Долго в таком состоянии не протянуть.
Связи с лесом нет, посоветоваться не с кем. И за каждым ее шагом следят. Она не видит тайных шпиков Витенберга, но чувствует спиной их глаза. Иногда на улице ей хочется взять и обернуться внезапно и увидеть ЕГО, того, кто идет следом. Но она ни разу не обернулась. Она еще находит силы казаться наивной и беспечной, встречать улыбкой Витенберга, смеяться его грубоватым шуткам. Надолго ли ее хватит?
После побега арестанта Витенберг пришел к ней. Сказал без обиняков:
– Один ваш арестант сбежал.
Она растерялась. Она ничего не знала.
– То есть, как сбежал? А кирпичи? - Это все, что она могла сказать.
И Витенберг понял, что она действительно ничего не знала. Вероятно, это ее спасло. Потому что Витенберг смотрел на нее слишком долгим и пристальным взглядом.
– Вы прекратите работы? - спросила она.
– Из-за одного арестанта, который все равно попадется? - Витенберг засмеялся. - Нет, фрау Копф. Кирпичи у вас будут. И стену заделают.
– Слава богу! - Она действительно почувствовала облегчение. Она так вбила себе в голову, что от ремонта зависит судьба Флича и Федоровича!
Служба безопасности искала мальчишку с серой хромой собакой. Но они как сквозь землю провалились. Вернее, искали собаку. У мальчишки не было примет. А собак в городе осталось немного. Даже к Киндеру присматривались какие-то люди, когда Петр сопровождал ее. Слава богу, Киндер не хромал!
Как-то на улице Гертруда Иоганновна встретила надзирательницу из тюрьмы. Та гуляла под ручку с фельдфебелем. Он был в такой же коричневой форме. Видимо, тоже надзиратель. Гертруда Иоганновна остановилась. Ей пришла в голову мысль, что, может быть, надзирательница знает что-нибудь о Фличе.
– Здравствуйте.
Надзирательница со своим кавалером остановилась, бесцеремонно рассматривая Гертруду Иоганновну. Не сразу узнала. А когда узнала - заулыбалась.
– Здравствуйте, фрау Копф! - она обернулась к фельдфебелю. - Это из двести седьмой. Как вы похорошели! Просто чудо! Я была к вам не очень строга. Ведь верно? А котлеты были великолепные.
Гертруда Иоганновна улыбнулась.
– С удовольствием угощу вас такими же. Фельдфебель Шанце тоже будет рад. Зайдете? Ресторан в гостинице "Фатерланд". Спросите меня.
– Как, Густав, придем?
– Если фрау приглашает, - сказал фельдфебель сиплым голосом.
Надзирательница со своим кавалером пришли через день. Гертруда Иоганновна увела их к себе наверх, усадила на диванчик у маленького столика, послала Петера к Шанце за закусками. Надзирательница долго вертела головой, рассматривая письменный стол, шторы, кресла, стены. Она проникалась уважением к этой маленькой женщине, которая металась по камере от стены к стене, как мышь в мышеловке. Уж она-то понаблюдала в глазок! Кресла, шторы, письменный стол казались ей роскошью. Надзирательницы жили по двое, в здании при тюрьме. Простые кровати. Простой стол. Портрет фюрера. Картинки на стенках: киноартисты и просто приятные мужчины из рекламных проспектов и журналов.
– Очень мило, - сказала надзирательница. От нее пахло дешевой пудрой и какими-то острыми духами. Запах наполнил всю комнату.
Гертруда Иоганновна открыла окно.
– Не дует?
– Что вы! Вечер теплый, я вся взопрела.
Ее фельдфебель сидел чинно, спину держал прямо, руки положил на колени. Он явно неловко чувствовал себя в гостях. Еще принесут кучу вилок-ложек, разбирайся, что чем брать! А ведь человеку и надо-то рюмочку шнапса, кружку пива и пару сосисок. Он недовольно покосился на свою подругу.
– Сейчас мы для начала выпьем по рюмочке хорошего французского коньяку.
Гертруда Иоганновна поставила на стол рюмки с плоским дном. Налила в них коньяк.
Фельдфебель оживился. Крашеные усы его вожделенно дрогнули.
– Ваше здоровье, фрау.
– Ваше здоровье, - повторила надзирательница.
Они выпили. Гертруда Иоганновна чуть пригубила рюмку и держала ее, грея в ладонях, как любил делать Флич. Ах, Флич, Флич! Что только не перетерпишь, чтобы узнать, что с ним.
Разговор не клеился. Она снова разлила коньяк в рюмки.
– Ваше здоровье, фрау! - воскликнул сипло фельдфебель.
– Ваше здоровье, - как эхо повторила его подруга.
"О чем с ними говорить? - мучительно думала Гертруда Иоганновна. - О нарядах? Но разве можно говорить о нарядах, глядя на их коричневую форму!… О литературе? Они же читали только "Майн кампф"… О музыке? О цирке?…"
Выручили Петер и Шанце. Принесли закуски. Уставили стол тарелками. Появилась бутылка русской водки. Фельдфебель глядел на нее, как завороженный. Подруга толкнула его в бок: видишь, как нас принимают!
Шанце ушел на кухню, Петер - в спальню. Гости охотно пили и ели. На одутловатом лице фельдфебеля четко обозначились синие прожилки, а кончик носа стал лиловым. Надзирательница порозовела. Засовывая в рот очередной кусок, она издавала странный звук "эм-мме-ууммм". То ли от удовольствия, то ли по привычке.
– Жаль, что мы с вами не познакомились раньше, - сказала Гертруда Иоганновна, не задумываясь, что звучит эта фраза странно и двусмысленно. - Раньше, до того, как эти мерзавцы партизаны взорвали мой ресторан, у меня было кабаре. Танцевали девочки. Вам бы это понравилось, фельдфебель.
– Девочки - да-а… - промычал фельдфебель.
Подруга поднесла к его носу довольно увесистый кулак.
– А фокусник был - просто чудо! Представляете, наливал в кувшин воду, а доставал оттуда живого петуха.
– Надо же! - воскликнула надзирательница.
– Лучше бы жареного, - просипел фельдфебель и затрясся от беззвучного смеха.
– Между прочим, фокусник этот где-то у вас. Не встречали?
– Он мужчина? - спросила надзирательница. - У меня женский блок.
– Такого мужчину вы не могли не заметить. У вас прекрасный вкус, - польстила Гертруда Иоганновна.
– Да-а… Меня она усекла в первый же день, - кивнул фельдфебель. Шея от выпитого у него ослабла, и голова все время беспорядочно двигалась, словно крепилась к туловищу на шарнире.
– Фамилия его - Флич.
– Фамилия ничего не говорит, - качнулась фельдфебельская голова. - Нужен номер.
– Он необычно одет, - осторожно вдалбливала Гертруда Иоганновна. - В черный фрак с белой манишкой.
– А-а… Фрак… Пиджак с хвостом. Был. Был такой! - воскликнул фельдфебель. - Камера шестьдесят семь. Какая память!… Верите, бочку выпью, фрау. Как меня зовут - забуду. А номера помню.
– Так-так, господин фельдфебель. Просто чудо, а не память! Значит, он у вас?
– Был… Был… Еврей… Такой… - фельдфебель взмахнул нетвердой рукой над головой, хотел показать прическу арестанта, но покачнулся и облокотился на плечо подруги. - Теперь нету… Отправлен в лагерь.
– В лагерь?
– Всех евреев отправляют в лагерь. Такой порядок… Вы не сомневайтесь, фрау… Всех!
Гертруда Иоганновна почувствовала, как кровь отливает от лица, сцепила руки. Держаться, держаться!…
– Ой, какая вы бледная, фрау! - сказала надзирательница.
– Это бывает, - просипел фельдфебель. - Я тоже от белого краснею, а от красного - белею. - Он опять затрясся от беззвучного смеха.
– Еще у вас сидит дьякон, поп, - Гертруда Иоганновна выдавливала слова сквозь зубы. - В малиновой рубахе.
– Номер?
– Откуда ж мне знать, господин фельдфебель.
– Без номера человек не бывает…
– Говорит таким густым басом.
– Нет… У нас не говорят…
– Романсы поет.
– В карцер!… У меня порядок, фрау.
Гертруда Иоганновна поняла, что больше ничего не добьется. Она встала.
– Спасибо, господа, что заглянули. Рада была посидеть с вами.
– Густав, - сказала надзирательница. - Пойдем. Пора. Чудесный вечер, фрау Копф. Мы очень довольны. Все очень вкусно.
Фельдфебель вцепился неуклюжими пальцами в бутылку.
– Фрау не рассердится, если я возьму остатки с собой? На свежий воздух. - Он громко икнул. - Нельзя недопитую… Непорядок.
– Бога ради, господин фельдфебель.
– Густав, - он поднял бутылку над головой и покачнулся. - Попадете в тюрьму, вызывайте меня… Густав.
Они вышли в коридор. Гертруда Иоганновна слушала, как удаляются неверные шаги. Потом заперла дверь, прошла в спальню, села на кровать, опустив руки, как плети.
– Что, мама? - спросил встревоженно Петр.
– Флича отправили в лагерь.
– Неплохо набрались, фельдфебель.
– Так точно, господин штандартенфюрер! Выходной.
– Давно служите?
– Всю жизнь при тюрьме, господин штандартенфюрер.
– Пора уже быть обер-фельдфебелем?
– Так точно, господин штандартенфюрер. Жду.
– Фрау Копф угостила?
– Подруга моей подруги. - Фельдфебель ткнул надзирательницу локтем в бок. - Сидела у нее в блоке.
Витенберг улыбнулся.
– Еще смею сказать, господин штандартенфюрер, нет ближе знакомых, чем арестант и тюремщик.
– Да вы - философ, фельдфебель!
– Никак нет! Старший надзиратель.
Витенберг остановил их в вестибюле. Фельдфебелю льстило, что такой начальник обратил на него внимание.
– О чем же вы говорили с фрау Копф?
– Милейшая женщина…
– Фрау спрашивала об арестанте, - вставила надзирательница, она чутьем поняла, чего хочет от них штандартенфюрер. У нее был врожденный нюх на начальство.
– Фамилия арестанта Флич?
– Номер шестьдесят семь, господин штандартенфюрер. Пиджак с хвостами… - Фельдфебель показал бы руками хвосты, но перед начальством надо держать руки по швам. Это он усвоил с детства. Порядок.
– И что вы ей сказали?
– Отправлен в лагерь, - ответила надзирательница.
Штандартенфюрер снова улыбнулся.
– Спокойной ночи, - он покосился на бутылку в руке фельдфебеля и добавил: - И хорошего похмелья.
Предчувствия не обманывали Гертруду Иоганновну. Круг замыкался.
– За Гертрудой установлена слежка. Шура видела, как за ней ходят хвосты. Думаю, что под наблюдение взяты все, кто ее окружают, - и Петр, и повар, и служащие в гостинице. Штандартенфюрер Витенберг никому и ничему не верит. Его принцип - нет дыма без огня. Так я понимаю. Он замкнул круг, а Гертруда - в центре. Судя по ее поведению, она ни о чем не догадывается. Вероятно, уверена, раз выпустили, беда миновала. - Алексей Павлович перочинным ножичком сдирал кору с прутика. Прутик был тоненький и гнулся.