Освободившись от задолженности, Жером поспешил в Брест, где сразу же был произведен в помощники командира эскадры. Когда он узнал, что местом ее назначения будет мыс Доброй Надежды, то всячески пытался избавиться от такого поручения, но хитрое замечание командира, что несколько месяцев трудной службы окупят себя хорошими дивидендами в будущем, удержало его от этого шага.
Эскадра была повернута от мыса, так как английские силы преобладали в этом районе, и вместо этого поплыла в Бразилию, а потом в Вест-Индию. Там корабль Жерома оказался отрезанным от других, и, заглянув в предписания, он обнаружил, что встреча была намечена на Ньюфаундлендской отмели. Он не стал выполнять эту инструкцию и, снова повернув к югу, наткнулся на группу английских торговых судов, перевозивших лес в сопровождении всего лишь одного фрегата. Жером захватил и сжег эти суда (одиннадцать, по его сообщениям, и девять, по данным британского флота), но теперь уже оказался вблизи Азорских островов и недалеко от дома. С обычным пренебрежением к приказам он решил, что неразумно далее искать свою эскадру, и направился в Брест.
Но Жерому не удалось добраться до Франции без другого драматического приключения. По пути в гавань ему пришлось бы пройти сквозь строй четырех британских судов из линии, блокировавшей французский берег. Вначале он склонялся к тому, чтобы с боем проложить себе путь к Лорьяну. Но по счастливой случайности узнал от местного моряка, служившего на борту «Ветерана», что между рифами существует скрытый проход в гавань. Он передал руль местному моряку, и «Ветеран», промелькнув между скалами, попал под защиту орудий французского форта. «Еще один пример удачи Бонапартов», — жаловался британский капитан, сообщая в Лондон об этом инциденте.
И снова Жером был принят в Париже как герой. И хотя морской министр критиковал его за то, что он покинул свою эскадру, Наполеон принял сторону Жерома, наградив его орденом Почетного легиона и повысив в звании до контр-адмирала. Жером был, вероятно, единственным моряком в военно-морской истории, который получил такой ранг до своего двадцать второго дня рождения.
Но затем Наполеон изменил свои планы относительно ближайшего будущего Жерома. Пришло время, подумал он, дополнить репутацию младшего брата службой в качестве генерала. Именно это он и имел в виду, прихватив его с собой в прусскую кампанию осенью 1806 года и поручив впоследствии командовать смешанными силами баварцев и вюртембергцев. Жером проявил себя в море как импульсивный и ненадежный командир, приводивший в отчаяние своих адмиралов, которые ожидали от него подчинения дисциплине. Но он обладал немалой личной храбростью, и известие, что его оставляют позади охранять тылы армии, не привлекало его. Жером пытался убедить Наполеона изменить свое решение, но брат его не был расположен предоставлять ему передовые позиции до тех пор, пока тот не проявит своих способностей на поле боя. Но так уж получилось, что оказалась масса дел в Силезии, и в течение нескольких последующих недель контр-адмирал, превращенный в генерала, был занят расчисткой очагов прусского сопротивления, обойденных Великой армией. Удача не сопутствовала ему, и он завоевал не много славы, но это произошло только вследствие его собственных ошибок. Он всегда находился не в том месте и не в то время, и его отношения с командирами-ветеранами, обличенными ответственностью наблюдать за ним, становились все хуже и хуже по мере развития кампании. Одним из таких старых служак оказался пресловутый Вандамм, известный своей репутацией чванливого и безжалостного профессионала, и Жерому, который все еще бомбардировал брата просьбами об откомандировании его ближе к центру операций, пришлось вступить в конфликт со своим коллегой. К несчастью для начинающего генерала, Наполеон уступил его просьбам как раз в то время, когда Жером занимался осадой Глогау. Ему поручалось передать командование Вандамму и двинуться против города Калиша. Жером подчинился, а два дня спустя Вандамм взял штурмом Глогау. Услышав эту новость, Жером завопил от ярости и разочарования, но на этот раз его брат двинулся против русских, и Жером опять написал ему письмо с просьбой прикомандировать его к Великой армии, предоставив еще один шанс завоевать себе военную репутацию. Наполеон и на этот раз уступил ему, и Жером поспешил присоединиться к брату в Варшаве, оставив своего соперника Вандамма осуществлять осаду Бреслау. К этому времени контр-адмирал уже познал хитросплетения военной профессии и в послании к Вандамму запретил тому вступать в Бреслау, если город капитулирует. Вандамм был поражен приказом такого рода. Ему никогда не улыбалось взаимодействие с Жеромом, и партнеры уже ссорились в отношении поведения их частей на оккупированной территории. Баварцы и вюртембергцы были дикой, недисциплинированной массой, и Вандамм, будучи одним из жестоких военных, служивших в Великой армии, смотрел сквозь пальцы на их эксцессы. Этот человек похвалялся, что не боится ни Бога, ни дьявола. Он стал известен в истории не столько тем, что был способным военным, сколько своим замечанием, которое он сделал однажды царю Александру. Попав в плен во время кампании в Саксонии, когда империя уже приближалась к развалу, Вандамм был обвинен в бесчинствах, учиненных его частями в некоторых германских городах. В ответ на эти обвинения он напомнил царю о той роли, которую сыграл этот самодержец в убийстве собственного отца, царя Павла I.
Получив письмо Жерома относительно сдачи Бреслау, Вандамм не стал входить в город, когда его гарнизон запросил условия капитуляции. Но его, должно быть, позабавило, что Жером, спешивший из Польши, прибыл слишком поздно и мог лишь наблюдать за тем, как потерпевший поражение гарнизон выходил из города и складывал свое оружие. К этому времени Вандамм уже достаточно присмотрелся к Жерому, и рядовые солдаты засмеялись над его остротой, когда Жером показался в окопах под Нейсом именно в тот самый момент, как какой-то выстрел забросал штабных офицеров землей. «Эти дьявольские пули, — заметил Вандамм с озлоблением, — не имеют никакого уважения к посторонним!»
Приняв капитуляцию Бреслау, Жером приступил к выполнению другой задачи — надзору за организацией складов и снабжения Великой армии в Польше, и хотя, казалось бы, из него мог получиться хороший квартирмейстер, его жажда боевой славы оставалась неудовлетворенной. Вскоре он запутался в кампании иного рода, и Наполеон (который никогда не пропускал слухов о скандалах, в коих были замешаны его родственники) писал, сетуя на неумеренную галантность Жерома в отношении фрейлин гарнизонного города. Его информация была точна. Жером оказался вовлечен в страстную аферу с оперной певицей, и как и в случае с итальянкой Бланкой Каррега, ему предстояло ввести новую пассию в свой колоссальный гарем, когда спустя год он стал королем Вестфалии. Письмо Наполеона сопровождалось постскриптумом с напоминанием брату, что тому вскоре предстоит жениться на принцессе, а посему следует вести себя как подобает будущему новобрачному. Жером принял намек и атаковал прусские силы, пытавшиеся освободить захваченный город, но опять он сделал это слишком поздно. На этот раз кавалерист Лефебр-Деснуетт нанес поражение противнику за несколько часов до прибытия Жерома на фронт.
Любопытный ассортимент наследственных правителей способствовал, помимо воли, созданию нового королевства Жерома. Пруссия, Брауншвейг и Ганновер — все они уступили ему свои территории, так же поступил и принц Оранский, который пожертвовал аббатство Керней. В дополнение к этому Наполеон присвоил всю территорию герцога Брауншвейг-Вольфенбюттеля (который был убит под Йеной), а затем включил туда разрозненные клочки земель, такие, как прусское феодальное поместье Штольберг и гессе-кассельское поместье Ритбург. Вестфалия на деле напоминала сборную солянку из собственности других людей, и ее население в два миллиона, состоявшее частично из католиков, а частично из протестантов, корчилось под гнетом чрезмерных налогов и жестокой системы призыва на военную службу. Проблемы управления таким королевством, однако, не пугали Жерома, который был в восторге от того, что носил корону. Он присоединился к своему торжествующему брату в Дрездене, и в июле 1807 года оба они вернулись в Париж, где 22 августа Жером снова стал новобрачным.
Новая невеста Жерома Софи Доротея Фредерика Екатерина была дочерью Фридриха Вюртембергского и старше его на год и восемь месяцев. Во всех отношениях она представляла собой контраст с весьма одухотворенной девушкой, на которой Жером женился за четыре года до этого. Патерсоны были богаты, а Екатерина, хотя и древнего рода, была так бедна, что краснела от стыда, когда вынуждена была стоять около таких роскошно одетых женщин, как Жозефина и Каролина Мюрат. Она провела свое детство в России и переехала на Запад после того, как между ее отцом и матерью произошел разрыв. Мать ее Августа умерла при родах в возрасте двадцати четырех лет, и ходили слухи, что либо ее муж, либо российская императрица несли ответственность за то пренебрежение, которое привело к ранней гибели Августы. Так это было или нет, остается фактом, что гроб с ее телом не был захоронен в течение двадцати восьми лет и находился в Полангене, близ Риги. Он был предан земле лишь тогда, когда ее сын услышал об этом во время посещения России через год после битвы при Ватерлоо. Отец Екатерины, герцог, был человеком необузданного нрава и отталкивающей репутации, но при этом выглядел довольно забавно, поскольку размер его талии был огромен, и остряки говорили, что он занимал самую большую в мире кровать. Екатерина вела скромную жизнь в Германии и радовалась перспективе выхода замуж за Бонапарта. Это чувство с ее стороны пережило многие годы замужней жизни, так что их брак, можно сказать, оказался самым удачным в семье Бонапарт. Новый тесть Жерома, хотя и недавно продвинутый силой французского оружия до ранга короля, был снобом, и сомнительно, знал ли он, что человек благородного вида, маршал Бессьер, который был прислан, чтобы проводить эту пару в Париж, когда-то зарабатывал на жизнь парикмахером. Из-под пера мадам Жюно мы получаем некоторые сведения о том, как выглядела невеста по прибытии в августе в Париж. «Не вполне привлекательно», — заявляет эта дама и продолжает описание Екатерины как «высокой женщины, чья фигура могла бы быть более впечатляющей, если бы шея не была коротка!». Екатерину, понятно, нельзя было сравнивать с восхитительной Елизаветой Патерсон, но Жером научился идти на компромиссы. И, упоминая о его готовности жениться вновь в соответствии с пожеланиями брата, мадам Жюно добавляет: «Он хотел вкусить сладости власти подобно остальным членам его семьи и отказывался от своих слов еще до того, как прокричит петух!»