Одни расходы Кеннеди на телевидение во время кампании в Западной Вирджинии достигли 34 тысяч долларов, а общие затраты составили 250 тысяч долларов. Хэмфри восклицал: «Есть три вида политики – большого бизнеса, больших боссов, больших денег. Я – против их всех, я – за народную политику». Никакого результата. Оп развивал тезис: «У меня нет папочки, платящего по моим счетам. Я не могу позволить себе летать по штату с маленьким черным саквояжем и чековой книжкой». Никакого резонанса. Тогда, поздней весной 1960 года, Хэмфри пожаловался избирателям, что Роберт Кеннеди борется против него за брата методами, которым он научился, «работая в комиссии Маккарти в период ее расцвета». Никакого внимания.
Что случилось, жители штата оглохли? Вовсе нет. Организация Кеннеди точно рассчитывала, куда направить средства, – в первую очередь местным политикам. Они знали, как употребить их. В связи с упадком угольной промышленности штат превратился в один из «бедствующих», даже по официальным критериям, районов страны. Хэмфри насмешливо отзывался о тратах Кеннеди как «о краткосрочной программе развития Западной Вирджинии». Но семья Кеннеди была куда более практичной, голоса бедняков просто скупались, что стало известно, например, в округе Логан. Редактор местной газеты «Знамя Логана» писал: предварительные выборы в округе «самые коррумпированные за всю его историю… за голос платят от 2 долларов и стакана виски до 6 долларов и двух пинт виски».
Конечно, на место действия пожаловали агенты ФБР расследовать обвинение, но они ничего не добились; оказалось невозможным выяснить, где граница между прерогативами полиции штата и федеральных властей. Джон Кеннеди наигранно возмущался: «С каких пор ФБР используется как политическое оружие?» На вопрос ответило большое жюри округа Логан, обвинившее 11 человек в нарушении избирательных законов. Случилось это уже после избрания Дж. Кеннеди президентом. Никто из 11 не подвергся дальнейшему судебному преследованию. Доклад ФБР, занявший 200 страниц, Э. Гувер списал в архив.
Пропагандистская машина Кеннеди бесперебойно оповещала: перед вами герой («Послушать их чепуху, – негодовал сторонник Хэмфри, – можно вообразить, что Джон в одиночку выиграл войну») отличный человек. Приглашенный Кеннеди Франклин Рузвельт-младший даже нашел, что Хэмфри в годы войны умышленно избегал военной службы. Это было слишком. Кеннеди дезавуировал утверждения ревностного сторонника. В Западной Вирджинии клан Кеннеди одолел противника при соотношении голосов 3 и 2. Раздосадованный Хэмфри заявил, что он снимает свою кандидатуру в президенты. Наутро после поражения он вышел из отеля к потрепанному автобусу: на ветровом стекле белел листок – полиция оштрафовала владельца за стоянку в запрещенном месте.
Хэмфри пал жертвой рассчитанной тактики семьи Кеннеди – на предварительных выборах было необходимо победить соперника во плоти, а не собирать голоса только в пользу лозунгов. Один из помощников Кеннеди выразился коротко и точно: «Если бы Губерт Хэмфри не существовал, нужно было бы изобрести его». Исследователи политической карьеры Г. Хэмфри отмечают: «Травмы, полученные Хэмфри от рук Кеннеди, никогда не зажили. Острая ненависть к этому клану была одной из причин, по которой он крепко привязался к другому их ненавистнику – Линдону Б. Джонсону».
Победа над Хэмфри в двух штатах, успех на предварительных выборах еще в пяти выдвинули Кеннеди на первое место. Он на глазах уверенно набирал темпы. Плеяда старых политиков с сокрушенными сердцами следила за возвышением молодого, верные соратники которого уже занялись массовой обработкой будущих делегатов конвента. Г. Трумэн слабым старческим голосом воззвал к Кеннеди: «Выйдите из игры, уступите место кому-нибудь более зрелому политически и более опытному». Экс-президент отказался поехать делегатом на конвент, где «все предрешено». В ответ Кеннеди на пресс-конференции в Нью-Йорке заявил, что Белый дом нуждается «в силе, здоровье и энергии», и начисто отверг возводимый на семью поклеп, будто бы она «оказывает несносное давление» на делегатов конвента.
В ходе предварительных выборов в основном упало препятствие, считавшееся серьезным, – принадлежность кандидата к католической церкви. Он высмеивал как чепуху, что лояльность к Риму может стоять выше приверженности к США. Это поняли, хотя случались и курьезные эпизоды. В штате Индиана религиозные ханжи, называвшие себя объединением индианских баптистов, проведя ночь в молитвах, утром явились к Дж. Кеннеди и предложили ему резолюцию: «Решено, что президент-католик не может беспристрастно защищать конституцию и способствовать благу США, оставаясь верным своей религии». Кеннеди невозмутимо принял резолюцию, а на пресс-конференции в который раз повторил: «Лица, вручившие мне документ, могут придерживаться своих взглядов, но я также верю в первую поправку к конституции, предусматривающую отделение церкви от государства», а «также в статью шестую, предусматривающую, что при избрании на государственные посты не должно быть никаких ограничений по религиозным основаниям». В общем, утверждал американский знаток вопроса, подтвердилось, что «Кеннеди никогда не проявлял особого интереса к католической вере».
Тут нахлынули международные события: 1 мая 1960 года над Советским Союзом был сбит самолет-шпион У-2, правительство Эйзенхауэра сорвало совещание в верхах в Париже. Наглая ложь американских руководителей о полете У-2 выставила США к позорному столбу. Реакция в стране была очень острой, и Кеннеди не мог оставаться в стороне от возникших споров, на время смешавших рассчитанный ход избирательной кампании. Кеннеди довольно сбивчиво заметил, что президент «допустил, что риск войны зависит от отказа двигателя» (тогда в США никак не могли поверить, что высотный У-2 был сбит советской зенитной ракетой), а Эйзенхауэр мог бы «выразить сожаление» по поводу полетов У-2, если от этого зависело проведение совещания в верхах. Следовательно, принести извинения, что и требовало Советское правительство. Это навлекло на него свирепый гнев не только республиканцев, но и партийных собратьев.
Лидер демократического большинства в сенате Л. Джонсон уже продвигал свою кандидатуру на пост президента от демократической партии. Поскольку главным противником в период до конвента был Джон Ф. Кеннеди, кампания Джонсона сосредоточилась на Кеннеди, а, сделав это, Джонсон любопытным образом предвосхитил позднейшую кампанию Никсона. Кеннеди, вновь и вновь повторял Джонсон, слишком молод, неопытен, в то время как страна нуждается в человеке, «голову которого тронула седина». Кеннеди, говорил Джонсон, не прав в деле с У-2, нужно не уступать русским ни дюйма. «Извиниться за У-2, как предлагал Кеннеди – значит пойти на умиротворение».
В разгар замешательства Кеннеди 14 июня выступил в сенате с тщательно подготовленной программной речью. «Я не собираюсь возвращаться к печальной истории с У-2», – начал он. Провал совещания в верхах был подготовлен не полетом Пауэрса, а тем, что «мы не сумели в последние восемь лет создать позиции силы, необходимые для успешного ведения переговоров». Если кампания 1960 года выродится в состязание, «какая партия является партией войны, а какая – партией умиротворения, или какой кандидат может сказать американским избирателям то, что им угодно слышать, а не то, что им нужно услышать, или кто мягок к коммунизму, или кто наиболее непримирим к иностранной помощи, тогда, на мой взгляд, нет большой разницы, кто победит в июле и ноябре».
Он привел обычный тезис: у республиканцев нет политики. «В качестве замены ее Эйзенхауэр попытался улыбаться русским, госдепартамент хмурился им, а Никсон делал то и другое. Ничто не помогло… Задача заключается в восстановлении нашей мощи и мощи свободного мира, с тем чтобы доказать Советам – время и ход истории не на их стороне, баланс сил в мире меняется не в их пользу». Затем Кеннеди начертал программу из двенадцати пунктов, на которой, в сущности, базировалась стратегия «гибкого реагирования», положенная в основу внешнеполитического курса администрации демократической партии с 1961 года.
Необходимо иметь превосходящие ракетно-ядерные силы; решительным образом расширить обычные вооруженные силы; укрепить НАТО; увеличить помощь развивающимся странам; по-новому вести дела со странами Латинской Америки и Африки; решительнее проводить политику в германском вопросе, включая Берлин; вносить раскол в социалистический лагерь; пересмотреть политику в отношении Китая; заняться проблемами разоружения, а главное – строить «более сильную Америку».
Заключая речь, Кеннеди сказал: «Америка сегодня, заявил вице-президент в субботу национальному комитету своей партии, является самой сильной военной державой, самой сильной экономической державой с самыми лучшими системой образования и учеными на нашей земле». Кормить американский народ в предстоящие месяцы такими утверждениями, сводить положение нашей страны к все более и более громким речам, держа все меньшую и меньшую дубину, – значит пожертвовать долговременными нуждами нации в пользу краткосрочных иллюзий безопасности». Речь задала тон предвыборной кампании демократов.
11 июля открылся конвент демократической партии в Лос-Анджелесе. 4509 делегатов, 4750 журналистов. С ними родственники, знакомые. Всего в город съехалось 45 тысяч человек. Радостная толпа встретила Кеннеди на аэродроме. Едва он сошел с самолета, как громадный человек в коричневом костюме схватил Джона за лацканы пиджака и привлек к себе. Толпа восторженно заревела – дружеские объятия! Полиция определила точнее: душевнобольной! И с трудом вырвала помятого, побледневшего кандидата из медвежьих объятий.
Кеннеди все до единого явились в Лос-Анджелес. Но на банкете, данном семьей делегатам конвента, председательствовала мать, отец не появлялся. Он прятался на вилле, тайком снятой для него. На улицах гремели оркестры, проходили шумные демонстрации. Лос-анджелесцы несли и такие лозунги: «Молитесь, христиане! Мы хотим богобоязненного человека, а не человека, управляемого из Рима или Москвы». Опять прямой намек на Кеннеди. Он огрызнулся: «Что, я потерял право быть президентом 42 года назад в церковной купели?»