— Ты точно справишься одна? — спросила миссис Даллас в десятый или даже одиннадцатый раз.
— Справлюсь, — заверила ее Элис. — Не переживайте, я за всем прослежу. — Она попрощалась и заперла дверь за кухаркой. Весь большой дом остался в ее распоряжении, и она размечталась. Прошлась по комнатам с высоко поднятой головой, воображая себя хозяйкой. Она вольна делать что вздумается; может даже переночевать в постели Джеймса. Даже представить, что он рядом с ней.
Тем временем в Скарборо прибыл йоркский поезд; Джеймс сошел на платформу и сразу направился к выходу со станции. Если бы его вагон остановился в конце платформы, он, вероятно, увидел бы миссис Даллас, ждавшую посадки в тот же поезд, которому предстояло вернуться в Йорк.
Джеймс немного удивился, обнаружив, что дверь дома на мысе Полумесяц заперта. Он вошел, открыв дверь своим ключом, оставил багаж в прихожей и спустился в подвал. Ни на кухне, ни в смежных комнатах не обнаружилось никаких признаков жизни. Он взял свои сумки и отнес их наверх, в спальню; затем решил, что надо освежиться с дороги. Снял пиджак, галстук и воротничок, затем рубашку, взял полотенце и направился в ванную комнату.
В первые несколько секунд было трудно понять, кто из них двоих смутился больше. Тихо задребезжала дверная ручка, затем дверь начала открываться, и Элис в ванне вздрогнула и села. Джеймс, ожидавший увидеть комнату пустой, застыл на пороге; вид у него был такой, будто он врезался в дверь. Наконец в голове прояснилось; перед ним была Элис, ее плечи блестели от окутавшей их мыльной пены. Его взгляд скользнул вниз по ее сливочно-белой шее к груди и еще ниже. В эту долю секунды она обмерла от ужаса и стыда; ей было стыдно за то, что ее застали там, где она не имела права находиться, и к тому же застали голой.
— Элис, — нежно произнес Джеймс, в два шага пересек разделявшее их расстояние и опустился на колени перед ванной. — Элис, — повторил он ее имя, словно тихо лаская ее нежным голосом.
— Джеймс… то есть мистер Джеймс… эх, зря я сюда пришла… простите… я не знала…
— Элис, — прервал ее Джеймс, — ни слова больше.
Он протянул к ней руки и помог выбраться из ванной. В его объятиях, заливая мыльной водой мраморную плитку, она сопротивлялась, но, казалось, боролась больше с собой, чем с ним. Потом он поцеловал ее, как тогда, в парадной, но на этот раз не было ни сопротивления, ни протеста; лишь отклик столь же страстный, как и его поцелуй. Кровь застучала в висках; его охватило желание.
Резко — или так ему показалось — он повернулся, и Элис на его руках показалась легкой как перышко. Он понес ее по широкому коридору в спальню, закрыв дверь плечом, ласково уложил на кровать и лег следом секундой позже. Он увидел желание в ее глазах, не уступавшее охватившей его страсти; поднялся, чтобы снять оставшуюся одежду, и снова заключил ее в объятия. Они долго лежали неподвижно, прижавшись друг к другу, а потом он снова ее поцеловал; отстранившись, стал покрывать поцелуями ее шею, плечи, грудь, а затем снова поцеловал в губы. Через мгновение Элис ощутила резкую боль: он проник в нее. Так они стали любовниками.
Спустя несколько блаженных часов они лежали, обнявшись, и Джеймс спросил:
— А что случилось с миссис Даллас?
Элис повернулась; ее волосы защекотали его шею.
— Подруга из Йорка заболела. Она поехала ее проведать; ее не будет три дня.
— О боже, — мрачно проговорил Джеймс. — И что мы будем делать три дня?
Ответ Элис продемонстрировала ему наглядно.
Три месяца в Швейцарии пролетели незаметно; Альберт и Ханна с опасением ждали разговора с лечащим врачом Цисси. Тот должен был отчитаться о лечении их дочери и оценить ее шансы на выживание.
Тем временем в школе принцессы Каролины в Хэррогейте в покоях Хильды Драммонд Ада осваивалась в роли Пятницы. Училась она быстро и старательно; Хильда была хорошей наставницей, а Ада выполняла свои обязанности охотно и с энтузиазмом.
В той же школе ее сестра Конни несколько раз перечитала письмо от Майкла Хэйга; тот предлагал приехать в Хэррогейт на рождественские каникулы.
Сам же Майкл в Брэдфорде воодушевился недавними торговыми показателями и разместил крупный заказ на австралийскую шерсть не в пример своим главным конкурентам, сделавшим ставку на падение цен и сократившим закупки.
Джеймс и Элис на мысе Полумесяц о будущем не говорили. Им было страшно даже думать о том, что ждет их впереди. Они не мыслили жизни друг без друга, поэтому запретили себе все мысли о будущем и говорили о прошлом, о своем происхождении. Именно тогда Джеймс узнал от возлюбленной то немногое, что она сама знала о своем детстве.
Ее нашли на пороге хэррогейтской больницы; при ней не было ничего, что могло бы прояснить, кто она и кем были ее родители. Назвали ее Элис по имени медсестры, обнаружившей маленький сверток, явившись на работу, а фамилию Фишер она получила в честь спонсора приюта, где в итоге оказалась. Элис так красочно описывала жизнь в приюте и в работном доме, что Джеймс слушал во все уши, хоть и ужасался услышанному. Внимая рассказу о ее безрадостном и порой жестоком воспитании, Джеймс понял, что его чувства к ней не ограничиваются физическим влечением, которое столь часто ошибочно принимают за любовь.
Он, в свою очередь, поведал Элис семейную историю Каугиллов. Элис удивилась, узнав, что разбогатели те совсем недавно, и завороженно слушала рассказ Джеймса о крошечном домишке, где вырос его отец, — он побывал там несколько лет назад. Подробное описание ужасающей нищеты и убогих условий проживания, преждевременная смерть детей, болезни, недоедание, антисанитария — все это тронуло ее и ужаснуло.
Хотя тогда они это еще не обсуждали, обоим было ясно без слов, что, несмотря на разницу в воспитании и социальном положении и предстоящие трудности, какими бы те ни были, они хотели связать друг с другом свое будущее. Между ними сформировалась неразрывная связь. Вскоре идиллию нарушил приезд миссис Даллас, и для Элис и Джеймса начались испытания.
Рождество на мысе Полумесяц отпраздновали без лишней помпезности. Джеймс настоял, чтобы миссис Даллас и Элис присоединились к нему за рождественским ужином, и вечер прошел в приятном общении.
Зимние торжества омрачило письмо от отца, присланное в ответ на его отправленную второпях записку. Альберт сообщал, что, по мнению врачей, поправить здоровье Цисси было уже невозможно и болезнь рано или поздно возьмет свое. Если и был у девочки малейший шанс на выздоровление, это станет ясно в течение нескольких недель. Сама же Цисси держалась молодцом, а письма от Джеймса, Конни и Ады поддерживали ее дух.
Ее особенно рассмешило твое описание эпидемии инфлюэнцы и учеников и учителей, которые «падали жертвой болезни, как плашки домино». Наш Сонни, кажется, взял на себя роль придворного шута и считает своим единственным долгом смешить Цисси. Мы все потешаемся над его проделками. Хотя он скучает по дому, с момента пробуждения и до отхода ко сну он весел и не падает духом. Генри заботится о нас, он скор и предупредителен, как всегда; мы ни в чем не нуждаемся. Надеюсь, миссис Даллас и Элис хорошо о тебе заботятся, и ты всем обеспечен.
Прочитав последнюю фразу, Джеймс горько улыбнулся.
Глава десятая
Хотя Конни и Ада учились в одной школе, они почти не виделись. Поэтому лишь через несколько дней после того, как Конни получила письмо от Майкла Хэйга, ей удалось отыскать сестру и сообщить ей о планируемой поездке в город. Ада обрадовалась, что ее пригласили, ведь она боялась, что на Рождество ей будет совсем одиноко. Заручившись согласием сестры, Конни села писать ответ.
Новое письмо от Майкла пришло неделю спустя. В нем он подробно описывал план на день, который включал поход по магазинам, посещение галереи искусств и чаепитие в отеле «Корона». Он также сообщил, что написал директрисе о планируемой поездке и рассчитывал на согласие с ее стороны.
Прочитав последний абзац, Конни покраснела, а сердце ее затрепетало.
Смиренно прошу простить мне задержку с ответом; я был очень занят делами фирмы. Я стараюсь оправдать доверие, возложенное на меня твоим отцом и Филипом. Но, несмотря на занятость, ты всегда в моих мыслях, Конни.
Конни перечитала этот абзац столько раз, что выучила его наизусть. Впрочем, когда Ада спросила, о чем говорилось в письме, цитировать последний абзац она не стала. Лишь коротко описала план и сообщила дату, когда за ними заедет Майкл. А само письмо спрятала, и ни Ада, ни другие члены семьи Каугиллов никогда его не видели.
Майкл в самом деле был весь в делах: эпидемия инфлюэнцы временно лишила его двух старших торговых агентов; тот же недуг поразил Эрнеста Каугилла, и шерстеобрабатывающий завод остался без управляющего. К счастью, спрос на шерсть по-прежнему был низок, и Майклу удалось успокоить клиентов, поговорив с их представителями на Бирже. Труднее всего было справиться с проблемами на шерстеобрабатывающем заводе; когда Эрнест наконец вышел на работу, Майкл вздохнул с облегчением.
Во вторник накануне Рождества старший торговый агент Майкла сообщил, что два крупнейших клиента фирмы разместили большие заказы. За последние шесть месяцев таких крупных заказов им еще не поступало; агенты слегка завысили цену, выставив маржу два пенса на фунт, но клиенты согласились на нее без лишних разговоров. Помня о плане Джеймса, Майкл тем не менее воодушевился поступившими заказами и разослал телеграммы агентам в Новой Зеландии и Австралии с приказом увеличить закупки на двадцать пять процентов.
Поездка в Хэррогейт стала для Конни и Ады самым ярким событием каникул, но и Майкл получил от нее не меньше удовольствия. Когда они покинули школу с ее атмосферой строгости, Майкл повернулся к девочкам и спросил:
— А вы правда хотите в галерею искусств? Может, вместо этого пообедаем в отеле «Старый лебедь», не спеша прогуляемся в саду