– Собачий грипп.
– Какой-какой?!
– Собачий, пан Анджей. В прошлом году был свиной. Пару лет тому назад – птичий. А сейчас болезнь назвали собачьим гриппом. Здесь, на форумах, пишут, что его разносят бродячие псы.
– Бродячие псы разносят бешенство. Это всем известно.
– Это было известно до этой зимы. Сразу после Рождества в московские больницы стали поступать люди с жалобами, похожими на испанку. Жар, ломота в костях, головная боль. Такие болезни обычны для этого времени года. Их пробовали лечить обычными методами – благо фармакологических компаний сейчас тьма-тьмущая. Но страждущим делалось только хуже. Через два-три дня наступала смерть. Необратимые изменения головного мозга врачи связывали со слишком большим жаром.
– Что за изменения? – Я насторожился, памятуя о рассказе полковника Спицына.
– Полное разжижение. Вместо мозгов – серая слизь, смешанная с кровью.
– Слава Великой Тьме… А при чем тут собаки?
– Да вовсе ни при чем, как по моему мнению. Бродячих псов в городе всегда хватало. Ну а сейчас кое-кто заметил, что участились случаи нападения собак на прохожих. Большие косматые псы…
– Да?
– Свидетельства очевидцев, пан Анджей.
– Тебе ничего не напоминает?
– Напоминает, – вздохнул Збышек. – Но прямых ведь доказательств нет. Если в Москве засилье фейри, то почему все видят только бист вилаха? А где же боггарты и луэ, спригганы и оркулли, броллаханы и лепрехуны? Впрочем, боуги…
– А ты серьезно поднаторел в кельтской мифологии, – я позволил себе улыбнуться.
– Я старался, – невозмутимо ответил слуга. – Кто-то же должен разгадать эту загадку, если князья предпочитают прятаться и дрожать.
Его слова мне не понравились, и я даже хотел рассердиться, отругав, как следует, наглеца, но потом передумал. Ведь в чем-то Збышек прав. Неужели тревожных предзнаменований мало, чтобы собрать Совет России? Почему Прозоровский отмалчивается, Амвросий прячется, а остальные князья ведут себя как ни в чем не бывало?
– Что ты там про боуги говорил?
– Этот фейри тоже принимает облик пса. И вообще, если верить интернет-сайтам, в собак оборачивается каждый второй из племени фейри. Как доброжелательные к людям, так и не очень. А теперь я, с вашего позволения, продолжу поиски.
Он поклонился и, повернувшись ко мне спиной, вновь уткнулся в экран ноутбука.
Я чувствовал усталость и, как следствие, сонливость. Надо было перед вылетом из Киева напиться крови. Чего проще? Смотался бы к Семену на Троещину… Просить разрешения на охоту у князя Никиты мне не хотелось. Неизвестно, чем дело обернется.
Очнувшись утром от забытья без сновидений, я вспомнил о визитке полковника ФСБ. Хорошо было бы спросить его мнение об эпидемии. По словам Збышека, она нарастала лавинообразно. Люди отказывались выходить на службу, просто избегали появляться в толпе, мешками раскупали какие-то шарлатанские снадобья, которые тут же начали предлагать им аптекари, надевали на лица марлевые повязки и забивали ноздри гадостной мазью. Кое-кто, правда, считал, что водка перебивает любую заразу. Эти попросту напивались каждый день до полусмерти. Но, несмотря ни на что, жизнь в городе не останавливалась. Невольно я припомнил эпидемию свиного гриппа в своем родном Киеве… Амвросий тогда опасался, что начнется исход из города, как в Лондоне в тысяча шестьсот шестьдесят пятом. В тот год погибла Агнешка…
Отгоняя мрачные мысли, я вскочил и позвал Збышека.
К нашему с ним глубокому прискорбию, визитка пропала. Мы честно старались, обыскивая все карманы моих пиджаков, жилетов, брюк и халатов, упакованных еще в Киеве. Картонный прямоугольник словно в воду канул. Мог ли я забыть его где-то дома? Или оставил у Амвросия? Запросто…
В сердцах я даже накричал на Збышека, обвиняя слугу в разгильдяйстве. Как будто он хранил визитную карточку или отвечал за нее. Мой помощник ничем не выказал обиды, за исключением того, что стал до противности вежливым и обращался ко мне подчеркнуто официально. Но тем не менее с клиентом созвонился, назначив встречу на двадцать три часа. Не так уж поздно, по московским меркам.
И снова шкафоподобный Витек привез меня на дорогущем лимузине на Рублевку. Снова Валентин Валентинович встречал меня в шикарной гостиной, обошедшейся ему не в одну сотню тысяч долларов. Коллекционер улыбался и весь подрагивал от нетерпения – волнение прорывалось даже сквозь его носорожью шкуру дельца. Нет, он как обычно предложил мне коньяк, кофе, китайский чай, анисовую водку, апельсиновый сок, но сегодня, казалось, обрадовался вежливому отказу. Развел руками, словно хотел сказать: «Ну на нет и суда нет!»—и позвал в зал, где хранил экспонаты.
На ходу миллионер аж вздрагивал, словно боевой конь, почуявший сражение.
Вновь я ощутил эстетическое удовольствие от изысканного убранства – позолоченных шпалер и ореховых панелей, бордового ковра под ногами (похоже, самого настоящего персидского), ламп, стилизованных под старинные канделябры, висящих на стенах мечей, сабель, кинжалов. Вполне допускаю, что Валентин Валентинович ничегошеньки не смыслил в холодном оружии, хоть и любил его трепетно, но его вкус мне определенно нравился. Или вкус того дизайнера – так эта профессия, кажется, называется? – который оформлял его дворец, не побоюсь этого слова. Посещая московского коллекционера, я словно окунался в давно минувшую эпоху князей, герцогов и графов. Признаюсь честно, нынешняя жизнь с ее стремительностью, практичным минимализмом и оснащенностью последними новинками техники доставляла мне куда меньше радости, чем прежняя – неторопливая, но исполненная достоинства.
Слегка подпрыгивая при каждом шаге от нетерпения, мой клиент приблизился к столу, с которого начиналась жизнь всех покупаемых им экспонатов. Когда он взялся обеими руками за тонкое покрывало, пальцы его била крупная дрожь. Наверное, с таким чувством скупой рыцарь открывал свои сундуки.
На сей раз, по особому случаю очевидно, столешницу устилал отрез черного бархата. А на нем лежал… Нет, не лежал. Это слишком простое и обыденное слово. Оно не применимо к мечу, который я увидел. На бархате покоился меч. Старый – с первого взгляда заметно. Но он не гнил в земле, не тонул в болоте, не валялся в грязи. Нет, он проспал те восемь или девять веков, что были ему отмерены после выхода на покой, либо в королевской сокровищнице, либо в усыпальнице вместе с останками последнего хозяина – вне всякого сомнения, великого и знаменитого человека. И вот теперь загребущие руки какого-то черного археолога вытащили его на свет, чтобы передать заботливым, хотя от этого не менее жадным, лапкам Валентина Валентиновича, простого московского миллионера.
– Ну, что скажете, Анджей? – вкрадчиво поинтересовался коллекционер. В его голосе звучала такая гордость, будто он в одночасье завладел всеми банками мира, включая те, что контролируемы кровными братьями и Ковеном.
Я подошел на пару шагов, ощущая льющуюся от меча силу. Словно воздух уплотнялся перед моим лицом, встречая меня упругой волной. А после, когда прибавилось легкое головокружение, я понял – клинок освящен или хранился в церкви. А может быть, и то и другое вместе взятое. Во всяком случае, приближаться к нему я не мог бы без неприятных ощущений для моей «немертвой» сущности. Пришлось осматривать меч издалека.
Варяжский или русский. Это видно по прямому клинку, слегка сужающемуся к закругленному концу.
Дол, который сейчас часто по недоразумению называют кровостоком, неглубокий, едва заметный. Совершенно верно – оружие предназначено для рубки, а не для уколов. Чай, не шпага мушкетерская. Нет необходимости переносить баланс ближе к рукояти.
Эфес незамысловатый. Что называется, просто и со вкусом. Крестовина лишь слегка изогнута, украшена гравировкой без каких бы то ни было драгоценных камней, позолоты или серебрения. Гравировка прочернена, чтобы подчеркнуть рисунок, и не более того. Противовес – шар со спиральным рисунком. Сама рукоять обвита кожаным ремешком, прекрасно сохранившимся, что подтверждало мое первоначальное предположение о хранении меча в сухом месте.
И сталь неплохая. Благородного серо-голубого цвета.
Но вот…
Примерно на половине длины клинок наискось перечеркивала трещина.
– Сломанный меч… – прошептал я.
– Сломанный меч? Название красивое, но, боюсь, не вполне правильное, – проворковал сбоку Валентин Валентинович. – Вы можете идентифицировать этот меч? А «сломанный меч» оставим писателям-фантастам.
Я продолжал рассматривать оружие, все больше и больше убеждаясь, что оно мне не по зубам. И не потому, что мною прочитано мало научных статей, монографий, справочников, иллюстрированных каталогов, мало я провел времени в запасниках музеев, хранилищах и экспозициях в разных странах мира. А потому, что на выставках этот меч не появлялся, и упоминаний о нем в книгах и альбомах не было тоже. Так что мне осталось лишь строить предположения – не слишком-то это добавит авторитета.
– Я датирую изготовление меча одиннадцатым или двенадцатым веком. Выковали его либо в Северной Европе, либо на Руси. Возможно, в Литве или Польше, но, скорее всего, на Руси. Думаю, меч принадлежал знатному человеку. Князю или даже великому князю…
Внезапная боль скрутила мне внутренности в тугой узел. Будто святой воды хлебнул или серебряный кинжал в живот воткнули. Неужели из-за меча?
Но в следующий миг я уже разобрался в своих ощущениях. Мы, вампиры, чувствуем состояние своих слуг крови. Знаем, когда они радуются, а когда грустят, когда переживают, а когда спят спокойно. Не случайно я чувствовал тревогу Збышека, если увлекался опасными авантюрами. А сейчас моего слугу попросту убивали. Его боль не могла не передаться мне.
– Что с вами, Анджей? – участливо, но с ноткой раздражения спросил Валентин Валентинович.
Слова доносились почему-то сверху.
Я с удивлением обнаружил, что стою на четвереньках.
Кишки продолжало скручивать в тугой узел и разрывать на клочки.