умирали нищие. Умирали отчаянные храбрецы и дрожащие, будто осиновый лист на ветру, трусы. Чума не знала пощады и не ведала почтения к титулам и боевым заслугам. Чума была чужда рыцарской чести и забирала прекрасных дам наравне с кухарками.
Церковники служили молебны и били в колокола. Никто не снизошел к их мольбам.
Трупы стаскивали крючьями в огромные кучи, обкладывали сухим хворостом, поливали маслом и поджигали. Они горели плохо. Черный дым стелился над белыми берегами Англии. Смрад сожженной плоти пропитал всех и вся.
Несмотря на ссору с краковским князем, явился Амвросий. Прибыл Князь Смоленска, бывший когда-то воеводой в армии князя Курбского. Посольство возглавил Князь Збигнев Владиславич. Лешко Белый и Князь Лодзя опасались покидать охваченную войной и смутой Речь Посполитую. Поэтому в помощь брату Болеслава Кривоустого отрядили меня.
Не отягащая себя большой свитой, в сопровождении одних лишь слуг крови, мы мчались в Кале. По пути к нам присоединился Князь Кельна, Рудольф фон Баутцен, давний соратник Адольфа Нассау[120], с двумя чародеями из местного отделения Ковена.
Именно тогда, слушая разговоры старших, я впервые узнал, что они связывают терзающую человечество страшную болезнь с прорывом в наш мир чужеродных стихийных сущностей. А для этого требовалось совместное усилие многих сведущих в чародействе кровных братьев, колдунов из Ковена и оборотней. Но в то время, когда надлежало свершить обряд, даже охотники не смели потревожить нас. Больше того, они свернули бы шею любому удальцу, попытавшемуся действовать на свой страх и риск.
Я летел на крыльях любви, ведь там, за серо-зеленой волной пролива, меня ждала леди Агнесса, принцесса не только Карлайла и Кумбрии, но и моего сердца.
Пузатый когг, словно переживший свое время, скрипучий и провонявшийся смолой, доставил нас на противоположный берег, на песчаные отмели неподалеку от Гастингса – места, овеянного славой и изрядно политого кровью. Предполагалось обряд проводить неподалеку, в затерянном среди дубрав кромлехе.
Нас встречал все тот же старый знакомый, сэр Ральф из Йоркшира – правда, теперь его следовало называть принцем Ральфом, – и полномочный представитель принца Лондона сэр Эйвори Фитц-Кеслинг, баронет. Это он так представился.
После обязательного обмена приветствиями с князьями принц Ральф подошел ко мне. Он прятал глаза и запинался, что было удивительно для кровного брата, плечом к плечу с которым мы сражались почти десять лет на севере Англии и в Шотландии.
– Сэр Андре, – сказал он. – Я скорблю вместе с тобой. Весь Альбион скорбит. Леди Агнессы больше нет с нами, ее приняла Великая Тьма.
И скорбные лица его свиты были лучшим подтверждением его словам.
Сэр Ральф поведал, что леди Агнесса должна была присоединиться к ним неподалеку от Бирмингема, но в установленный срок не появилась. А потом пришла весть из Карлайла, что повелительница тамошних кровных братьев на рассвете проснулась во дворе замка. Четверо стражников-птенцов, в чьи обязанности входило заботиться о ее безопасности, были развоплощены. Они вонзили клинки в сердца друг друга. Служанкам принцессы кто-то перерезал горла. Не исключено, что те же самые птенцы-охранники.
Разгадать тайну ее гибели не смогли. Сейчас в Карлайле готовились к избранию нового принца или принцессы.
Я не кричал, не рыдал. Я стал камнем. И без того мертвое сердце заледенело. Наверное, только это меня и спасло. Если бы я позволил горю проскользнуть в него, то вышел бы под палящие лучи полуденного солнца, ослепленный свалившейся бедой. Но я выжил и существую с этой тяжестью триста пятьдесят лет. Со времен великой лондонской чумы я не взглянул ни на одну женщину, кроме как на пищу, ни на одну вампирессу, кроме как на друга.
Вместо того чтобы принимать участие в ритуале изгнания фейри, я отправился в Карлайл. Сопровождал меня один лишь Збышек, оказавшийся весьма сообразительным молодцем. За десяток лет, проведенных рядом со мной, он выучился читать на латыни и греческом, бегло говорил по-французски, по-немецки и по-русски, великолепно разбирался в новомодных кремневых мушкетонах и пистолетах. Так, однажды он зарядом картечи обратил в бегство целую шайку разбойников, подбиравшихся к нашим лошадям. А мне было все равно.
В столице Кумбрии мне показали место, где обнаружили останки принцессы, – горстка праха, ведь она помнила еще римское владычество и застала строительство Адрианова вала. Кровные братья восприняли мой приезд настороженно – по силе я превосходил любого из них и мог, как любовник принцессы, заявить права на пустующий трон. А мне было все равно.
Обратно я отправился, увозя с собой портрет Агнессы работы Клуэ, и в Речь Посполитую прибыл как раз в месяц подписания Андрусовского перемирия[121]. Моя родина наконец-то вздохнула свободно. А мне было все равно.
Так продолжалось до тех пор, пока на автомобильной стоянке аэропорта «Борисполь» я не познакомился с золотоволосой девушкой по имени Жанна. Я снова стал замечать, как красиво слетают с зимнего неба снежинки, как сверкают звезды, вспомнил, что такое любовь.
А теперь эта шепелявая мразь вздумала мне угрожать?
Я порву его голыми руками. Отправлю в жадную пасть Великой Тьмы…
Заметив нечто необычное, я замер в глубоком сумраке между деревьями.
Около автомобиля полковника Спицына стояли трое. Двое – спиной ко мне, а один непринужденно опирался на багажник, что-то рассказывая спутникам.
Я узнал Амвросия.
Мгновение спустя Князь Киева поднял голову и помахал мне рукой.
Глава девятаяПротивостояние
– Подходи, Андрий, не стесняйся, – киевский Князь улыбнулся.
Его собеседники обернулись. Я узнал московского князя Никиту Прозоровского, одетого в щегольской даффлкот[122] темно-песочного цвета, и князя Санкт-Петербурга Сергея Бестужева в старомодной бекеше, отороченной каракулем. Казалось, сошлись на зимней заснеженной дороге современный денди и явившийся прямиком из рассказов Бунина барин, почти что земгусар.
Светловолосый москвич глядел с прищуром, оценивающе. А более ширококостный, темноволосый Князь Питера улыбался искренне и вполне благожелательно.
– Удалось ли меч добыть, Андрий? – спросил Амвросий, когда я приблизился, но, увидев футляр у меня под мышкой, кивнул:—Вижу, справился. Не то что мы…
– Что с человеком? – сказал я первым делом.
Полковник Спицын сидел неподвижно, уставившись остекленевшим взглядом в лобовое стекло и сжав в ладонях руль.
– Новый слуга? – вместо ответа поинтересовался Прозоровский.
– Прими мои соболезнования. Я совсем недавно узнал о Збышеке, – вмешался Бестужев.
– Что вы сделали с человеком? – повторил, начиная ощущать глухое раздражение. Стоят тут, словно на прогулке, а Жанну тем временем неизвестный полоумный вампир захватил.
– Да успокойся ты, Андрий, не гневись, – Амвросий шагнул вперед. В затрапезном пальто, накинутом прямо на домотканую рубаху, он разительно отличался от щеголеватых российских князей. Если они выглядели как два помещика, хоть и из разных эпох, то он смотрелся рядом с ними словно псарь или другой какой слуга из барской дворни. – Я его усыпил. Очень осторожно. В любой миг снять могу наваждение.
– Как вы меня разыскали?
– Что-то ты, пан Анджей Михал, не слишком почтительно с князьями разговариваешь… – Светловолосый Никита Григорьевич нахмурился, по обыкновению превращаясь в поручика Преображенского полка.
– Перестань, – отмахнулся от него Бестужев. – Он имеет право быть посвященным. Он заслужил.
– Ваши светлости, – с трудом сдерживая ярость, я оперся на шпагу, как на трость. – Я ценю ваше внимание к моей скромной персоне, но сейчас попрошу разбудить моего водителя. Мне некогда беседовать с вами.
– Да ты и впрямь ровно белены объелся, – пожал плечами Амвросий. – С ним честью толкуют, а он…
– Прости, княже. У меня сейчас забот полон рот.
– Меч Александра можешь мне отдать, а сам ступай, коли такой горячий.
– Извини, княже, меч Александра мне самому нужен.
Прозоровский аж зашипел от подобной наглости. Амвросий широко распахнул глаза, удивляясь. Бестужев задумчиво схватил себя за ус.
– Ты, Андрий, спору нет, большое дело сделал. Догадался аль нет, но меч нам позарез нужен. Слишком много на него поставлено. Ты уж извини, а ежели нужда припрет, я ведь и силой отобрать могу…
– Погодите-ка… – Князь Сергей, очевидно, заметил холодную ярость и решимость в моих глазах. – Что случилось, Андрей? Ты скажи, может, поможем чем-то? – Я только головой тряхнул, не зная, стоит ли им доверять. Хотя, если не им, то кому тогда? – Это как-то связано с вашим приключением на дороге?
– Откуда вы…
– Лаура звонила. Есть такая штука – мобильный телефон, знаешь?
– Знаю. Связано.
– Так, быстро рассказывай, в чем дело! – подобрался, как конь перед скачкой, Амвросий. – Неужто думаешь, что враги мы тебе, что не поможем? Мы в долгу перед тобой, так и знай, Андрий. Ты-то меч добыл, а вот мы заклинание не разыскали…
– Какое заклинание?
– Семи Древних Богов, – сквозь сжатые зубы прошипел Прозоровский. – Тебе оно говорит что-то?
– Говорит. Трононосцы Ниннкигаль. Потоп, опустошающий землю. Семь Богов Широких Небес, – повторил я по памяти.
– Ты откуда знаешь? – напрягся Амвросий.
Прозоровский выпучил глаза, с князюшки слетела его холодная напыщенная гордость. Один только Бестужев сохранял спокойствие, но он всегда отличался уравновешенностью и обстоятельностью в суждениях и словах.
– Да вот, читал. Збышек где-то нашел.
– Я даже не спрашиваю, где именно нашел, – подался вперед Князь Никита. – Сейчас оно где?
– Боюсь, что оно уничтожено. Пропало без возврата.
Рывок Прозоровского был настолько быстрым, что мог застать врасплох кого угодно. Кроме меня. Острие шпаги задрожало в волоске от груди вовремя остановившегося князя.