Автор так любовно выписал портрет своего героя, что журналист Т. Уикер, выступивший критиком на страницах «Нью-Йорк тайме Бук Ревью» не сдержался: «Встает вопрос: на пользу ли любому президенту восторг, в какой впал г-н Манчестер и какой печать слишком часто проявляла в отношении г-на Кеннеди? Не приведет ли это к тому, что, как у Кеннеди, так и у народа возникнет эйфория? И когда придет беда, что неизбежно, не окажется ли падение с пьедестала чрезмерно болезненным. Президент Кеннеди заслуживает лучшего отношения со стороны своих биографов».
Смерть президента от руки убийцы и убийство убийцы глубоко потрясли Манчестера. Он, зрелый мужчина 41 года, овладевший тайнами древнейшей профессии – журналистики, часами плакал навзрыд и слез не скрывал, сообщив об этом в статьях, написанных для массовых журналов, например «Лук» с тиражом в 8 миллионов экземпляров. «Припоминаю, – скорбно писал Манчестер после похорон Дж. Кеннеди, – как я поторопился в родной город, являвший собой, как и вся Америка, исполинский храм. В недели, последовавшие за трагедией, я просыпался ночами, все еще слыша страшный, заглушенный рокот барабанов на Пенсильвания-авеню, пришедший из моих снов. Мне казалось, что там, на склоне холма в Арлингтоне, погребены надежды целого поколения. Я дважды побывал на кладбище после похоронной мессы – каждый раз я вспоминал высказывание Нью Латимора, записанной мной в то светлое утро вступления в должность президента в 1961 году: «В день этот мы милостью божьей вздуем такую свечу… которая никогда не погаснет». Свет померк в наших жизнях, и я остался бродить во мраке мертвого прошлого».
В начале 1964 года безысходный мрак прорезал слепящий луч надежды – Жаклин Кеннеди от имени семьи предложила Манчестеру написать книгу о смерти супруга. Предложение было принято с благоговением. Манчестер прервал работу над историей германских монополий, которую вел на Рейне, и поспешил в США. Министр юстиции США Роберт Кеннеди подписал договор, автор обязался к 1968 году закончить работу. Гонорар от книги – Библиотеке Кеннеди, от публикации отрывков в журналах – автору, что впоследствии составило соответственно 5 миллионов и 665 тысяч долларов.
Итак, дело сделано. Автор найден и засажен за дело. В договоре оговаривалось, что «члены семьи Кеннеди не будут сотрудничать с любым другим автором, который возьмется за эту тему». Мудрая осмотрительность! Многие публицисты рвались отстукать на пишущих машинках манускрипты любого размера. Роберт сказал: «Уже пишут множество книг, идет масса информации, в большинстве неверной. Множество людей пытаются подзаработать на этом. Поэтому мы решили – пусть все материалы будут доступны только одному человеку». Р. Кеннеди был не совсем прав – не все измеряется деньгами, еще до избрания Манчестера два искушенных публициста Т. Уайт и У. Лорд отклонили предложение семьи взяться за книгу.
Позиция семьи в отношении будущей книги была недвусмысленно изложена Ж. Кеннеди. 1 октября она писала: «Я избрала мистера Манчестера, ибо уважаю его способности, полагаю, что он объективен и точен… Я не надзираю за его работой и не намерена делать этого. Он закончит рукопись, и она будет опубликована без моей или еще чьей-либо цензуры. Я не желаю определять, кому писать историю. Многие будут писать о прошлом ноябре, однако серьезным историкам следует подождать выхода книги мистера Манчестера. Эту книгу историки будут уважать». Автор был бесконечно благодарен Ж. Кеннеди за дарованную свободу творчества – она переслала ему копию письма, процитированного выше, а также Э. Уоррену. Манчестеру выделили стол в здании, где работала комиссия, и открыли неограниченный доступ ко всем ее документам и материалам.
Тут объявился конкурент – писатель Д. Бишоп, набивший руку в жанре описания убийств президентов. Он только что выпустил и прекрасно распродал книжку «День, когда был застрелен Линкольн». Бишоп обратился к Жаклин с просьбой дать материалы о покойном президенте. Вдова написала самозванцу: «Я наняла Уильяма Манчестера, чтобы он защитил президента Кеннеди и истину… Если я решу, что книга никогда не будет опубликована, тогда мистер Манчестер будет материально компенсирован за свои труды». Она, заключил Бишоп, «пытается получить исключительное право на публикацию рассказа об убийстве». Перед Бишопом захлопнулись все двери. Оп не отчаялся и стал писать книгу без сотрудничества с семьей Кеннеди. Но никто не мог угнаться за Манчестером, труд которого приобрел самоотверженный характер.
Два с половиной года бешеной работы по двенадцать, пятнадцать, иногда двадцать часов в сутки. Находки и разочарования, успехи и неудачи. Манчестер изучает документы, опрашивает сотни и сотни людей, рассказы которых ложатся на многие километры магнитофонных лент. Работа в Вашингтоне, поездка в Техас, снова столица. Роберт Кеннеди официально объявил в прессе, что Уильям Манчестер – историограф убийства в Далласе. Небольшие накопления Манчестера быстро тают, он экономит на всем – на такси, машинистках, обедает в дешевых ресторанах. Знакомые удивленно поднимают брови: костюм на Манчестере висит мешком. Будущее неопределенно; за исключением группы друзей, никто не верит, что книга будет иметь успех, а это финансовая катастрофа для автора.
Душевные страдания: «Наконец пришел день, когда мое сердце остановилось. Я точно помню когда. Я пытался сказать: Освальд, окруженный более чем семьюдесятью полицейскими, был убит в подвале тюрьмы в Далласе. Но перо не двигалось. Это слишком. Мой разум возмутился. Как мог взрослый человек поверить, не говоря уже о том, чтобы написать такую глупость? Слова «Освальд, окруженный…» назойливо звучали в ушах». Манчестер не мог ничего с собой поделать и был госпитализирован. Диагноз – истощение нервной системы. «Двенадцать дней я лежал пластом, мучаясь над проблемой, как Джек Руби проскользнул мимо часового у входа…».
По мере того как авторский замысел обретал плоть и кровь, стали нагромождаться трудности. Манчестер предполагал, что они будут. Память услужливо подсказала – американский публицист Ред Смит как-то заметил: «Писать легко. Смотришь себе на каретку машинки, пока на лбу не выступят крошечные капельки крови». Людям пишущим известно – материал властно ведет за собой исследователя. Нескончаемый диалог рукописи и автора. Под пером Манчестера вставал жизнелюбивый, не хрестоматийный Джон Ф. Кеннеди. В абсолютно «свободной» Америке автор волей осуществить свой творческий замысел только в соответствии с договором.
Тем временем, заметил Манчестер, Жаклин Кеннеди, «изолированная громадным богатством, боготворимая сторонниками новых рубежей, перенесшими почитание с президента-мученика на его молодую вдову, а также теми, кто связывал свои надежды на будущее с услугами, оказываемыми ей и могущественному новому главе семейного клана, председательствовала над окружившим ее элегантным миром как прекрасная, грациозная, бесконечно трагичная королева-регентша. Оглядываясь назад, я понимаю, почему она стала считать избранного ею автора членом своего двора. Она даже убедила себя, как заметила в письме одному корреспонденту, что «наняла» меня, обмолвка, по моему мнению, забавная. В этих условиях Жаклин Кеннеди представлялось невероятным, чтобы я отказал ей в чем-то. Когда я пытался объяснить ей, что объективность моей работы не может быть предметом сделки, она не понимала. Она просто не верила. Обворожительно улыбаясь, Жаклин прошептала: «Вся ваша жизнь доказывает, что вы человек чести». На карту действительно была поставлена честь. Трудность заключалась в том, что ее понятие о чести резко расходилось с моим. Я – писатель, а не придворный».
Конфликт был неизбежен. Манчестер с глубокой тревогой и сокрушенным сердцем следил за тем, как легко идут на уступки авторы других книг, близкие к покойному президенту. Объемистые труды Т. Соренсена «Кеннеди» и А. Шлезингера «Тысяча дней» по настоянию семьи Кеннеди пестрят купюрами. Семейную цензуру прошли мемуары душевного друга убитого президента П. Фая «Счастье знать его». Страницы испещрены пометками Р. Кеннеди: «Мистера Кеннеди нельзя именовать Джо, Большим Джо, следует называть его послом или мистером Джозефом Кеннеди»; «Хотел бы я знать, – мог ли Пол Фай написать это, если бы был здоров мой отец. Наглость!», и т. д. В общей сложности из книги Фая по настоянию семьи была исключена половина содержания. Но и этого оказалось недостаточным. Когда по выходе книги автор передал 3 тысячи долларов Библиотеке Кеннеди, Жаклин отвергла дар, объявив его «лицемерным».
Учитывая накопившийся опыт, Манчестер попытался убедить Селенджера, сочинившего воспоминания «С Кеннеди», не идти на обширные изъятия из текста. «Я два часа умолял его не сдаваться. Он отказался. Он – государственный деятель, не писатель. Он не мог понять, какие принципы были поставлены на карту».
Манчестер закончил работу над книгой значительно раньше обусловленного срока – к середине 1966 года. 28 июля 1966 года сенатор Роберт Кеннеди официально сообщил, что семья не возражает против опубликования книги, добавив: «Хотя я не читал рассказа Уильяма Манчестера о смерти Кеннеди, я знаю об уважении президента к мистеру Манчестеру как историку и журналисту». Редакторы занялись «доводкой» текста рукописи в издательстве, журнал «Лук», приобретший право первой публикации, готовил серию статей, материалы переводились более чем в десяти странах, а близкие к семье Кеннеди уже зачитывались написанным. К удивлению Манчестера, воспринявшего заявление Р. Кеннеди как окончательное одобрение рукописи, от имени Ж. Кеннеди посыпались требования исключить весьма существенные места.
Ни жизненный путь Манчестера, процветающего в США публициста, ни текст книги даже отдаленно не дают оснований представить его Дон Кихотом. Он прекрасно понимает границы «объективности» в условиях американской цивилизации. Собирая материалы к книге (включая беседы с Ж. Кеннеди), оп отказался ознакомить с ними даже комиссию Уоррена. Автор сам изъял двести страниц из первоначального варианта рукописи, заключив, что они носят «слишком личный характер или необоснованно критичны в отношении людей, все еще занятых государственной деятельностью». Теперь, когда от клана Кеннеди волнами пошли требования сделать купюры в тексте, Манчестер стал в тупик. Он подсчитал: Ж. Кеннеди требовала исключить 6472 слова из текста серии статей, подготовленных для журнала «Лук». Поведение «этих крыс из «Лук» совершенно нетерпимо, истерически внушала Жаклин. «В целом, – заметил Манчестер, – 75 процентов изъятий не касались ее лично. То была попытка исключить чрезвычайно важные факты». Манчестер отказался.