Болезнь позвоночника преследовала Кеннеди до конца жизни. Часто он носил корсет, делавший грудь необычайно выпуклой и придававшей мужественность фигуре. Временами он передвигался в Белом доме на костылях. Каждый день приходилось неукоснительно проделывать специальные физические упражнения. Чувство юмора, однако, никогда не оставляло его. С друзьями он по-мальчишески посмеивался над собой в роли президента. По-видимому, больше всего его забавляло, почему великие люди зачастую напыщенны и чопорны, принимают себя всерьез. Ему ничего не стоило во время деловой беседы вскочить, схватить трость и начать размахивать ею как будто он играет в гольф. Изумленным коллегам Кеннеди серьезно объяснил: «С каждым днем я все больше похожу на Эйзенхауэра!» У него была постоянная привычка раскачиваться на стульях, как-то стул сломался, и президент с треском полетел на пол. Новый удар по позвоночнику. Он прочитал первый том мемуаров Эйзенхауэра, немало позабавился. «Выходит, что Айк никогда не ошибался, – заметил Кеннеди. – Когда мы напишем мемуары о пашей администрации, дело будет изложено совершенно по-другому».
Оп чрезвычайно серьезно относился к истории с одной оговоркой: «Во время пребывания президентом он не раз и не два заметил, что история зависит от того, кто ее пишет. Кеннеди, безусловно, разделял мнение Т. Соренсена, отметившего в книжке «Принятие решений в Белом доме»: «Выдумки в большинстве дневников и автобиографий вашингтонских деятелей превосходят только бесстыдство их авторов». В предисловии к этому сочинению Дж. Кеннеди горячо рекомендовал написанное вниманию читателей, представляя Т. Соренсена как своего друга. Только подход к «дружбе» у президента носил узкоутилитарный характер. Как писал с оттенком неудовольствия Л. Шлезингер: «Следует помнить, что он был человеком, наделенным большим даром дружбы, и имел самых различных друзей. Частью этого дара была способность придавать созвездию друзей чувство, что именно данный человек держит волшебный ключик к тайне Джона Ф. Кеннеди, в то время как ни один из них таким ключом не обладал».
Президент иной раз размышлял, чем заняться, когда истекут его полномочия. «Прослужу я один или два срока президентом, – говорил он, – все равно мой возраст будет, так сказать, неудобным, – слишком стар для новой карьеры и слишком молод, чтобы взяться за мемуары». То он намеревался стать редактором, купив газету, например «Вашингтон пост», то вернуться в сенат, а еще лучше основать свою библиотеку при Гарвардском университете. Там он будет жить часть года, учить студентов, организовывать встречи ученых, политиков и государственных служащих для обмена идеями.
В начале октября 1963 года Кеннеди повел переговоры с Гарвардским университетом о передаче под его библиотеку участка земли. Заготовили проект письма, начинавшегося словами: «Когда президент попросит…» Кеннеди потребовал изменить текст: «Разве можно знать, кто будет президентом через год?» Пессимизм, слабо заметный с первого взгляда, не оставлял его. Рестон попытался выпытать, чего он надеялся достичь к концу своей администрации. «Он посмотрел на меня, – записал публицист, – как будто я был ребенком в стране грез. Я попытался еще раз, по-другому: не чувствует ли он необходимости при принятии повседневных решений руководствоваться какой-то определенной целью? Опять неловкая пауза. Только когда я обратился к непосредственным, конкретным вопросам, он оживился, и полилась речь, посыпались цифры».
Личные качества Кеннеди накладывали отпечаток на методы его руководства, но не меняли основного – он отдавал себя до конца служению государству. Президент Кеннеди оставался Джоном Кеннеди в партийной политике, но с почти религиозным трепетом исполнял административные обязанности. Здесь шутки кончались, здесь он не щадил живота своего. Физическая опасность для президента? «Если меня захотят убить, то убьют», – констатировал он. Перед отъездом в Мексику летом 1962 года ЦРУ сообщило президенту, что на него готовится покушение. Кеннеди как раз испытывал серьезные трудности в конгрессе. «Если мне суждено умереть, эта неделя очень подходит», – философски отозвался он.
Прочитав книгу Д. Бишопа «День, когда был застрелен Линкольн», Кеннеди встретился с автором и заметил: «К убийству я отношусь так же, как Линкольн. Любой может обменять свою жизнь на мою».
Нужно служить. Эта мысль постоянно, хотя и в различных вариантах, проходила почти через все его публичные выступления. Незадолго до гибели, принимая почетную степень доктора права от колледжа Амхерст, Кеннеди говорил на торжественной церемонии: «Много лет назад Вудро Вильсон сказал: что хорошего в политической партии, если она не служит великой национальной цели? Что хорошего в частном колледже или университете, если он не служит великой национальной цели? Библиотека, которую сооружают здесь сегодня, сам колледж – все это не просто предназначено дать выпускникам экономическое преимущество в жизненной борьбе. Они это получают. Но в обмен за большие преимущества, дарованные обществом выпускникам этого и других колледжей, они должны признать свою ответственность за государственные интересы… (Они) должны отслужить Великой Республике». Так в 60-х годах Кеннеди развивал идеи Вильсона.
В государственных делах рассеянности как не бывало. Оп запоминал мельчайшие детали и часто ставил соратников в тупик, напоминая о вопросах, о которых, как они полагали, президент начисто забыл. Кеннеди был превосходным слушателем. «Он, бывало, слегка нагнется вперед, – писал Шлезингер, – немного расширив глаза, используя возможность не для того, чтобы высказать собственные мысли, а чтобы вытащить из говорящего все, что может оказаться полезным». Приведя несколько примеров напряженного внимания Дж. Кеннеди к говорившему, Шлезингер заключил: «Таким путем он подробнейшим образом знакомился с проблемами, не раскрывая собственных карт и не давая понять посетителям, о чем он сам думал». Барнс обратил внимание на крайнюю сухость Дж. Кеннеди: «Он никогда не отдается целиком смеху. Он терпеть не может чувствительных сцен дома или на работе… Он, по-видимому, никогда страстно не влюблялся».
Философия государственного правления Джона Ф. Кеннеди наиболее точно может быть определена так: верность конституции, не букве, а существу ее. Он высоко ценил пост президента, как предусмотренный конституцией верховный орган власти. Править должно правительство, никто иной. Входившие в правительство в широком смысле составляли привилегированную касту, могли рассчитывать на твердое заступничество президента. Один из помощников президента оказался замешанным в скандальной истории, попавшей в печать, и пришел каяться в грехах. Кеннеди успокоил его: «Пустяки, я просмотрел досье ФБР, и из них следует, что мы поголовно что-нибудь да натворили». Никто из подчиненных организаций не должен и не может посягать на правящее правительство. Увеличение заработной платы государственному аппарату при Кеннеди явилось материальным осуществлением его взглядов.
Его усилия были направлены на то, чтобы очистить Вашингтон от бюрократического нароста, возникшего в годы «холодной войны». Идеи Кеннеди очевидны: Америка имеет достаточный государственный аппарат, а если возникает некое «невидимое правительство», то это результат неспособности или нерадивости работающих в нормальных конституционных учреждениях. Еще хуже, когда они вместе с невыполненной работой делегируют власть учреждениям, созданным для выполнения специфических, подчиненных функций. Президентство Кеннеди – упорная, не всегда заметная, но неослабевающая война против «невидимого правительства», за утверждение конституционного правления.
Президент должен править, ни с кем не делить власть. Хотя Пентагон вырос в исполинскую империю, Кеннеди подчеркивал, что генералов нужно держать в узде. На этот счет не должно быть никакой неясности. «Наше оружие, – напомнил Кеннеди конгрессу, – должно находиться в конечном счете и во все времена, как в войну, так и в мире, под гражданским контролем». Он ни на минуту не забывал: по конституции президент – главнокомандующий вооруженными силами. Ограничив генералов даже в словах, Белый дом резко сузил возможности военных без предварительной цензуры выступать с политическими заявлениями.
Исполнение обязанностей главнокомандующего доставляло Кеннеди чуть ли не наслаждение. Начальники штабов с первых месяцев пребывания Кеннеди у власти получили директиву: при разработке стратегии и новых систем вооружения не думать о бюджетных ограничениях, тратить, сколько они считают нужным. Кеннеди лично отдал указания о разработке новых видов оружия для частей, предназначенных вести «противопартизанские» операции. В этом отношении он оказался педантичным даже в мелочах: решал выбор нового образца винтовки, примерял специальную обувь для джунглей, постоянно подталкивал министерство обороны, чтобы было закуплено достаточное количество вертолетов для войны во Вьетнаме, и т. д.
Президент прочитал имевшиеся уставы и наставления по ведению «противопартизанской» войны, счел, что они не разрешают всех проблем, и приказал комитету начальников штабов подготовить новые. Было сделано. Не очень доверяя конечным результатам исполнения своих приказаний, Кеннеди хотел видеть все собственными глазами. Он устраивал смотры создаваемым «боевым группам», парады. Перед одним из парадов он распорядился: «Выведите мне дивизию целиком, я должен представлять, что это такое». Комитет начальников штабов отлично знал, что над ним стоит главнокомандующий.
Хотя вице-президент Л. Джонсон был много старше и опытнее президента, его не допустили в кружок доверенных советников Кеннеди. Президент отвел ему главным образом функции представительства – пока Кеннеди был у власти, Джонсон посетил 33 страны, произнес 150 речей. Он практически не имел голоса в государственных делах. Кеннеди даже не использовал Джонсона, что представлялось разумным, для связи с конгрессом. «Меня ни разу не спросили по делам законодательства», – негодовал вице-президент.
Т. Уайт точно описал место Джонсона в системе правительства при Кеннеди: «Джонсон пришел на выборы 1960 года с уже уязвленной гордостью, которая подверглась новым испытаниям за три года его вице-президентства. Отношения вице-президента и штата Кеннеди были холодными, полными подозрительности. Джонсон остался на подступах к власти, преждевременно состарившийся государственный деятель, а в ее твердыне – группа молодых людей, столь же молодых, как он в годы «нового курса», перескочивших через его поколение, экспериментировала с государственной властью, как хотелось экспериментировать ему самому… Удары по самолюбию начинались с самых простых вещей – может ли он ехать во втором автомобиле после машины президента? Может ли он прилететь в Белый дом на вертолете? – и кончались сер