в, которые приводили в ярость простых островитян, уже разоренных реформами нового правителя. Наполеон был в восторге от компании своей сестры, и на основании перехваченного с Эльбы письма клеветники доказывали, будто между братом и сестрой существовала кровосмесительная связь. Полина, как отмечалось, ссылалась на усталость от жизни на острове и жаловалась на нехватку любовников, заявляя: «С тех пор как я пребываю здесь, у меня был только этот испорченный старый мужчина». Группировка Бурбонов всячески раздувала это замечание, но те, кто принимал его за чистую монету, были, вероятно, не знакомы с редким чувством юмора Полины. Во всяком случае, эти слова дошли до нас через Мунье, бывшего секретаря, который заполучил их от Бужно, агента полиции. Из-за таких сомнительных источников подобная клевета отвергалась большинством историков.
Бурбоны славились своей глупостью еще до Революции, но по возвращении во Францию их бестактность и высокомерие превзошли все ожидания. За двадцать с лишним лет их отсутствия страна взрастила поколение героев, многие из которых были еще живы. По условиям перемирия во Францию вернулись триста тысяч военнопленных, среди них были и ветераны, внесшие свой вклад в триумфы Аустерлица, Йены и Ваграма. И эти люди, которые имели почет и уважение империи, теперь превратились в изгоев, радующихся тому, что им удавалось освободиться от надзора полиции и заработать на кусок хлеба. Маршалы империи, чьи имена стали легендарными еще при их жизни, подвергались оскорблениям со стороны эмигрантов и вынуждены были терпеть унижения и видеть слезы своих жен из-за презрения аристократов, отсидевшихся за границей во времена Террора. Обескураженные и рассерженные рядовые армии вскоре разочаровались в законности власти и собирались в кафе, чтобы поговорить о великих днях, вспомнить русскую кампанию, катастрофы в Испании и Германии. И все это время человек на Эльбе и сотни его агентов, разбросанных по Франции и Италии, наблюдали и прислушивались, ожидая шанса для превращения народного недовольства в восстание против королевской семьи, восстановленной на троне при помощи иностранных штыков. От Люсьена в Италии пришло известие, что итальянцы на севере относятся недоброжелательно к восстановленным Габсбургам, а Мюрат, опасаясь, что его договор с Австрией не будет утвержден, задавался вопросом, что ему и Каролине предстоит делать, если в один прекрасный день Франция пригласит Наполеона обратно в Париж. Жозеф, спокойно проживавший в Швейцарии, подтверждал такие сообщения, а Жером в Триесте продолжал пользоваться услугами трех камергеров, несмотря на то что остался почти без средств. Луи жил по-прежнему, бормоча угрозы в адрес женщины, лишившей его детей.
Каролина и Мюрат делали все возможное, чтобы вновь обрести доверие бонапартистов, в который раз объясняя, что они были вынуждены присоединиться к врагам Франции. Полина, которую никогда не интересовала политическая жизнь, развлекала Эльбу своим умом и салонной грацией. В Вене державы-победительницы спорили и пререкались, будто не сознавая, что они восстанавливали старые порядки на вершине действующего вулкана. Затем к испугу парламентариев, восторгу ветеранов и удовольствию всех незаинтересованных это случилось. В ночь на 26 февраля несколько сот человек, вся армия Эльбы, были тайно погружены на небольшие суда, и к 1 марта, менее чем через одиннадцать месяцев после своего выдворения из Франции, Наполеон высадился близ Канн и начал продвижение к Парижу. Полина все же оказалась вовлеченной в политику. В ту ночь, когда Наполеон и его гвардия выскользнули с острова, она дала великолепный бал, который ввел в заблуждение каждого вражеского агента на острове.
Никогда еще не было более дерзкой авантюры. Даже нападение на Египет или переход через Альпы не сравнимы с ней, азартной игрой, в которой ставки означали все или ничего. Возможно, лучшая иллюстрация продвижения Наполеона на север может быть обнаружена во французской газете, которая суммировала реакцию французской прессы. Вот календарь событий, как он публиковался в то время.
25 февраля: Искоренитель подписал наступательный и оборонительный договор, но неизвестно с кем.
26 февраля: Корсиканец покинул остров Эльба.
1 марта: Бонапарт высадился в Канне с одиннадцатью сотнями человек.
7 марта: Генерал Бонапарт занял Гренобль.
10 марта: Наполеон вступил в Лион.
19 марта: Император сегодня достиг Фонтенбло.
19 марта: Его императорское величество завтра ожидается в Тюильри.
Повсеместно разные люди окружали его, но немногие делали это столь быстро и безоговорочно, как его семья, это сборище бывших королей и имперских принцесс, которые во время его отсутствия уже начали скатываться в безвестность.
Жозеф, Люсьен, Каролина и Мюрат, несомненно, сознавали намерение Наполеона при первой же возможности выступить с претензией на трон Бурбонов, но у них не было предварительных сведений о времени и месте такого мероприятия. Первые надежные известия о происходящем достигли их, когда Наполеон вошел в Гренобль и покатилась волна восторгов. Жозеф тотчас же начал действовать. Он написал письмо Мюрату, убеждая его объявить войну своим новым австрийским друзьям, а затем направился в Париж, чтобы прибыть туда всего через два дня после вступления в город Наполеона. Жюли, его жена, была уже в столице. Она приехала незадолго до отбытия Наполеона с Эльбы, чтобы восстановить собственность на их замок Мортфонтен, поэтому оказалась на месте, чтобы приветствовать императора, когда тот прокладывал себе путь через восторженные толпы к Тюильри в ночь на 20 марта, в четвертую годовщину рождения короля Рима. Люсьен прибыл вскоре после этого, и, как представляется, мало что было сказано о продолжительной ссоре между братьями. Жозеф снова занял свое место в палате пэров, и Люсьен мог бы присоединиться к нему, если бы какой-то педант не отметил, что Люсьен никогда не был действующим имперским принцем и поэтому-де не обладал достаточной квалификацией, чтобы заседать среди избранных. Эта увертка могла бы прежде вызвать гнев семьи, но теперь она прошла незамеченной. Люсьен довольствовался тем, что возобновил свою деятельность в палате депутатов, где и взял на себя работу по укреплению интересов Бонапарта. На протяжении нескольких последующих недель и он и Жозеф подобно скалам противостояли сталкивающимся течениям общественного мнения.
Бросок Жерома в Париж был отмечен некоторыми происшествиями. Услышав знаменательные новости в своем пристанище в Триесте, он попрощался с верной Екатериной (которая только что после семи лет супружеской жизни подарила ему наследника) и направился в Неаполь, где встретил свою мать и сестер. Затем он по какой-то необъяснимой причине поехал во Флоренцию и там с трудом избежал австрийского плена. Уклонившись от австрийцев, он опять проехал в Неаполь, и после совещания с матерью и дядюшкой, кардиналом Фешем, все трое решили рискнуть вернуться во Францию морем, используя наименее опасный вариант. Они проехали через Корсику, увернувшись от британских патрульных судов, и высадились в том самом месте, где 1 марта ступил на берег Наполеон.
Поездка Жерома на север стала повторением триумфального шествия его брата. Вокруг него толпились люди, а в Лионе он натолкнулся на Барраса, человека, который возглавлял Директорию в дни, предшествовавшие перевороту 1799 года. Старый интриган был раздосадован тем королевским достоинством, с которым держался Жером, проходя сквозь волнующиеся толпы и восклицая: «Ага, мы, Бонапарты, снова идем на поправку!» Достигнув Парижа в сопровождении матери и дядюшки, бывший король Вестфалии с большой сердечностью был принят своим братом. Все прежние разногласия были забыты при драматических обстоятельствах объединения семьи, и на встрече в Шамп-де-Мей трое братьев поддерживали императора. Жозеф и Жером как короли сидели справа от него, а Люсьен, старый республиканец, — слева. Три сестры остались в Италии. Каролина безуспешно пыталась поднять воинственный дух у неаполитанцев. Можно лишь догадываться, что думала об этой последней авантюре мадам матушка и согревал ли ее сердце вид ее детей, снова трудившихся в гармонии. До того как Наполеон покинул Эльбу, он спросил у нее совета, и она загадочно ответила: «Следуй своему предназначению, мой сын». Из всех ее детей только Луи оставался в стороне во Флоренции, непреклонный в своем отказе вернуться. Но даже он написал Наполеону длинное, помпезное письмо, которое ссыльному на острове Святой Елены приходилось вспоминать с саркастическим удовольствием. «Это был почти ультиматум, — размышлял там Наполеон, — излагавший условия, при которых он мог бы вернуться!» И подобно ультиматуму эти условия были отклонены, ибо Луи требовал, чтобы ему было разрешено развестись с Гортензией, а Наполеон и слышать об этом не хотел. Он предпочел примириться с утратой дружбы с Луи и объявил, что поведение его брата «было вызвано хроническим состоянием его здоровья, которое деформировало его внешность и вызвало у него односторонний паралич».
Луи мог бы быть сброшен со счетов как мизантроп, а хорошие советы по поводу сложившейся ситуации с готовностью предлагались Жозефом и Люсьеном, причем оба они убеждали Наполеона упредить реакцию великих держав путем нового отречения от престола в пользу его четырехлетнего сына. Вначале Наполеон был склонен согласиться с ними, отмечая, что он возвратился во Францию не как завоеватель, который хочет вновь поставить Европу вверх ногами, а в качестве гаранта завоеваний революции. Возникали, однако, значительные трудности на пути принятия советов его братьев. Король Рима был теперь тщательно охраняемым узником в руках своего австрийского деда, и поступило известие, что Мария Луиза не желает возвращаться к мужу, так как ему неверна и утешилась с человеком, специально приставленным к ее домашнему хозяйству. Этим человеком был одноглазый австрийский кавалерист по имени Нейперг, а лицом, которое дало ему поручение соблазнить Марию Луизу, был Франц, отец его жертвы, самодержец, который однажды описывал Наполеона как «бестию Апокалипсиса». В таких условиях у Наполеона не было иного выхода, кроме как уступить настойчивому требованию большинства своих сторонников и отказаться от плана своего отречения в пользу сына. Он вынужден был также защищаться, потому что Англия и Пруссия оставались его непримиримыми противниками и их армии уже были на марше.