— А до нас не дойдет? — спросила Элис.
— Уже дошло, — заметил Джеймс. — Австралия уже вступила в войну. Британия объявила войну Германии четвертого августа, и Австралия полностью ее поддержала, пообещав направить двадцать тысяч солдат на защиту империи. Поговаривают также о создании Австралийского имперского отряда — так называют новые войска — и Новозеландского военного корпуса. Сомневаюсь, что на территории Австралии развернутся бои, но не обманывайся, Элис: мы тоже воюем, и лишь время покажет, как сильно это на нас отразится.
Пойти добровольцем на фронт считалось в порядке вещей. Посредством скрытой пропаганды и прямых обращений молодых людей призывали вставать в огромные очереди в мобилизационных центрах, поспешно открывавшихся по всей Британии. По всей Европе седовласые генералы и пожилые политики пламенными речами убеждали юношей выполнить свой долг. Вы нужны королю, твердили они, или императору, или президенту. Нужны, чтобы сражаться за свою страну. Генералы и политики умалчивали о том, что солдаты были нужны, чтобы умирать за свою страну. А юноши, откликнувшиеся на зов, не задумывались о том, почему вдруг понадобились своим королям, императорам или президентам, хотя прежде те в них никогда не нуждались. Почему именно сейчас до них снизошли эти высшие чины, чего не случалось ни разу с момента их рождения? Словами «долг» и «честь» бросались направо и налево, однако о кровопролитии и загубленных жизнях не говорил никто, кроме нескольких благонамеренных смельчаков, жестоко поплатившихся за свои слова: их окрестили презренными трусами или судили и казнили как предателей.
Так сливки поколения надели военную форму зеленого, серого и прочих цветов — цветов, выбранных их королями, императорами и президентами, — и научились ходить строем, обращаться с винтовкой, бросать гранаты, заряжать снаряд в орудие, выпускать его и бить штыком в нужное место, чтобы насмерть поразить противника. При помощи этих методов юношам предстояло убивать других юношей в форме другого цвета, и способы убийства были многочисленны и разнообразны.
Инструкторы, впрочем, не научили своих подопечных уклоняться от проливающегося с неба дождя артиллерийских снарядов, рассыпающихся смертельными осколками раскаленной добела шрапнели. Они не объяснили, как отпрыгивать, отбегать или пригибаться под градом пулеметного огня и укрываться от ядовитого облака иприта. Да и разве могли они это сделать, если сами не знали ответов на эти ужасные и неразрешимые вопросы.
В конце сентября тысяча девятьсот четырнадцатого года Марк Каугилл записался добровольцем на фронт и был признан годным для службы в британской армии. Получив приказ направиться к месту прохождения вводного курса подготовки, через три дня лихорадочных сборов и проводов он покинул дом на мысе Полумесяц и уехал на учения. Через несколько дней в полку его уже знали под именем Сонни. Тем временем по всей стране молодые люди проходили тот же ритуал посвящения. Брат-близнец Джесси Баркера Ифрам поступил на службу в Королевскую йоркширскую легкую пехоту — КОЙЛИ, где его американский выговор стал предметом дружеских насмешек.
Добровольцами ушли сыновья всех соседей Каугиллов с мыса Полумесяц: двое на флот, еще один — в Королевскую морскую пехоту. Сыновей Фёртов, как и Ифрама Баркера, приняли в КОЙЛИ, а еще одного соседского юношу — в артиллерийский полк. Сын доктора Каллетона Стивен-младший страшно сокрушался, что еще слишком мал и не может пойти воевать.
Не остались в стороне и женщины. В медсестры пошли все, кто обладал малейшей квалификацией, и многие, кто ей не обладал. Им предстояло ухаживать за ранеными, то есть генералы и политические глашатаи королей, императоров и президентов все-таки негласно подразумевали, что жертвы будут. Да и как иначе, ведь на войне без жертв не обойтись.
Женщинам предстояло трудиться и на фабриках по производству вооружения, заменив ушедших на фронт мужчин. Именно женщины изготавливали смертельные орудия войны для мужчин, которым предстояло сражаться, убивать и калечить этими орудиями других мужчин в форме другого цвета. Со стороны противника велась такая же работа, то есть процесс производства был контрпродуктивным, но зато было чем заняться медсестрам.
Сестра Рэйчел Грэм, само собой, вызвалась добровольцем. Она покинула Шеффилд и прибыла в Суссекс, где ей поручили группу юных неопытных девушек, которым предстояло ухаживать за ранеными, прибывшими в Англию с фронтов на лечение и реабилитацию. Все это делалось для того, чтобы раненые поправились и по возможности вернулись на поле боя, где враг снова бы попытался их убить.
Ада Каугилл долго не могла решиться, уезжать ли из Парижа, а потом началась война и решать стало поздно. Она пошла в медсестры и отбыла в полевой госпиталь, расположенный на территории Франции в сорока милях от линии фронта. После первой битвы на Марне немецкое наступление удалось сдержать, и планы немцев взять Париж не осуществились. Вдоль Западного фронта обе стороны стали держать оборону, выкопав десятки миль окопов. Тысяча девятьсот четырнадцатый год близился к завершению, и на Рождество на ничьей земле солдаты заключили перемирие. Перемирие, но не конец войне, которая, по мнению экспертов, должна была к Рождеству закончиться.
В том году кто-то праздновал Рождество как обычно, кто-то — тихо, а кто-то и вовсе не праздновал. Для миллионов мужчин, женщин и детей Рождество четырнадцатого года стало днем, подобных которому они никогда раньше не переживали и не хотели пережить больше никогда.
Шарлотта Танниклифф провела Рождество в одиночестве. Если, конечно, не считать компанией трехмесячного младенца, а Шарлотта так не считала. Будто сама судьба решила сыграть с ней злую шутку, такой разительный контраст составляло это Рождество с прошлым. В прошлом году она предавалась страсти с любовником; в этом тщетно ждала приезда Джесси или хотя бы весточки от него. О любовнике она помнила ежеминутно, как и об их пылком романе: малышка Джессика служила наглядным напоминанием.
В трех милях от дома Шарлотты на тихой улочке, застроенной однотипными маленькими коттеджами с тонкими бумажными стенами, Наоми Флеминг тоже праздновала Рождество одна. Одна, ибо ее ребенок на свет еще не появился. Ей посчастливилось найти этот маленький домик — ее первое жилье в Англии — и устроиться на работу в местное ателье. Объявления об аренде дома и поиске работы она увидела в витрине лавки и теперь понимала, что это был счастливый случай. Как и Шарлотта, она жаждала услышать новости о своем Джесси, отце ее ребенка; но, в отличие от Шарлотты, не надеялась, что это произойдет в скором времени: Джесси не знал, что Наоми-Хильдегард в Англии и тем более в Брэдфорде. Наоми понимала, что в это Рождество он не постучится ей в дверь; мало того, больше всего на свете она боялась услышать стук в дверь. Ведь ее могли обнаружить, а тогда ее ждал лагерь для интернированных, а может, и что похуже.
Другие герои нашей истории праздновали Рождество по-разному. В Бейлдоне Майкл и Конни Хэйг с восьмилетней Маргаритой, четырехлетним Эдвардом и двухлетним Джорджем устроили традиционный святочный ужин. Праздник омрачало лишь беспокойство о Сонни, брате Конни, уехавшем сражаться во Францию, и горечь из-за продолжающейся вражды между Майклом и Альбертом.
Тем временем в Австралии родители в тревоге прощались с резервистами, призванными для подкрепления на европейские фронты. Все следили за новостями из Западной Европы и опасались за благополучие близких. Джеймс отпраздновал Рождество с Элис и своей большой семьей. Их старшему сыну Солу исполнилось шестнадцать; он горячо надеялся, что война не закончится слишком скоро и он еще успеет повоевать. Впрочем, матери он об этом не говорил. Цисси тем временем исполнилось тринадцать, Эллен — девять, Филипу — пять, а малышке Мэри — всего полгода.
В доме на мысе Полумесяц остались лишь Альберт и Ханна. Ханна с горечью думала о поворотах судьбы, из-за которых они оказались за рождественским столом вдвоем и ели молча, причем отнюдь не в дружелюбной тишине. Ее любовь к Альберту не испарилась полностью, но значительно ослабла из-за всего, что произошло с момента их переезда на мыс. Состояние Альберта тревожило Ханну сверх всякой меры, хоть она и не желала сама себе в этом признаваться. Перед отбытием Сонни на фронт Альберт, казалось, перестал злоупотреблять алкоголем, но после отъезда сына снова взялся за бутылку. В этом, а также в размолвке Альберта и Майкла Ханна целиком и полностью винила Кларенса Баркера, который, по ее мнению, срежиссировал оба этих сценария, преследуя свои коварные цели.
В других домах на мысе Полумесяц Рождество проходило тоже невесело, ведь почти в каждой семье кто-то воевал за рубежом. Волнуясь за близких, жители Скарборо тем не менее были уверены, что война обойдет стороной их маленький и неприметный приморский город. Ведь Скарборо славился лишь небольшим числом рыболовецких судов, которых с каждым годом становилось все меньше, ровными песчаными пляжами, лечебными водами и светской атмосферой аристократического курорта. Но за одиннадцать дней до Рождества иллюзии горожан разбились вдребезги.
Немецкие линейные крейсеры «Дерфлингер» и «Фон Дер Танн» в сопровождении бронепалубного крейсера «Кольберг» подошли к берегу на расстояние мили и встали у входа в заливы-близнецы. Немцы заминировали подходы к гавани и принялись обстреливать древний заброшенный замок. Поскольку ответного огня не последовало, корабли осмелели и стали обстреливать город. В результате этого вероломного нападения пострадали двести десять зданий и погибли восемнадцать человек, в том числе восемь женщин и четверо детей. Когда дым над Северным морем рассеялся и крейсеры отошли, жители Скарборо еще долго недоумевали, почему могущественный германский флот усмотрел в них угрозу.
В конторе на Мэнор-роу Кларенс Баркер не терял времени зря и посвящал каждую минуту плетению коварных планов и интриг. Его тревожило лишь одно: слухи о возможной всеобщей мобилизации. Воевать Кларен