В августе 1962 года газеты опубликовали срочное сообщение – президент Кеннеди демократически погрузился в море на общем пляже в Санта Моника, штат Калифорния. Несколько дам, не сняв платьев, бросились в море, чтобы приблизиться к кумиру! На следующий день газеты напечатали фотографию президента в плавках, окруженного несметной толпой женщин. Побывавший на месте исторического заплыва фельетонист газеты «Сан-Франциско кроникл» комментировал: «Теперь нам нужно всем вырезать снимок и приклеить на стену. Коль скоро распространилось убеждение, что все мы обязаны слепо верить президенту, давайте глазеть на него. Ибо ничто так не освежает веру в политическое равенство и погрешность нового руководства, как созерцание пупа президента. В конечном счете и у меня есть пупок».
Если отвлечься от газетных гипербол, все же, несомненно, культ личности Джона Ф. Кеннеди возник и укреплялся. Именно культ, который не следует путать с популярностью. Опрос общественного мнения летом 1963 года дал поразительный результат – 59 процентов заявили, что в 1960 году они голосовали за него (такой же опрос летом 1964 года после убийства Кеннеди повысил эту цифру до 65 процентов). Между тем известно, что Кеннеди был «президентом меньшинства»: в 1960 году за него отдали голоса менее 50 процентов избирателей. Люди «подправляли» память.
Большой знаток института президентства проф. Дж. Варне усматривал во всем этом объективные причины. Социологические обследования, проведенные в США сразу после смерти Дж. Кеннеди, показали, что школьники, например, путали должность с человеком, идентифицировали широкие прерогативы президента с возможностями личности. Выяснилось, что для подавляющего большинства американских школьников президент – «лучший человек в мире». По понятной причине, американские книги для детей и юношества «имеют цель увеличить гордость за президента и нашу историю». Это общее замечание, применимое к президентству вообще, в случае с Дж. Кеннеди вдвойне верно, ибо его личные качества получали самое благоприятное освещение средствами массовой информации.
Соратники любовно прозвали его «тигром». Не из страха, а за энергию, независимость суждений, стремительность решений и иногда резкость манер. Он мчался через годы, не останавливаясь и не оглядываясь, весь в работе, в движении. Казалось, что Кеннеди неотделим от политики. А он именовал политическую жизнь «каторгой». Как он отбывал ее, в сущности, не очень здоровый человек, не растратив жизненных сил, оставаясь бодрым и собранным?
Ищут разгадку в продуманном чередовании труда и отдыха президента. Он вставал в 7 часов 15 минут. Завтрак в спальне, ознакомление здесь же со срочными телеграммами, просмотр газет. В спальню вбегали дети, около часа он играл с ними, смотрели телевизор. После 9 часов президент, обычно ведя за руку либо Каролину, либо Джона, отправлялся в кабинет. После полудня – полчаса в бассейне Белого дома. Ленч с Жаклин, затем час дневного сна по примеру Черчилля – в пижаме, в постели. Вторая половина дня в работе, вечером иногда гости, иногда кино, где Кеннеди редко просиживал больше 20 минут. Конец недели – с семьей без посторонних в Хайниспорте, Палм Бич или в загородной резиденции президента, названной при Рузвельте Шангра-Ла и переименованной Эйзенхауэром в Кэмп-Дэвид. Упорядоченный, спокойный режим.
Журналист Хью Сиди, летописец Кеннеди с 1958 года для журнала «Тайм», хорошо знавший его, предлагает несколько иную интерпретацию: «Отделить от деловой личную жизнь Кеннеди журналистам было столь же трудно, как физикам расщепить атом. Во всяком случае, в заурядный день. Правильно утверждение, что он играет в гольф (или играл, пока боли в спине не заставили отказаться от этого) во время работы и работает, играя в гольф. Плавая, он может дать интервью, таких бесед на залитом солнцем дворе или на борту яхт великое множество. Однако эти пресс-конференции столь же важны, как и другие. Он заряжается энергией одновременно с разрядкой. В последние годы у него не было ни минуты отдыха, как понимают отдых большинство американцев. Кажется, что он был вечным двигателем из плоти и крови.
Многие восхищались его энергией. Ответ несложен: поскольку он был очень богат, все заботы, все материальные хлопоты, поглощающие половину или больше времени у менее состоятельных граждан, даже не приходили на ум Кеннеди. Его одежда, его автомобили, его самолеты – все это появлялось как по мановению волшебного жезла. Потребности жены и детей его не заботят. Он хочет поплавать, покататься на яхте, оказаться на юге – все исполняется в мгновение ока. Его сотрудники, журналисты, удивленная публика с трудом представляют, как можно поспеть за ним. Измотанные, они распространяют миф о Кеннеди-сверхчеловеке. Ответ таится в мистике долларов. Когда долларов предостаточно, они окружают человека совершенным обслуживанием, полностью высвобождая ум для работы».
Обладание крупным состоянием сформировало психологию, малодоступную рядовому человеку. Как-то Джон Кеннеди обратился к своему садовнику:
– Передвиньте, пожалуйста, это цветущее дерево, мне хотелось бы видеть его из окна за завтраком.
– Но это обойдется очень дорого!
– Я не спрашиваю – сколько, я прошу передвинуть дерево!
Отношение Дж. Кеннеди к деньгам поражало знакомых. «Они – само собой разумеются, и оп забывает быть при деньгах», – заметил один из них. Обедавшие или ездившие с пим в такси зачастую расплачивались из собственного кармана. Как правило, Джон забывал возвращать эти «мелкие долги», это изумляло и раздражало плативших по счетам.
Жена спросила, какое его лучшее качество. Президент ответил: «Любознательность!» Вероятно, политика интересовала Кеннеди как самое острое проявление духовной жизни человечества. В предисловии к книге Т. Соренсена «Как принимаются решения в Белом доме» Кеннеди писал: «Каждый президент должен смириться с разрывом между желаемым и возможным». Он любил цитировать слова Ф. Рузвельта: Линкольн «был несчастен, ибо не мог получить всего сразу. И никто не может».
Впрочем, одно стремление Кеннеди пытался сполна удовлетворить: страсть к чтению. Видевшие улыбавшегося президента на приемах или трибунах плохо представляли то, что знали семья и близкие друзья. Его самые счастливые часы: удобно устроившись в постели, водрузив на нос роговые очки (он никогда не носил их на людях – мужественный профиль!), президент поглощал книги. Круг читательских интересов Кеннеди был ограничен исторической и политической литературой. Исключение делалось лишь для детективов Яна Флеминга, повествующих о дивных приключениях британского агента Джеймса Бонда. Но и эту «литературу» президент использовал утилитарно. После Залива Свиней он задумчиво спрашивал: «Почему такого не могло бы случиться с Джеймсом Бондом?» Он читал каждую свободную минуту: одеваясь, за едой, в ванне, иногда на прогулке. Читал и запоминал. Кеннеди верил, что возвышение У. Черчилля в значительной степени подготовило овладение литературным языком. Отсюда постоянная забота о собственном стиле, повторные попытки, перечитывая книги Черчилля, доискаться, в чем магия слов. «Рузвельт черпал большинство своих идей из бесед с людьми, – говорил он, – а я – из книг».
Поразительная быстрота чтения – до двух тысяч слов в минуту – приводила к неприятным последствиям работавших с ним. Рано поутру он успевал проглотить множество статей в газетах (владелец газетного киоска, где покупались газеты для Белого дома, с приходом Кеннеди к власти увеличил свой оборот в четыре раза) и имел обыкновение тут же обсуждать их с посетителями. Горе тому, кто несколько раз неловко бормотал, что пропустил ту или иную статью. Проклиная ненасытного чтеца, сотрудники Белого дома стали посещать курсы ускоренного чтения – они прослышали, что сенатор Кеннеди окончил их. Президент послал учиться и Жаклин. Чтобы далеко не ходить, открыли класс в Белом доме.
Семья Кеннеди внесла свой стиль в столичное общество, им старались подражать. Больше не устраивалось роскошных банкетов, на приемах у президента почти не подавалось крепких напитков. Интеллектуальное общение, простота манер и одежды. Все очень скромно. Личный самолет семьи, стоящий несколько миллионов долларов, – не в счет. В Белый дом зачастили художники, писатели, музыканты, а Жаклин потратила немало времени и сил, воссоздавая исторический облик резиденции правителя республики. Первый этаж Белого дома, открытый для посетителей, Жаклин постепенно превратила в неплохой музей, разыскав в подвалах старую мебель, книги, картины. Она издала впервые в США «Путеводитель по Белому дому», за год разошлось свыше 600 тысяч экземпляров.
Президент охотно взял на себя роль покровителя искусств. Он учредил совещательный комитет по делам искусств и вынашивал обширные проекты развития архитектуры, литературы, театра и музыки в США. Американский социолог Л. Мэмфорд нашел, что Кеннеди «первый американский президент, предоставивший искусству, литературе и музыке достойное и почетное место в жизни нации». Разве не сказал сам президент: «Качество американской жизни должно последовать за количеством американских товаров. Страна не может позволить себе быть материально богатой и духовно бедной». В Белом доме устраивались камерные концерты выдающихся музыкантов. Столица загудела – Кеннеди без ума от музыки! Жаклин с готовностью подтвердила: «Единственная мелодия, которую он действительно любит, – «Салют Вождю!», лучше в исполнении духового оркестра.
Интеллигент-президент? Вероятно, да. Ему была свойственна анекдотическая профессорская рассеянность: забывчивость в мелочах, постоянно что-то терялось, вещи оставлялись в отелях. Он прерывал разговор на полуслове и невидящими глазами смотрел на собеседника, мысли витали где-то далеко. Его видели щеголявшим в носках разных цветов, в немыслимых галстуках. Отец, пока был здоров, наслаждался частыми набегами сына-президента на родной дом. Парень не изменился, размышлял старик, «он все еще пишет письма матери, как будто учится в Чоате. А у меня в доме, если ему подвернутся под руку мои новые носки, он стащит их».