя, – хрипло произнесла его обычно жизнерадостная сестра, – Скай.
Грэйсон сглотнул.
– Джиджи…
Она повернулась к нему, отступая от стола, от банковской ячейки.
– Ты врал мне! – Она покачала головой, и ее кудряшки взметнулись в разные стороны. – Или ты просто избегал правды, потому что Избегающий – это твое второе имя, вернее, второе среднее имя? Грэйсон Давенпорт Избегающий Хоторн. Звучит, правда?
– Дыши, Джиджи, – тихо сказала Саванна.
Джиджи сделала еще шаг назад, снова покачала головой и сердито отбросила волосы с лица.
– Ты знала! – бросила она Саванне, а потом посмотрела на Грэйсона, на Акацию. – Вы все знали! Все, кроме меня! И… Господи боже, твое имя Грэйсон! – Она говорила слишком быстро, чтобы кто-то не перебил ее. – Грэйсон Хоторн.
Джиджи посмотрела сначала на него, потом на Саванну.
– И вы двое… Неудивительно, что вы так переполошились, когда я притворилась, что мы с Грэйсоном встречаемся. Фу-у-у-у-у! А я-то думала, что вы… – Она показала пальцем между ними. – Тоже фу!
– Я понимаю, что для тебя это слишком, – тихим голосом обратилась к своей дочери Акация.
Джиджи подняла руку.
– Меня просто немного стошнило. Прямо в рот. Так, значит, у папы все это время была тайная семья? Типа мы думали, что он в командировке, а он тусовался со своим сыном? – Джиджи скорчила гримасу. – Кстати, ни у кого нет мятной конфеты?
Грэйсон наклонился и поймал ее взгляд.
– Нет, – таким же тихим, как у Акации, голосом сказал он.
– Нет мятных конфет? – спросила Джиджи.
– У твоего отца не было тайной семьи, – сказал Грэйсон. «У твоего отца, Джиджи, не моего». – Мы с ним виделись всего лишь раз. Мне тогда было девятнадцать, и он ясно дал понять, что я ему не сын.
Очень. Ясно.
– Видимо, не совсем, – бросила Саванна.
– Саванна! – одернула ее Акация.
Джиджи не обратила на них внимания. Она с мольбой, полными слез глазами смотрела только на Грэйсона.
– Тогда зачем моему отцу все эти фотографии?
Этот вопрос напоминал черную дыру, грозящую засосать его, и неважно, каким был ответ.
– Зачем ты вообще здесь, Грэйсон? Зачем ты помогал мне искать его? – Джиджи судорожно вздохнула. – Ты должен ненавидеть его и нас.
– Нет! – твердым голосом сказал он, потому что его с детства учили заявлять о своем авторитете при любом взаимодействии. Но Джиджи плевать на авторитеты. – Джулиет, нет!
«Я никогда не смог бы ненавидеть вас». Грэйсон слишком поздно вспомнил, что только их отец называл ее полным именем.
– Почему? – всхлипывая, повторила свой вопрос Джиджи.
– Я здесь, потому что его тут нет. Мой дедушка говорил: семья превыше всего.
– Мы тебе не семья, – сказала Саванна тихим, охрипшим голосом.
И только тут Грэйсон осознал, что она ни разу не отвела глаза от фотографий. Ни разу.
– Он наш брат, – отозвалась Джиджи.
Слово «брат» кое-что значило для Грэйсона. Всегда. Это было его фундаментальной частью.
– Нет! – Саванна наконец оторвала взгляд от фотографий. – Он нам не брат. Папа этого не хотел.
«Он не хотел меня. Он ненавидел меня». Грэйсону следовало бы перестать думать об этом. Ему хватило бы силы воли, чтобы оставить подобные мысли. «Но фотографии. Всю мою жизнь он…»