Книга четвертаяВыжившие
Глава 11
Господа, я ясно вижу, что у вас нет склонности к этой войне…
В свете того, что произошло в западном мире после 1945 года и продолжительной «холодной войны» между двумя блоками с обеих сторон «железного занавеса», интересно бросить взгляд в прошлое, через более чем сто с половиной лет, на взаимоотношения России с остальной Европой и посмотреть, что пришлось говорить Наполеону по поводу кампании, которая предшествовала его падению.
«Та война, — сказал он, и на этот раз он говорил с полной откровенностью, — должна была быть самой популярной в нынешние времена. Это была война здравого смысла и подлинных интересов, война ради безопасности и передышки для всех. Она была миротворческой и предохранительной, действительно европейской и Континентальной. Ее успех мог бы установить баланс сил и создать новые комбинации, с помощью которых за опасностями нынешнего времени последовало бы спокойствие будущего. В этом случае, по моему мнению, для амбиций не было места. Подняв Польшу, которая была краеугольным камнем всей арки, я позволил бы королю Пруссии и эрцгерцогу Австрии или кому-нибудь еще занять трон. У меня не было желания заполучить что-то новое, и я оставлял бы себе всего лишь славу хороших свершений и благословение потомства». В окружении Наполеона имелись люди, составлявшие большинство, которые были более заинтересованы в семейной жизни, чем в хорошем мнении потомства. Боевые маршалы подустали. Они находились на войне уже довольно долго, со времени своей молодости, и в отличие от Жерома им не нужно было добиваться военной репутации. На военном совете в присутствии Мюрата, начальника штаба Бертье и генерала Раппа незадолго до того, как началась кампания, Наполеон заметил нежелание этих людей рисковать в новой авантюре всем, что они завоевали. И он заявил: «Я ясно вижу, что у вас нет склонности к этой войне. Король Неаполя с неохотой покинул свой прекрасный климат, Бертье не желает ничего большего, чем охотиться в своем поместье в Гросбуа, а Рапп преисполнен желания поселиться в своем доме в Париже». Из этих троих больше всех высказывался Рапп. Он бодро отметил, что Наполеон говорил правду.
Мюрат с неохотой воспринял свой вызов. Он наслаждался жизнью в Неаполе, и ему не хотелось оставлять дома Каролину и возлагать на нее ответственность за управление королевством. Перспективы обретения новой славы в удобных для кавалерии местностях между Варшавой и Москвой были ободряющими, но Мюрату теперь уже было свыше сорока лет, и он пресытился военной службой. Из родственников Наполеона лишь Мюрат и Жером сопровождали те полмиллиона людей, которые вечером 22 июня 1812 года вступили в Россию. Мюрат, командовавший двенадцатым корпусом, возглавлял наступление. Его надменная, выразительная фигура в торжественной форме, золотой скипетр, которым он размахивал, производили большое впечатление на казаков, и Мюрат превратился среди них в легендарную личность еще до того, как длинные колонны продвинулись вплоть до Смоленска. Даву с восьмым корпусом Жерома на своем правом крыле командовал первым корпусом, а среди других ветеранов были Ней, Макдональд и Виктор, все неудачники из Испании, галантный Ожеро, которому предстояло получить еще несколько ран, чтобы завершить свой финальный счет из тридцати четырех ранений в войнах империи, и такие опытные бойцы из гвардии, как Лефевр, Мортье и Бессьер. Это были наиболее впечатляющие боевые порядки из тех, которые видела Европа с тех пор, как в античные времена по Греции прошлись персы.
Вначале дела шли довольно хорошо, хотя вскоре стало недоставать кормов и погибли тысячи лошадей, поглощавших незрелую рожь. Великой армии удалось расчленить защитников России, и генерал Багратион, отступавший на восток, оказался в большой опасности быть окруженным и разгромленным в клещах между Даву и Жеромом, преследовавшими его с севера и юга. Так и могло бы случиться, если бы Жером не занимался кутежами, потеряв почти неделю под Гродно и дав русским время, для того чтобы выскользнуть из клещей. Наполеон, узнав, почему противник смог улизнуть, разгневался на своего брата, но, как оказалось, не просто просчет привел к катастрофе короля Вестфалии, так стремившегося к славе. Когда он решил привести свои части в движение (а, как представляется, были и некоторые оправдания для проволочки, вызванной изнеможденным состоянием его людей), он обратился как равный к раздражительному Даву, предлагая некоторое взаимодействие между их корпусами. В ответ Даву заявил, что он мог бы отдать любые необходимые приказы и что Жерому следовало бы рассматривать себя как подчиненного ему командующего. Трудно теперь выяснить, направлял ли Наполеон конфиденциальные инструкции на этот счет. Возможно, он так и сделал, припоминая слабую исполнительность Жерома как военного в Саксонии за шесть лет до этого или его безответственную карьеру как моряка. Во всяком случае, Жером затаил обиду и, что еще хуже, высказал свое недовольство в письме, послав его императору, после чего уехал в Варшаву ждать высочайшего решения. Этот чудовищный жест походил на отказ от командования перед лицом противника, и все раздражение, которое испытывал Наполеон в отношении своего брата, показалось мелочью в сравнении с яростью, вызванной таким нелепым поведением. Он произнес громкую клятву никогда больше не поручать своему жалкому брату командование любого рода, и Даву, мрачно улыбаясь, продолжал наступать, чтобы встретиться с Мюратом, который истощал свою кавалерию и изводил пехоту в погоне за отступавшими русскими, будто проводил парад мирного времени.
Жером, теперь уже официально отстраненный от командования, вернулся в Кассель. Если бы он мог предвидеть это, то, возможно, решился бы сразу покинуть кампанию, которая не принесла заслуг никому, кроме Нея, руководившего осколками арьергарда. Шел июль, когда Жером лишился командования, а через пять месяцев только небольшая часть Великой армии смогла вернуться на поля Центральной Европы. Все остальные, более чем 400 тысяч человек, были мертвы или оказались захваченными в плен.
В задачу настоящего исследования не входит изложение хорошо известной катастрофической кампании Наполеона в России. Семь основных действующих лиц этой хроники не принимали в ней участия, если исключить короткое и бесславное пребывание Жерома как одного из руководителей правого центра. На протяжении тех пяти месяцев, когда Великая армия пробивалась к Москве, рыскала в поисках поживы среди ее дымящихся руин, а затем тащилась в грязи обратно в Восточную Пруссию, четыре брата Наполеона и три его сестры были далеки от места военных операций. Элиза, Полина и Каролина проводили время в Италии, где Полина, как обычно, предавалась наслаждениям, а Элиза и Каролина учились управлять своими королевствами. Жером погрузился в вихрь публичных и личных развлечений в Вестфалии, а Люсьен и Луи продолжали свои литературные занятия: один из них в окружении почитателей в Торнгрове, другой — в одиночестве ссылки в Граце. Только усилия Жозефа были в некоторой мере сопоставимы с усилиями человека, находившегося перед лицом катастрофы на востоке, но Жозеф уже примирился с безнадежностью своей задачи. В отличие от своего брата он мог с удовольствием ожидать отхода от требований государства.
Сообщения о катастрофе французов в России медленно доходили до горных убежищ испанских партизан, разбросанных гарнизонов британских и португальских войск в восточной части Испанского полуострова. Здешних мест время от времени достигали слухи о жестоком отпоре французскому наступлению под Бородином и огромных потерях армии, удалившейся от источников снабжения и пополнения. Распространялся особенно настойчивый слух, будто Москва уничтожена поджигателями, и, наконец, шепотом стали передаваться известия о полном разгроме знаменитой армии и о ее преследовании на равнинах царскими казаками. Никаких подлинных новостей, однако, из России не приходило, пока Наполеон не издал свой знаменитый бюллетень, в котором откровенно признавал огромные размеры катастрофы. Это не было придано огласке во Франции до декабря, а потому тягостное известие достигло Жозефа в Мадриде только около трех недель спустя.
В противоположном направлении новости поступали гораздо быстрее: стремительно скакавший курьер доставлял Наполеону испанские депеши всего лишь через двадцать шесть дней после того, как они были написаны в Мадриде. Депеши содержали запрос о смещении маршала Сульта из-за его упорного нежелания сотрудничать с королем и двором. Наполеон, столь же знакомый со стремлением Сульта к трону, как и с неспособностью Жозефа управлять чем-либо более крупным, чем провинциальное поместье, не отвечал; ему приходилось решать другие, куда более неотложные проблемы.
Наполеон, которому предшествовал разодетый король Неаполя, вошел в Москву 15 сентября. Покинул он ее с 115 000 солдат и бесчисленными сопровождавшими 19 октября. За сорок шесть дней между его уходом из Москвы и отъездом из армии его войско сократилось до нескольких тысяч полуинвалидов, которые держались вместе благодаря единственному непобежденному маршалу Мишелю Нею, бывшему подмастерью бочара, потом кавалеристу в гусарском полку, а еще позднее князю Московскому. Совсем мало славы за эти сорок шесть дней досталось величайшему полководцу века и уж совсем ничего его расцвеченному зятю, королю Неаполя. Единственный среди высших офицеров армии, которая в течение восемнадцати лет добивалась сказочных успехов, Ней покинул русскую землю непобежденным и неустрашенным. К тому времени как Ней пересек мост через Неман, Наполеон уже отправился в свое рекордное путешествие из Сморгони в Париж. Этот рейд на санях и в карете был осуществлен по зимним дорогам за двенадцать дней. За ним почти немедленно последовал Мюрат, которому он передал верховное командование. С меньшими угрызениями совести, чем последний из его умирающих от голода солдат, король Неаполя повернулся спиной к этой толпе и направился на юг, чтобы там правильно поставить паруса перед надвигавшимся штормом. Королевский дезертир покрыл расстояние между Неманом и Неаполем почти столь же быстро, как его господин совершил путешествие из Сморгони в Париж. Позади, для того чтобы как-то помочь измученным голодом, обмороженным уцелевшим солдатам, был оставлен Эжен Богарне, вице-король Италии и сын выброшенной за ненадобностью Жозефины. Эжен не сбежал в Италию. Вместо этого он остался на своем посту и во всех отношениях вел себя как ответственный командир. Следовательно, Наполеон был прав, когда рекомендовал Эжена беспомощному Жерому как «превосходный образчик того, чем должен быть молодой человек».