Ранней весной 1806 года план Каролины возымел успех. Среди ее прежних школьных подруг, обращавшихся к ней за помощью в создании семьи, была красивая брюнетка по имени Элеонор Ревель, урожденная Денуэль из Ла-Плень, дочь пользовавшихся дурной славой родителей, которые выдали ее замуж за какого-то проходимца, когда ей было семнадцать лет. Через несколько недель после свадьбы муж ее был арестован по обвинению в подлоге и заключен в тюрьму, а разбитая горем Элеонор, стоящая перед перспективой нищеты, попросила помощи у самой знаменитой ученицы мадам Кампань, теперь великой герцогини Берга и Клевеса. Каролина предложила этой девице незначительную должность, и, заметив ее красоту, не теряя времени, представила ее Наполеону. Связь их была исключительно короткой, так как Наполеон, без меры загруженный в других местах, почти сразу же устал от нее. Но в конечном счете ей удалось избавить его от опасений, которые тревожили его в течение ряда лет. Когда год подходил к концу и Наполеон, сокрушив Пруссию, вел наступление против царской армии под Варшавой, из Парижа прибыл курьер с сообщением, что Элеонор Ревель родила ему сына. В то время он был немногословен, но направил указание, чтобы мальчика отдали на попечение няни вместе с ребенком Каролины, Ахиллом. Каролина была в восторге и сообщила обо всем Мюрату (которого некоторые считали отцом ребенка). Но весьма сомнительно, чтобы красивый, мужественный сын содержателя гостиницы мог тогда задуматься об этом; он был слишком занят, обхаживая поляков и разъезжая по Варшаве в самой ослепительной форме, когда-либо виданной в этом городе. В то время Мюрат уже представлял себя королем, правителем освобожденной Польши.
В том же самом 1806 году, когда Великая армия билась с русскими в болотах Польши, парижское общество превзошло светские стандарты, установленные Марией Антуанеттой в заключительные годы прежнего режима. Революция закончилась, ее ограничения и вдохновленные порывы таяли в блеске титулов и светской пышности, и именно Каролина задавала тон в компании жен военных спекулянтов и политиканов, которые осаждали императорский двор. В течение всей той зимы в бальных залах Парижа ощущалась нехватка молодых людей, но накал развлечений среди жен, дочерей и сестер военных не ослабевал из-за отсутствия под рукой их мужчин. Проходили бесчисленные балы, праздники, фейерверки и музыкальные увеселения, куда вызывались профессиональные писатели и музыканты, чтобы поддержать затеи Каролины, Элизы, а иногда и Полины, которая время от времени принимала участие в этих потехах, но обычно уклонялась от них, ссылаясь на плохое здоровье.
Здоровье Полины было источником большого недоумения для ее друзей и родственников. Когда бы какое-либо событие ни потребовало административных усилий с ее стороны, она принималась говорить тихим голосом и болезненно улыбаться, как подлинный инвалид, и оставалась в стороне, пока все не решалось само собой. Будучи всегда самой любимой из сестер, она проявляла минимум ревности, и даже женщины отдавали ей должное за привлекательность и терпеливый характер. Тот образ жизни, который вела Полина, мог бы погубить ее, если бы ее здоровье было таким слабым, как она пыталась представить. Однажды Полина и Каролина участвовали в специальном представлении, в котором им отводились ведущие роли в музыкальной комедии: Каролине — несговорчивой любовницы, а Полине — крестьянской невесты. Этот спектакль, который повторялся на протяжении нескольких недель, вызвал в Париже сенсацию. Но в артистическом отношении он не был успешным, так как Полина не могла петь, а актерские способности Каролины опозорили бы даже провинциальную драматическую труппу. Мадам Жюно заявляет, что пение Полины было настолько беззвучным, что его едва можно было расслышать, а Каролина выступала как полная дурочка благодаря притворным нежностям, которые капризно срывались с ее губ, никогда не предназначавшихся для произнесения мелодичных звуков. Даже если сделать скидку на то обстоятельство, что генерал Жюно играл роль обожателя Каролины и был безнадежно в нее влюблен, вряд ли можно сомневаться, что у девиц Бонапарт отсутствовал сценический талант, хотя за пределами сцены их представления иногда действительно достигали весьма высокого уровня. Элизу убедили признать свои ограниченные данные как актрисы и посвятить себя более скромным ролям. Во время консульских дней она и Люсьен выступали в любительских спектаклях, и в одном случае Элиза играла трагическую роль перед публикой, включавшей ее брата. Бурьен сообщает, что Наполеон так от души хохотал, что по щекам у него потекли слезы. Наполеон не был доброжелательным критиком, и после того как опустился занавес, он поведал своей сестре, какое удовольствие доставила ему «ее пародия».
После своего повышения Элиза смогла дать простор талантам, которыми она обладала, и управляла своим княжеством Лукка-Пьомбино настолько искусно, что Наполеон публично поздравил ее. В 1809 году он добавил к ее владениям Тоскану, но муж Элизы, стушевавшийся Фелис, играл весьма малую роль в ее суверенном правлении. Когда она заняла свое положение в Италии, Наполеон дал ясно понять, что подарок носит вассальный характер. В императорском декрете провозглашалось, что любые дети — преемники Элизы будут вступать во владение княжеством по указанию императора и не должны заключать брак без его согласия. Фелис поэтому являлся всего лишь мужем королевы, и ему было приказано при всех государственных процессиях следовать в нескольких шагах позади нее. Ему также были отведены специальные апартаменты в дальнем конце дворца, и, даже получив титул князя, он вынужден был давать своему шурину подобострастную клятву верности. Такое перераспределение ролей в доме Баччиоки, однако, не разрушило этот брак. Возможно, что уступчивость Фелиса предотвратила развод, и Элиза родила ему сына и дочь. В соответствии с императорским эдиктом дочь была крещена как «Наполеон».
Предоставив своему мужу исключительно пассивную роль, Элиза посвятила себя задаче реорганизации своих территорий и в этом деле проявила немалую энергию и рассудительность. Она санкционировала общественные работы, стимулировала сельское хозяйство, покровительствовала искусству и составила реестр квот призывников, которые приходились на всех, кто осуществлял правление под властью Наполеона.
Когда к ее владениям была добавлена Тоскана, она очистила страну от разбойников. В этом отношении Элиза была более энергична, чем ее брат Жозеф в Неаполе, так как среди многих писем, которые Жозеф получал от брата приблизительно в это время, содержалось одно с приказом успокоить местных грабителей.
По всей очевидности, Элиза унаследовала административный талант Бонапарта, но Талейран, прекрасный судья в таких вопросах, рассматривал Каролину как самую интеллектуальную из девочек семьи и заявлял, что она имела голову Кромвеля, а плечи — хорошенькой женщины. Наполеон разделял такое мнение, заявляя, что был вынужден обращаться к своей младшей сестре так, как если бы он читал воззвание. Последующие события продемонстрировали, что Каролина обладала также редкой способностью к интригам и к двойственному поведению, но в тот период, на волне привилегий, которые последовали за Аустерлицем, Йеной и Фридландом, она проводила большую часть своего времени, организуя при дворе блестящие рауты. За два года, которые предшествовали ее возведению на трон, Каролина стала ведущей хозяйкой Парижа, и Елисейский дворец, где она жила с Мюратом, превратился в сцену для многих ярких зрелищ. Наполеон поощрял такие затеи и распорядился, чтобы Каролина, Полина и Гортензия каждую неделю во время зимнего сезона давали бал. Полина протестовала, заявляя, что слишком изысканна, чтобы быть втянутой в организацию подобных развлечений в таких масштабах (на каждом балу бывало приблизительно по двести человек), но Наполеон продолжал настаивать, и после бала у Гортензии в понедельник и бала у Полины в среду Каролина принималась за работу, чтобы превзойти своих сестер в пятницу. Обычно это ей удавалось, но такие балы часто бывали окрашены забавными происшествиями, как, например, во время показа кадрили, которую танцевали шестнадцать самых красивых посетительниц салонов столицы, причем все они были одеты в тирольские костюмы. Кадриль исполнялась на маскараде. И когда она вот-вот должна была начаться, Гортензию, принимавшую в ней участие, неожиданно вызвали в личную комнату, чтобы успокоить какую-то даму, которая была отвергнута в последний момент, но настаивала, чтобы ее включили в танец. Гортензия пришла в замешательство, увидев перед собой коротконогую, полную женщину, облаченную в маску. Почувствовав какой-то подвох, она заколебалась, после чего толстуха вскочила, обняла ее обеими руками и пыталась поцеловать. В ответ на крики Гортензии в комнату поспешили слуги, и тут выяснилось, что добровольцем оказался Камилл Боргезе, итальянский муж Полины, который любил проделывать разнообразные шутки. Наполеон иногда и сам дурачился на таких маскарадах. Однажды он убедил художника Исаби выдать себя за императора, в то время как сам Наполеон, спрятав лицо под маской, представлялся одним из гостей. Перевоплощение Исаби в Наполеона вышло превосходным, но он испытывал трудности со своими руками, которые оказались слишком велики, в то время как руки Наполеона были необычайно малы и изящны. На одном из балов Каролины возник неприятный момент, когда вдруг обнаружилось, что Гортензия пригласила привлекательную, но печально известную молодую особу, с которой у Мюрата была любовная связь. В своих мемуарах Гортензия заявляет, что она сделала это без злого умысла, но гораздо более вероятно, что такое приглашение явилось еще одним шагом в борьбе между семьями Бонапарт и Богарне. Узнав среди своих гостей несчастную женщину, Каролина даже не пыталась проявить приличествующий хозяйке такт, а, напротив, закричала во весь голос: «Я требую, чтобы эта женщина покинула мой дом!» Такие слова повергли бедную гостью в слезы, в то время как Жозефина, всегда радовавшаяся шансу оскорбить Бонапартов, зачислила эту девицу в число приближенных императорского двора.