Уволилась и чудесная кухарка миссис Даллас, а вместе с ней ушел и суровый дворецкий Генри. Одновременный выход на пенсию дворецкого и кухарки удивил Ханну. Когда те объявили, что купили небольшое почтовое отделение в маленькой деревушке близ Уитби, никто не стал комментировать это событие. Только Сара, за годы не утратившая любовь к сплетням, сказала Ханне:
— Тоже мне, удивили; можно подумать, мы не знали.
Ханна растерянно уставилась на нее.
— Генри и Оливия были любовниками двадцать лет, — сообщила Сара.
— Боюсь представить, что еще происходило в этом доме все эти годы. Сперва мой сын Джеймс сделал ребенка служанке Элис и пропал с ней в неизвестном направлении, потом Ада и ее фокусы, а теперь я узнаю, что мой дворецкий крутил тайные шашни с кухаркой двадцать лет. Лучше мне больше ничего не знать, — саркастично призналась Ханна Рэйчел.
Перед отъездом двое уже пожилых любовников нашли себе подходящую замену. Оливия Даллас пригласила свою бывшую ученицу, чтобы та продолжила потчевать жителей дома на мысе Полумесяц блюдами высокой кухни. Звали ученицу Джойс Холгейт. Джойс была вдовой и, как и Рэйчел Каугилл, овдовела рано. Она была привлекательной женщиной чуть за тридцать. Была у нее маленькая дочка Дженнифер, всего на пару месяцев старше внука Ханны Марка. Прежде, до того как Ханна обрела вторую молодость, она бы восприняла это как препятствие для найма, но теперь присутствие в доме маленькой девочки казалось ей скорее плюсом, чем минусом. Рэйчел с радостью согласилась, ведь Дженнифер была милой девчушкой, с которой Марк мог бы играть, и раз им все равно приходилось присматривать за одним ребенком, почему бы не присмотреть и за вторым.
Генри, в свою очередь, позвал на свое место человека, который уже работал в доме на мысу. Джордж Миллз когда-то служил здесь разнорабочим; было это почти двадцать пять лет назад, когда семья Каугиллов только переехала в этот дом. Местный парень из семьи рыбаков, он страдал морской болезнью. С началом Англо-бурской войны Джордж записался в армию и служил до шестнадцатого года. Поднялся до сержанта-майора и получил награду за храбрость, но потерял три пальца на ноге — их отсекло шрапнелью, — и его военной карьере пришел конец. Несмотря на легкую хромоту, Джордж считал себя полностью здоровым и рад был вернуться к работе на мысе Полумесяц.
В начале лета тысяча девятьсот двадцать первого года Джордж с серьезностью, вполне подходящей его новой роли дворецкого, но иногда вызывавшей у Ханны и Рэйчел приступы смеха, сообщил старшей миссис Каугилл, что во время ее отсутствия ей звонили по телефону. Ханна заметила, что Рэйчел еле сдерживает смех, слушая Джорджа, и поспешно повернулась к дворецкому. Вопросительно подняла бровь, и тот продолжил:
— Звонила мисс Роудз, мэм.
Ханна хотела было сказать, что не знает никакую мисс Роудз, но Джордж добавил:
— Мисс Элеонора Роудз, мэм. Сказала, что позже перезвонит.
Рэйчел заметила, что по лицу Ханны словно пробежала туча; как будто имя это было связано с болезненным воспоминанием. Она вопросительно посмотрела на свекровь.
— Элеонора Роудз, — объяснила Ханна, осторожно выбирая слова, — художница. Не помню, рассказывала ли я тебе историю своей дочери Ады? Может, Сонни тебе о ней говорил?
Рэйчел покачала головой.
— Я только знаю, что во время войны она погибла. Если честно, не хотела допытываться, чтобы не причинять вам боль.
Ханна думала, что молодую женщину шокирует рассказ о сексуальной ориентации Ады, но ошиблась. Рэйчел лишь ответила, что, по ее мнению, лесбийские отношения гораздо больше распространены, чем кажется. Двух медсестер в ее отделении подозревали в подобной связи во время войны. А уж в истории найдется немало прецедентов.
Позже тем вечером Джордж объявил, что мисс Роудз снова звонит. Ханна пересказала Рэйчел краткое содержание их разговора: у Элеоноры персональная выставка в Йорке, и она могла бы навестить миссис Каугилл, так как будет совсем рядом.
— Ты, надеюсь, не возражаешь? — спросила Ханна. — Эта встреча важна и для Элеоноры, и для меня, ведь так я отдам дань уважения памяти Ады. Когда девочки учились в школе, Элеонора несколько раз останавливалась у нас; это было еще до того, как мы обнаружили природу их отношений. А после этого было так много гнева, так много злости, и Ада стала изгоем, как Джеймс и Элис в свое время. Теперь же, думая о прошлом, я понимаю, каким бессмысленным был этот разрушительный гнев. К счастью, перед смертью Ады мы с ней помирились, но это лишь усугубляет горе.
Рэйчел поспешно заверила Ханну, что с радостью познакомится и поговорит с Элеонорой Роудз.
Когда Патрик Финнеган зашел в кабинет, Джеймс и Элис читали статью в газете. Хотя Финнеган пришел в «Фишер-Спрингз» совсем недавно, он уже неоднократно доказал свою ценность для компании. За пределами банка он был радушным и открытым человеком и стал любимчиком всей конторы.
Джеймс оторвался от газеты.
— Доброе утро, Патрик, — поздоровался он. — Мы с Элис читали новости. — Он показал Финнегану разворот. — Речь о Комиссии военных захоронений — организации, которая, судя по всему, пытается навести порядок во Франции и Бельгии, где во время войны было много стихийных захоронений. Они перезахоранивают мертвых в подобающих местах, находят места захоронений и создают нормальные кладбища. Погибших так много, что работа им предстоит колоссальная.
Финнеган знал о потере Джеймса и Элис и о работе Комиссии, поэтому смог ответить конструктивно.
— Мой зять имеет отношение к этой комиссии, и я могу, как говорится, потянуть за ниточки. — Он внимательно посмотрел на супругов. — Если вы хотите, чтобы я выяснил что-то конкретное, могу позвонить сестре и попросить надавить на мужа. Он страшно ленив, но, если она даст ему пинка, он зашевелится.
Элис оценила деликатность, с которой Финнеган подошел к болезненной теме гибели Сола. Она улыбнулась банкиру.
— Вы очень добры и предупредительны, Патрик. Почему вы не женаты? Из вас получится отличный муж.
Финнеган улыбнулся и подмигнул Джеймсу.
— Но вы уже замужем, миссис Фишер, — ответил он. — К тому же мне нравится моя холостяцкая жизнь.
— На самом деле он хочет сказать, что никто не соблазнит его браком, кроме мормонов, ведь если он станет одним из них, то сможет взять себе несколько жен.
Финнеган печально покачал головой, всем видом показывая, что Джеймс глубоко заблуждается.
— На этот счет тоже можете не беспокоиться, — ответил он. — Ведь тогда у меня будет и несколько свекровей.
Возвращаясь к статье, Джеймс поведал Финнегану об их планах.
— Мы приехали в Австралию в тысяча восемьсот девяносто восьмом году и с тех пор ни разу не были в отпуске. Если могила Сола найдется, мы поедем во Францию, поездим по стране и навестим могилу сына.
В глазах Финнегана отобразилось сочувствие.
— Предоставьте это мне. Я помогу вам с поисками.
Финнеган сдержал слово. Уже через месяц он сообщил Джеймсу и Элис, что могила Сола найдена. Теперь, когда у них были эти сведения, им осталось решить лишь одну проблему перед отбытием: найти человека, который в их отсутствие позаботился бы о безопасности и благополучии детей.
Если Рэйчел и имела какие-либо предрассудки насчет Элеоноры Роудз, одного взгляда на молодую женщину было достаточно, чтобы от них избавиться. Элеонора, как и описывала Ханна, была тихой, бледной, белокурой и очень красивой. Она была застенчива и явно нервничала, находясь в доме матери Ады. Ханна при помощи Рэйчел постаралась сделать так, чтобы их гостья расслабилась.
— Я привезла картины, — сказала Элеонора, — хочу вам их подарить. Обычно я не пишу портреты, но эти не могла не нарисовать.
Элеонора прославилась благодаря пейзажам, но, глядя на эти картины, становилось ясно, что ей так же хорошо удаются портреты. На первом портрете была Ада. Она сидела за уличным столиком парижского кафе и читала книгу. Локон волос падал на сосредоточенно нахмуренный лоб. Но вся прелесть портрета заключалась в левой руке Ады, которую Элеонора запечатлела в тот момент, когда Ада собралась убрать локон со лба. Рука эта была нарисована так реалистично, что у смотревшего на картину возникало впечатление, что та вот-вот оживет.
— Эту картину я нарисовала перед самым отъездом из Парижа, — объяснила Элеонора. — Точнее, в Париже сделала эскиз. А закончила картину уже в Англии, приехав ухаживать за матерью.
Элеонора поймала на себе вопросительный взгляд Рэйчел.
— Мать заболела в самом начале войны, весной четырнадцатого года. За несколько лет до этого я потеряла отца. Мать всегда отличалась хрупкой нервной конституцией, и смерть отца стала переломным моментом. Хотя ум ее затуманился, вначале у нее еще были моменты ясности. Из-за этого ухаживать за ней было сложно, ведь никто не знал, в какой момент она станет вести себя иррационально. Постепенно ее состояние ухудшилось; она погрузилась в собственный странный мир. Удивительно, что все это время ее тело оставалось крепким и здоровым; она сдала лишь пару лет назад, когда у нее случился первый инфаркт. Она умерла в начале прошлого года, и, по правде говоря, это для нас обеих стало избавлением. Возможно, я покажусь вам жестокой, но в таких ситуациях смерть становится отрадой, а горевать начинаешь заранее.
Прежде чем развернуть вторую картину, Элеонора с извиняющимся видом повернулась к Ханне.
— Я собиралась подарить эту картину вам, но это было до того, как я узнала о Рэйчел и маленьком Марке. Поэтому позвольте подарить ее Рэйчел, хотя уверена, вы будете вместе на нее смотреть.
С этими словами Элеонора развернула коричневую бумагу и показала картину Ханне и Рэйчел. На заднем плане тянулся сельский пейзаж, а героем картины был мальчик лет двенадцати-тринадцати. На нем были белые фланелевые брюки, белая рубашка и свитер; только полоски на вороте и манжетах свитера и яркая синева глаз мальчика выделялись цветом. Элеоно