Маршалы приняли решение перестать притворяться, будто поток может быть перехвачен и повернут вспять. После короткого совещания делегация, состоявшая из прежних республиканцев Лефевра и Нея, вошла к Наполеону и начальнику штаба Бертье и заявила, что император должен принять те условия, которые сможет, и что разрушительной войне должен быть положен конец. Когда Наполеон ответил, что сам возьмет на себя командование войсками, Ней грубо заявил ему, что солдаты будут подчиняться своим руководителям, а Бертье, который в течение восемнадцати лет работал рядом с Наполеоном, не обмолвился при этом разговоре ни словом. Наполеону пришлось воспринять неизбежное, и двое из маршалов были посланы в Париж объявить, что он готов отречься от престола в пользу своего сына. Но для такого решения уже было слишком поздно. Мармон, старейший друг Наполеона, уже проводил свои части через линии союзников в Версаль, и всем было ясно, что даже рядовые солдаты Великой армии были готовы обменять Наполеона на мир.
Сообщения о сдаче Парижа и о предательстве Мармона подтолкнули императора к подписанию почти безоговорочного отречения от власти. В ту самую ночь он проглотил яд, но лишь вызвал у себя рвоту. Это не была серьезная попытка совершить самоубийство. Он отказался от трона и воспринял поражение потому, что у него не было альтернативы, но в глубине своего сердца он все еще верил, что какой-нибудь сверхъестественный поворот судьбы вскоре снова превратит его в повелителя Европы. Зачем же еще нужно было ему сопровождать свой акт отречения от престола условием, что каждый из его братьев и сестер должен получать ежегодную пенсию, эквивалентную 20 тысячам фунтов стерлингов?
В Блуа все были в смятении. Ничего, кроме слухов, туда не поступало, и Жозеф, к которому теперь присоединился и Жером, предпринял сознательную попытку взять письмо с последними инструкциями из Фонтенбло и убедить императрицу и ее ребенка бежать к югу по Луаре. Она отклонила эту идею, предпочитая устремиться под покровительство своего отца, так что все они выехали в Орлеан, где и были встречены представителями провинциальных властей с достоверными сведениями об отречении. Посыльный интересовался не столько семьей Наполеона, сколько судьбой наличности и бриллиантов, которые бежавший двор сохранял при себе. Они сдали все вместе со знаменитым Регентским бриллиантом и маленьким королем Рима, и им больше ничего не оставалось делать, так как поступили сообщения, что Наполеон направляется в ссылку и что Франц, император Австрии, собирается взять свою дочь и ее трехлетнего сына под свою защиту. Итак, мрачные прогнозы мадам матушки наконец сбылись, и империя, титулы, троны и богатства исчезли подобно орудийному дыму.
Император, освободившись от своей охраны, 20 апреля направился в крохотное королевство на острове Эльба. К этому времени семья рассыпалась, бывшие короли или принцессы удалились в места, которые сулили им максимальную безопасность и комфорт, и, хотя они более двадцати лет зависели от щедрости своего брата и были обязаны ему всем, что имели, каждый из них втайне решил извлечь максимум возможного из ситуации.
Оглядываясь на падение французского правительства в 1814 году, трудно не сравнить его с тем, что случилось при почти подобных обстоятельствах в 1870-м и 1940 году. Самодержцы Европы вступили в Париж в 1814 году как победители страны, которая доминировала над ними со времен французских триумфов 1793-го и 1794 года. В последующие два десятилетия возвышения Наполеона народы Испании, Голландии, Италии и Германии стали объектом безжалостных поборов французских сборщиков налогов, опиравшихся на штыки армии. А Россия, хотя и не бывшая под оккупацией, ужасно пострадала от вторжения на ее территорию и разрушения Москвы. Принимая все это во внимание, не стоило бы удивляться, если бы вступившая во Францию коалиция была преисполнена решимости заставить ее дорого заплатить за целое поколение угнетенных и обратить против семьи Бонапарта ту мстительность, которую проявил Бисмарк в 1871 году, когда он похвалялся, что не оставит французам ничего, кроме глаз для пролития слез. Ничего подобного не произошло. К самому Наполеону относились с уважением, а его братья и сестры ни в коей мере не были наказаны за участие в двадцатилетних кутежах за счет Европы. Все, что требовалось от них, это оставаться во Франции и воздерживаться от вмешательства в политическую жизнь.
Подобная снисходительность не проявлялась некоторыми из прежних подданных императора, и события, связанные с его переездом в свое островное королевство, являются наглядным уроком непостоянства народной любви. В рядах армии все еще были люди, готовые умереть за него, но гражданские лица, особенно на юге, придерживались иных взглядов. В некоторых случаях во время переезда Наполеона его чуть не линчевали родители и жены, которые потеряли своих сыновей, мужей, отцов и братьев, и, если бы не бдительность сопровождавших его русских, британских и австрийских офицеров, он вряд ли бы достиг Средиземноморья живым. В одном из городков Наполеон увидел свое изображение повешенным, а в другом, переодевшись в австрийского офицера, он обсуждал возможность своего убийства с девицей, служившей в придорожной гостинице.
Никто никогда не ставил под сомнение мужество Наполеона Бонапарта на поле боя, но на протяжении всей своей жизни он испытывал ужас перед толпой. И когда после нескольких бессонных ночей в дороге 26 апреля Наполеон прибыл в окрестности Ниццы, это был глубоко потрясенный человек. Там его уже ожидала одна из сестер, для того чтобы приветить и успокоить. Полина провела зиму у побережья, где она арендовала небольшой загородный дом с минимумом прислуги. Новости о том, как встречали Наполеона в пути, опережали его, и недоброжелательность населения нарастала. С балкона Полины можно было наблюдать, как люди обсуждали перспективы бурной встречи тирана. Когда он прибыл и Полина выбежала навстречу, чтобы приветствовать бледного тучного человека, выходившего из кареты, она вдруг отпрянула в изумлении, разглядев австрийскую форму, которую он носил на последнем отрезке пути. На какое-то время корсиканская гордость, характерная для всех Бонапартов, помешала ей броситься к нему на шею, и она резко сказала: «Надень французскую форму, прежде чем я тебя поцелую!» Он сразу же понял ее колебания и пошел переодеться, вновь появившись в форме Старой гвардии. Она заключила его в объятия, и этот знак привязанности, которая всегда существовала между ними, доставил ему больше удовольствия и уверенности в себе, чем любые другие личные встречи за несколько предыдущих недель. Он оставался у нее полтора дня, а в компании Полины никто не мог пребывать долго в подавленном настроении: к нему даже возвратилась некоторая беспечность, и он прохаживался среди дворовых, вызывая тревогу за его безопасность у офицеров-союзников. У них не было причин опасаться террористического акта. Канонир, который приводил в трепет бесчисленных дипломатов, утратил свои характерные черты, и вскоре люди перестали его бояться. Затем, отдохнувший и посвежевший, с высоко поднятой головой, Наполеон погрузился на судно, направлявшееся к Эльбе, оставив Францию на расстоянии менее чем однодневной поездки от того места, где он высадился в лохмотьях и обратился к государству с просьбой о выплате субсидии беженцам.
Когда известие о поездке Наполеона на юг дошло до Жозефа, они с Жюли тотчас же уехали в Швейцарию. Швейцария и Флоренция были двумя излюбленными убежищами для Бонапартов, и Жозеф, который, по всей видимости, никогда не страдал подобно Жерому от финансовых затруднений, купил поместье под Прангинсом, вблизи Лозанны. Там при своей способности расслабляться, которая была присуща лишь старшему Бонапарту, он и обустроился, чтобы наслаждаться прекрасными видами Альп и писать доброжелательные письма с советами своим братьям и сестрам. Было что-то весьма забавное в том, что Жозеф внезапно взял на себя обязанность советника семьи. Многие годы он тонул в потоке советов и порицаний. Каждый курьер, скакавший в Италию и Испанию, привозил ему многие страницы мелко исписанных инструкций о том, что делать и чего не делать и как вести себя в качестве посла или короля. Даже когда он был молодым человеком, замышлявшим переход из Церкви в армию, над ним довлел его надоедливый брат, и, когда Наполеон стал главой государства, потоки советов и критики не прекращались. Теперь все изменилось. Жозеф снова стал провинциальным господином, хорошо устроившимся для того, чтобы поддерживать личный контакт с каждым лояльным бонапартистом, в то время как его брат был заточен на острове в окружении шпионов пяти стран. Наполеон не замедлил увидеть преимущества такой ситуации и во время своего десятимесячного пребывания на острове Эльба в полной мере использовал Жозефа как парламентера, причем тот вступал в переговоры с исключительным усердием. Он писал Наполеону обо всем, что происходило или могло произойти на материке, а Наполеон относился к его информации с серьезностью, которая должна была вызвать благодарность. В письме, написанном в июле, изгнанник обсуждал поведение своего зятя Мюрата, все еще торжественно восседавшего на самом краю неаполитанского трона. «Пошли кого-нибудь к нему со всей поспешностью, — писал он, — и откровенно опиши ему порочность его поведения. Напиши также королеве о ее неблагодарности, которую ничто не может оправдать и которая возмущает даже союзников». Жозеф повиновался, и сочинение подобных писем, очевидно, приносило ему удовлетворение. Другая тема, по которой Жозеф писал длинные письма, касалась различных заговоров против жизни императора, и это вовсе не были выдумки, так как за кулисами политической сцены были люди, которые многое бы отдали, чтобы увидеть императора мертвым. Существовало также немало авантюристов, готовых поработать для заговорщиков, если бы те стали платить наличными и гарантировали бы, что их не арестуют. Одним из таких людей был наш старый знакомый Марбрей, который за несколько лет до этого использовал кнут против своей любовницы и ее возлюбленного. Марбрей снова приобрел известность в первые дни реставрации, привязав значок ордена Почетного легиона к хвосту своей лошади. Он также получил печальную известность трусливым нападением на жену Жерома, Екатерину, когда с бандой головорезов скрылся с ее наличностью и драгоценными камнями. По-видимому, он пользовался протекцией в высших сферах, ибо, когда Екатерина пожаловалась Людовику XVIII, ее драгоценные камни и часть денег были ей возвращены, но Марбрей остался ненаказанным. Можно почти с определенностью сказать, что этот человек был нанят для такого дела и что он участвовал в заговоре с целью убийства Наполеона во время его поездки к побережью. В двух случаях Жозеф смог предостеречь Наполеона о планах предполагаемых убийств. В результате все подозрительные личности на Эльбе были арестованы до того, как попытка убийства могла быть совершена. Весьма вероятно, что за этими заговорами стояли члены «Туте ндбунда», германского националистического движения, и что ни одна из великих держав не была в них вовлечена.