Клетчатый выскочил с винтовкой на дорогу. Грохнул выстрел.
– Мазила! - заорал старший.
Клетчатый передернул затвор. В пыль, сверкнув на солнышке, вылетела стреляная гильза. Он поднял винтовку к плечу, но в тот момент, когда нажимал курок, Валя толкнула винтовку снизу. Пуля сбила ветку с березы.
– Ты что?… А?… - Клетчатый оторопел, лицо его и без того красное начало наливаться кровью, засинело. - Ты!…
– Остынь! - гаркнул старший. - Вяжи этих. Хоть каких привезем, от греха подальше.
Только теперь Серега понял, с кем они имеют дело. Полицаи схватили его и связали руки сзади.
– Эту я сам повяжу, - сказал Клетчатый. - Вы идите. Мы догоним.
– Ну-ну, - ухмыльнулся старший и скомандовал: - Топай.
Тот, в старом пиджаке, ткнул прикладом Серегу между лопаток.
– Да за что, братцы! - заорал Серега в отчаянии. - Мы чего? Мы - ничего. Идем себе. Жрать хотите, так берите! Не жалко.
– Топай, топай.
Сергей шел и все оглядывался. Вали не было видно. И тут они услышали выстрел. А потом на дороге показался Клетчатый. Он почти бежал, закидывая винтовку за плечо.
Клетчатый догнал их и хрипло попросил тряпицу, кисть была в крови.
– Не девка - тигра. Шлепнул я ее.
Все произошло так неожиданно, так быстро и непоправимо, что Сереге захотелось завыть!
Версты через три они увидели лошадь с телегой. Женщины не было.
– Ушла, - сказал старший. - Всыпет нам Тарасенка.
– Не ушла, - усмехнулся Клетчатый. - Убита при попытке к бегству.
– Думаешь?
– А чего мне думать. Думалка у начальства. Наше дело - сполнять. Пускай проверяют. Лежит в кустах.
Серегу привезли в большое село. Потом дальше в город. Допрашивали, били…
– Арбайтен, арбайтен! - крикнул автоматчик.
Вскоре после полудня из переулка показалась ленивая лошадь. Она шла медленно, обмахиваясь рыжим хвостом. На телеге с резиновыми шинами восседал старик.
Арестанты прекратили работу, каким-то чутьем поняв, что везут баланду. Есть очень хотелось. Серега вытер слезящиеся от пыли глаза. Да это никак сторож из цирка, хромой. Еще один знакомый!
Лошадь подкатила телегу к разбитому зданию и охотно остановилась. Хвост ее беспрерывно летал вправо-влево.
– Та-ак, - сказал старик, не слезая с телеги. - Тут, что ли, зеки?
– Тут-тут… - произнес кто-то торопливо.
Старик, не обращая внимания на автоматчика, достал из-под доски, на которой он сидел, жестяные миски и ложки. Со дна телеги большой солдатский термос. Открыл крышку. Оттуда пошел такой мясной дух, что автоматчик изумленно поднял брови, а пес стал принюхиваться.
– Подходить по одному. Громко называть свое имя-фамилие, - сказал старик. - Чтобы по два раза не соваться. Знаю я вас!
– Найн, найн, - сказал автоматчик, взял ложку, сунул ее в термос, подхватил что-то густое, понес в рот. - О-о!… Кара-шо-о! - Он схватил миску и сунул ее старику под нос.
– Арестованных объедаешь… Хрен с тобой, жри! - Старик налил автоматчику полную миску.
– Не волнуйтесь, крещеные. Никого не обижу. На всех хватит. Не тюремная баланда. Кулеш! От фрау Копф.
Никто из них не слышал такого имени, но все закивали дружно. Очень хотелось есть.
Арестанты подходили по одному, называли свое имя, и старик наливал им в миски варева до краев, да еще давал по ломтю хлеба. Они садились на груду кирпичей и жадно ели. Они не видели такой пищи давно, наверное, с тех пор, как началась война. Они уже забыли, что бывает такая еда. А в сравнении с тюремной баландой из брюквы!…
– Николаев, Сергей, - назвался Серега. Так он значился в документах.
Старик посмотрел на него внимательно.
– Точно?
– Что ж, я своего имени не знаю?
– А Ефимова среди вас нету?
Серега понял, что старик не зря заставил всех называть свои имена. Тут без Великих Вождей не обошлось.
– А вы сторожем в цирке работали, - сказал он тихо.
– Точно.
– А я Эдисон.
– То ты Николаев, то Эдисон… - пробормотал старик недоверчиво. - Держи. - И сунул ему хлеб, завернутый в бумажку.
Серега отошел в сторону, сел на кирпичи. Бумажку спрятал в карман. Потом передумал, извлек ее оттуда и расстелил на коленях. Положил на нее хлеб. Похлебал из миски. Он так разволновался, не разбирал, что ест. Все его внимание сосредоточилось на автоматчике. Тот доел кулеш, дал облизать миску псу, бросил ее в телегу и отошел к дальнему углу дома. Автоматчик, что стоял там, торопливо пошел к телеге. Хлебать кулеш.
Серега осторожно снял хлеб. В уголке бумаги маленькими буковками было написано:
"Завтра в обед. Как заварится каша. Тикай во двор. На стене веревка. За стеной - бочки. Будем ждать. В. В."
"В. В." - Великие Вожди.
Серега не понимал, что за каша и что за веревка. Ладно, над этим он еще успеет поразмыслить. Сердце его пело. Друзья действуют.
На следующий день, вскоре после полудня на улице Коммунаров случилось происшествие, о котором говорил весь город, кто со смехом, а кто и со злорадством.
Старик привез арестантам баланду, только раздал, как на улице появился мальчишка с серой, прихрамывающей собакой. Собака, увидев служебного пса автоматчика, вырвалась и, волоча за собой поводок, бросилась на него. Они сцепились, рыча, только клочья шерсти полетели. Автоматчик, который держал конец поводка навернутым на запястье, от неожиданности упал и облил себя горячим супом. На помощь ему бежал второй. Собак растащили. Обеим попало. Мальчишка со страху сбежал. Его собака умчалась за ним. Арестанты с удовольствием смотрели на собачью драку и смеялись над автоматчиками.
А когда восстановилось спокойствие, одного арестанта не досчитались.
Автоматчики растерялись. Поскольку они отвечают за количество, а не за качество арестованных, они задержали на улице прохожего и заставили его отбивать из стены кирпичи. А потом отвели в тюрьму. И только там выяснилось, что они возвратили не того.
Город потешался над немцами.
А беглец, умытый и переодетый, сидел в доме Пантелея Романовича. И Толик был тут же, и Серый - виновник переполоха. Только Златы не было. Она ушла на работу.
– Мне в лес надо, Толик. У меня дело в лесу.
– Темнишь? - обиделся Толик.
– Радист я, понимаешь? - сказал неожиданно Серега. - Меня в лесу ждут.
– Врешь!
– Когда я врал? - сказал Серега.
Толик помолчал. Потом сказал решительно:
– Дед, надо его в лес вести.
– Дороги не знаю…
– Как же быть?
– Сидите тут… За Шурой схожу… Если она дома.
– Что за Шура, дедушка? - спросил Серега.
– У тебя свои тайны, у нас - свои… - усмехнулся Пантелей Романович и вышел.
Толик гладил Серого и рассказывал, как у кого сложилась судьба в эту трудную годину. Когда Серега услышал, что Злата работает судомойкой у фрау Копф, а фрау Копф не кто иная, как Гертруда Иоганновна Лужина, он даже рот раскрыл.
– Как же так? А я ее мужа видел. Старший лейтенант, Герой Советского Союза. Вот как тебя.
– А говорили, он убит.
– Кто? Лужин?
Вернулся дед с женщиной в пестром платке.
– Вот этот.
Женщина присмотрелась к Сереге.
– Где-то я тебя видала, кавалер. И он смотрел на нее.
– Вы на телеге сидели. Вас три полицая везли.
– Верно, - удивилась женщина.
– Хлеб да соль, - произнес Серега.
И женщина вспомнила его. Улыбнулась.
– Выручили вы тогда меня, сами того не зная. Висеть бы мне на суку.
– Да сами в беду попали, - сказал Серега.
– Вроде двое вас было.
– Валю застрелил полицай.
– Та-ак… В лес, значит. И издалека идете?
– Из Мокрого Урочища. Сгорела деревня дотла. Баню, вишь, решил истопить сосед, Зосима Иванович Кучерявый. Фамилие у него такое.
Женщина прислонилась к дверному косяку. Спросила неожиданно:
– Кресала, случаем, не имеете?
– Нет, - ответил Серега. - Трут одолжить можем, а кресала нет.
– На что мне трут без кресала, - женщина улыбнулась. - Здравствуй, товарищ. А мы вас уже заждались. Спасибо, Пантелей Романович, что позвали. Только мы здесь не были, разговоры не разговаривали. И ты помалкивай. Толик тебя зовут?
– Толик. Если Ржавого увидите - передавайте привет.
– Не знаю такого, - засмеялась женщина. - Пошли. Я тебя представляла старше, солиднее, что ли!
– Успею состариться, - грустно сказал Серега. - Это Валя наша останется вечно молодой.
Гертруду Иоганновну все чаще охватывало чувство тревоги. Оно было необъяснимо. Все шло нормально. Каменщики заделывали стену. Прораб, которого ей рекомендовал сам оберст-фюрер Витенберг, раздобыл пиломатериалы - доски, брусья. Прораб не нравился Гертруде Иоганновне, не нравились его пропотевшая шляпа, замызганный плащ и притом всегда тщательно начищенные коричневые штиблеты. Не нравился его то наглый, то вдруг ускользающий взгляд. Даже фамилия его не нравилась - Сисюнин. А самое главное, не нравилось, что его рекомендовал Витенберг.
Вместо арестованного администратора пришлось взять на работу Олену. Ту самую Олену, которая издевалась над ней в тюремной камере еще в начале войны. Они расстались тогда смертельными врагами. Потом эта самая Олена убирала в квартире у доктора Доппеля. А теперь вот стала администратором. И тоже по настоянию Витенберга. Гертруде Иоганновне казалось, что Витенберг специально окружает ее своими людьми, как бы берет в кольцо. И кольцо это постепенно сужается. Малейший неосторожный шаг, слово - и оно замкнется и стянется петлей. И уж не вырвешься из нее!
Нервы были так перенапряжены, что она стала опасаться всего: чьего-то громкого голоса, резкого движения, внезапного появления незнакомого человека. Ей казалось, что сам воздух вокруг нее густеет и пропитывается каким-то ядом. Страх - плохой союзник. Она боится за себя, боится за Петра. Ничего не знает о Фличе. Что с ним? Жив ли?
Витенберг ни разу не заговаривал с ней ни о фокуснике, ни о певце. Ждет, чтобы она заговорила первая. А она не заговорит. Она боится.