День битвы – единственное, о чём они думали и к чему стремились. Да и неудивительно. После бегства Урвара Тенгиль стал ещё более жестоким, чем прежде. Каждый день придумывал он всё новые и новые казни и муки для жителей Долины Терновника, поэтому они ещё неистовей, чем когда-либо, ненавидели его, а в долине ковали всё больше и больше мечей.
Из Долины Вишен являлось на помощь всё больше и больше борцов за свободу. У Софии и Хуберта были тайные военные лагеря в самых дальних лесных чащобах, у Эльфриды. Иногда по ночам София проходила подземным ходом в кухню Маттиаса, и они строили военные планы, она, Урвар и Юнатан.
Я лежал там и слушал, потому что спал я теперь на диване в кухне, ведь Урвару тоже нужно было укрываться в тайнике. И всякий раз, когда приходила София, она говорила:
– А, вот и мой спаситель! Я ведь не забыла поблагодарить тебя, Карл?
И тогда Урвар всякий раз повторял, что я герой Долины Терновника, я же думал о Юсси, лежавшем в тёмной воде, и был страшно опечален.
София заботилась также и о хлебе для Долины Терновника. Его переправляли из Долины Вишен по горным тропам и доставляли контрабандой через подземный ход. Маттиас расхаживал с заплечным мешком на спине и тайком разносил хлеб по дворам. Я не знал прежде, что люди могут стать такими счастливыми при виде маленького ломтика хлеба. Теперь я это видел, потому что сопровождал Маттиаса в его странствиях. И я видел, как мучились люди в долине, и слышал, как они говорят о дне битвы, они жаждали, чтобы день этот пришёл скорее.
Сам я страшился этого дня, но всё-таки уже почти мечтал о нём, да, и я тоже. Потому что невыносимо было только томиться в ожидании. А также и опасно, считал Юнатан.
– Нельзя так долго держать всё в тайне, – говорил он Урвару. – Наша мечта о свободе может быть уничтожена легче лёгкого.
И, ясное дело, он правду говорил. Стоило лишь кому-нибудь из людей Тенгиля обнаружить подземный ход или же начать новые обыски в домах, как Юнатана и Урвара обнаружили бы в их тайнике. Я дрожал при одной мысли об этом.
Но люди Тенгиля были, похоже, слепы и глухи, иначе они, верно, заметили бы что-нибудь. Если бы они как следует прислушались, они, верно, услыхали бы, как начала глухо греметь буря свободы, которой предстояло вскоре потрясти всю Долину Терновника. Но люди Тенгиля ничего не услыхали.
Вечером накануне дня битвы я лежал на своём диванчике и не мог уснуть. Из-за грохота бури за стенами дома и из-за снедавшего меня беспокойства. Битва должна была грянуть на следующее утро, на рассвете, – так было решено.
Урвар, и Юнатан, и Маттиас сидели у стола и беседовали об этом, а я лежал на своём диване и слушал. Больше всех было слышно Урвара. Он говорил и говорил, и глаза его горели. Больше, чем кто-либо другой, мечтал он о том, чтобы поскорее настало утро.
Из их разговоров я понял, как всё произойдёт. Сперва должны убрать стражников у Больших ворот и у ворот, выходивших на реку, так, чтобы проложить путь для Софии и Хуберта. Им предстояло въехать со своими людьми, Софии – в Большие ворота, Хуберту – в ворота у реки.
– А затем мы все вместе либо победим, либо умрём, – сказал Урвар. – Скоро надо идти. – Пора освободить долину от всех людей Тенгиля, а ворота снова закрыть, прежде чем сам Тенгиль подоспеет сюда с Катлой. Потому что против Катлы оружия нет. Её можно победить только голодом. Её не берут ни копьё, ни стрелы, ни меч. А одного-единственного крошечного языка её пламени достаточно, чтобы опалить, сковать по рукам и ногам или умертвить кого угодно.
– Ну, а если у Тенгиля в горах есть Катла, что толку освобождать Долину Терновника? – спросил я. – С её помощью он ведь сможет сокрушить нас в другой раз так же, как и в первый.
– По доброте своей он дал нам глухую стену для защиты, не забывайте об этом, – язвительно сказал Урвар. – И ворота, которые можно запереть под носом у чудовища!
А вообще-то мне, Сухарику, сказал Урвар, бояться Тенгиля больше нечего.
В тот же самый вечер он, и Юнатан, и София, и многие другие ворвутся в замок Тенгиля. Они одолеют его телохранителей и покончат с ним там, на месте, прежде даже чем он узнает о мятеже в долине. А потом Катлу оставят привязанной в её пещере, пока она не станет такой слабой от голода, что её можно будет убить.
– Другого способа покончить с чудовищем нет, – сказал Урвар.
Затем он снова напомнил о том, что нужно быстрее освободить долину от всех людей Тенгиля. Тогда Юнатан спросил:
– Освободить? Ты имеешь в виду – убить их всех?
– Да, а что ещё я могу иметь в виду? – ответил Урвар.
– Но я никого не намерен убивать, – сказал Юнатан, – ты ведь знаешь это, Урвар!
– Даже если речь пойдёт о спасении твоей жизни? – спросил Урвар.
– Да, даже тогда, – ответил Юнатан.
Урвар этого никак не мог понять, да и Маттиас едва ли.
– Если бы все были такими, как ты, – сказал Урвар, – то зло безраздельно и вечно правило бы миром!
Но тогда я сказал, что если бы все были как Юнатан, то на свете не было бы никакого зла.
В тот вечер я не произнёс больше ни слова. Только когда Маттиас пришёл и подоткнул мне одеяло, я прошептал ему:
– Мне так страшно, Маттиас!
А Маттиас погладил меня по голове и сказал:
– Мне тоже!
Юнатану всё же пришлось обещать Урвару, что он будет разъезжать верхом на коне в самой гуще сражения, чтобы вселять мужество в других людей и побудить их делать то, что он сам не может или не хочет.
– Люди в Долине Терновника должны видеть тебя, – сказал Урвар. – Они должны видеть нас обоих.
Тогда Юнатан сказал:
– Если я должен что-то сделать, значит, должен.
При свете единственной маленькой свечи, горевшей в кухне, я видел, какой он бледный.
Когда мы вернулись из пещеры Катлы, нам пришлось оставить Грима и Фьялара в лесу у Эльфриды. Но было решено, что София приведёт их с собой, когда въедет в Большие ворота в день битвы.
Было также решено, что буду делать я.
Я не должен делать ничего, а только ждать, пока всё будет кончено. Так сказал Юнатан. Мне нужно сидеть на кухне совсем одному и ждать.
Никому не удалось выспаться в ту ночь.
И вот настало утро.
Да, и вот настало утро, и настал день битвы. О, как болело в тот день моё сердце! Я видел так много крови и слышал так много крика, потому что сражение шло на горном склоне возле Маттиасгордена.
Я видел, как разъезжает верхом на коне Юнатан. Ветер бури трепал его волосы, а вокруг него кипела битва – разящие мечи, и свистящие копья, и летящие стрелы, и крики, бесконечные крики. И я сказал Фьялару, что, если Юнатан погибнет, я тоже умру.
Да, Фьялар был вместе со мной на кухне. Я понимал, что об этом никто не должен знать, но мне нужно было, чтобы он был там со мной. В одиночестве оставаться я не мог, никак не мог. Фьялар тоже смотрел из окна, что творилось на горном склоне. И ржал. То ли оттого, что ему хотелось на волю, к Гриму, то ли оттого, что он боялся так же, как и я.
Я боялся… боялся, боялся!
Я видел, как от копья, брошенного Софией, пал Ведер, а от меча Урвара – Кадер, а также Дудик и многие, многие другие, они падали направо и налево. А Юнатан разъезжал верхом на коне среди них, ветер бури трепал его волосы, а лицо становилось всё бледнее и бледнее, а сердце моё всё сильнее и сильнее болело в груди.
И вот настал конец!
Столько крика было в тот день в Долине Терновника, но один был особенный.
Сквозь шум битвы вдруг запел боевой рог и раздался возглас:
– Катла ползёт!
А потом послышался рёв. Голодный рёв Катлы, который все так хорошо знали. И тогда опустились и выпали из рук мечи, и копья, и стрелы. И те, кто бился, больше биться не могли. Потому что знали: спасения нет. В долине слышались лишь грохот бури и звуки боевого рога Тенгиля да крик Катлы. Огонь, извергаемый драконшей, убивал всех, на кого указывал Тенгиль. Он без конца указывал пальцем, и его свирепое лицо было тёмным от злобы. И я знал: настал конец Долине Терновника!
Я не хотел этого видеть, я не хотел видеть… не хотел видеть ничего и никого. Кроме Юнатана. Я должен был знать, где он. И я увидел его перед самой усадьбой Маттиасгорден. Он сидел верхом на Гриме. Он был молчалив и спокоен, и буйный ветер трепал его волосы.
– Юнатан! – закричал я. – Юнатан, ты слышишь меня?
Но он меня не слышал. И я увидел, как он пришпорил лошадь и помчался по склону; он летел как стрела, я знаю, быстрее никто никогда ни в небе, ни на земле не ездил верхом. Он мчался прямо на Тенгиля… и он пролетел мимо него…
А затем снова затрубил боевой рог. Но теперь в него трубил Юнатан. Он вырвал его из рук Тенгиля и трубил в рог так, что звуки разносились по всей долине. Пусть Катла знает: теперь у неё новый хозяин!
Потом стало тихо-тихо. Даже буря успокоилась. Все стояли молча и только ждали. Тенгиль, обезумев от ужаса, сидел верхом на своей лошади и ждал, Катла тоже ждала.
Юнатан снова затрубил в рог.
Тут Катла закричала и в ярости повернулась к тому, кого прежде слушалась так слепо.
«Когда-нибудь час Тенгиля настанет», – сказал однажды Юнатан, я помнил это.
И вот – он настал.
Так кончился день битвы в Долине Терновника. Многие отдали свою жизнь ради свободы. Да, теперь она была свободна, их долина. Но многие из жителей были мертвы и не знали об этом.
Маттиас был мёртв, у меня больше не было дедушки. Хуберт был мёртв, он пал первым. Ему не удалось даже пройти через ворота у реки, потому что он встретил там Тенгиля и его солдат. Но прежде всего он встретил Катлу. Тенгиль взял её с собой, чтобы неожиданно, как раз в тот самый день, прийти в Долину Терновника и в последний раз со страшной жестокостью покарать её за бегство Урвара. Он не знал, что это был день битвы. Хотя, когда он понял это, он, верно, был доволен, что привёл Катлу с собой.
Но теперь он, Тенгиль, был мёртв, так же мёртв, как и все другие.
– Нашего мучителя больше нет, – сказал Урвар. – Наши дети будут жить на свободе и будут счастливы. Скоро Долина Терновника станет такой же, как и прежде.