Их шлемы и плащи лежали в траве, куда они их побросали. Верно, никто не смог бы пить пиво, парясь в толстом шерстяном плаще в такой тёплый день.
— Однако, знай об этом Тенгиль, он велел бы их избить, — сказал Юнатан.
Затем он исчез в дверях, и не успел я даже испугаться, как он вернулся назад с плащом и шлемом в руках.
— Зачем тебе эта дрянь? — спросил Маттиас.
— Ещё не знаю, — ответил Юнатан. — Думается, придёт час, когда и плащ, и шлем мне понадобятся.
— А я думаю, придёт час, когда ты попадёшься с ними, — предупредил его Маттиас.
Но Юнатан, сорвав с себя лохмотья и бороду, надел шлем и плащ. И вот он стоял перед нами, похожий как две капли воды на стражника Тенгиля, это было просто отвратительно. С дрожью в голосе Маттиас попросил его ради Бога спрятать этот гадкий наряд в какой-нибудь тайник.
Так Юнатан и сделал.
Потом мы легли и проспали остаток дня, поэтому я не знаю, как всё было, когда Толстый Дудик и его приятели, проснувшись, начали выяснять, чей шлем и чей плащ исчезли.
Маттиас тоже спал, но — как он рассказывал позднее — внезапно проснулся, услыхав крики и проклятия, доносившиеся из зарослей терновника.
Ночью мы продолжали нашу работу, копая подземный ход.
— Осталось три ночи, не больше, — заверил нас Юнатан.
— А что будет потом? — спросил я.
— Потом должно произойти то, ради чего я сюда явился, — ответил Юнатан. — Может, это и не удастся, но я должен, во всяком случае, попробовать освободить Урвара.
— Только вместе со мной! — решительно произнёс я. — На этот раз ты не покинешь меня. Куда бы ты ни пошёл, я последую за тобой.
Он долго смотрел на меня, а потом улыбнулся.
— Ладно, если ты в самом деле этого хочешь, я тоже хочу этого, — сказал он.
Глава 11
Все солдаты Тенгиля, видно, очень здорово взбодрились, поглотив целую гору сала и целое море пива, да и каждому, верно, хотелось получить двадцать белых лошадей. Потому что они теперь жадно и неистово разыскивали Юнатана. Все эти дни они выслеживали его с утра до вечера, осматривали каждый дом, каждый уголок в долине. Юнатану пришлось скрываться в тайнике, пока он чуть не задохнулся.
А Ведер и Кадер — Исполнитель и Смотритель — разъезжали верхом по всей Долине Терновника и читали жителям грамоты о моём брате. Один раз мне тоже довелось услыхать о «заклятом враге Тенгиля Юнатане Львиное Сердце, который незаконно перебрался через стену и всё ещё пребывает в неизвестном месте в Долине Терновника». Они описывали и его внешность. Он был «на редкость красивый юноша со светлыми волосами и тёмно-синими глазами, статный и тонкий». Так они о нём говорили, и так, думается, описал его им Юсси. И всё снова и снова слышались приказы о смертной казни тому, кто укрывает Юнатана Львиное Сердце, и о награде тому, кто выдаст его.
Пока Ведер и Кадер разъезжали по округе и трубили всю эту мерзкую чушь, в Маттиасгорден приходили люди, чтобы попрощаться с Юнатаном и поблагодарить его за всё то, что он сделал для них. Я даже не знал, как много подвигов совершил мой брат.
— Мы никогда не забудем тебя, — говорили они со слезами на глазах.
Они приносили хлеб и давали ему, хотя им самим почти нечего было есть.
— Хлеб нужнее тебе, ведь тебе предстоит тяжкий и опасный путь, — говорили они.
И спешили уйти; им хотелось успеть услышать ещё раз, что провозгласят Ведер и Кадер. Только собственной утехи ради.
Солдаты наведались и в усадьбу Маттиасгорден. Когда они вошли, я, смертельно испуганный, сидел на стуле в кухне, не смея пошевельнуться. Но Маттиас был настроен весьма бодро и даже задорно.
— Чего вы ищете? — сказал он. — Сдаётся мне, что такого Юнатана Львиное Сердце и на свете-то нет. Вы его просто выдумали, чтобы вам дозволили рыскать по всей округе, бездельничать и отбирать у людей последнее.
Отбирать последнее — как раз этим-то они и занимались. Начали они с горницы. Выкинули на пол всё постельное бельё, перины и подушки. Потом рылись в шкафу, и всё, что там было, также выбросили на пол. И это было просто глупо с их стороны, неужто они и в самом деле думали, что Юнатан прячется в шкафу?
— Может, посмотрите заодно и в шкафу с ночными горшками? — спросил Маттиас.
Ну и разозлились же они!
И, выйдя на кухню, набросились на буфет с посудой, а я, сидя на своём стуле, чувствовал, как во мне закипает ненависть. Как раз в тот самый вечер мы с Юнатаном должны были уйти из Долины, и я подумал: «Если они сейчас найдут его, я не знаю, что сделаю!» Нет, такая несправедливость просто немыслима, не могут они схватить его в эти его самые последние часы в Долине Терновника.
Маттиас набил буфет старым платьем, и овечьей шерстью, и всякой ненужной утварью, чтобы приглушить все звуки, доносившиеся из тайника, и весь этот хлам они выкинули на пол кухни.
А потом! А потом мне захотелось кричать так, чтобы рухнул и обвалился весь дом. Да, потому что один из них нажал плечом на буфет, чтобы отодвинуть его в сторону. Но я не закричал. Я сидел совершенно окаменевший на стуле и только ненавидел его, ненавидел его грубые руки, и толстый затылок, и бородавку на его лбу! Я ненавидел его потому, что знал: сейчас, сию минуту он увидит дверь тайника, а это значит — конец Юнатану!
Но тут всё-таки раздался крик. Крик Маттиаса.
— Глядите, пожар! — кричал он. — Разве Тенгиль приказал вам поджечь дом?
Не знаю, как это произошло, но всё так и было, как он кричал. Загорелась овечья шерсть на полу, и солдаты поспешно кинулись её тушить. Они прыгали и затаптывали огонь ногами, сыпали проклятия и шумели, а под конец опрокинули на пол бочку с водой. Так что пожар прекратился, едва успев начаться. Но Маттиас всё равно ругался и был страшно зол на них.
— Вы что, совсем ума лишились?! — кричал он. — Разве можно выбрасывать шерсть на пол рядом с очагом, где тлеют угли и вовсю трещат дрова?
Тот, что с бородавкой на лбу, пришёл в ярость.
— Молчи, старик! — заорал он. — А не то я сумею хорошенько заткнуть тебе рот!
Но Маттиас не дал себя запугать.
— Во всяком случае, вам не мешает убрать за собой! — сказал он. — Гляньте, какой здесь разор и грязь! Словно в свинарнике!
Его слова оказались самым верным способом выдворить их из дома.
— Убирай свой свинарник сам, старик! — сказал тот, что с бородавкой на лбу, и впереди всех прошествовал к дверям. Все остальные последовали за ним. Выходя из дома, они широко распахнули дверь и не затворили её за собой.
— Дурачьё! Совсем ума нет! — сказал Маттиас.
— Вот повезло, что начался пожар, — сказал я. — Подумать только, как повезло Юнатану!
Маттиас подул на кончики своих пальцев.
— Да, неплохо устраивать иногда небольшие пожары, — сказал он. — Хотя можно и обжечься, когда наспех хватаешь пылающие угольки из очага голыми руками.
Но конец нашим горестям ещё не наступил, хоть я уже и поверил в это.
Они искали Юнатана и в конюшне, а затем тот, что с бородавкой на лбу, подошёл к Маттиасу и сказал:
— У тебя, старик, две лошади! А ведь никто в Долине Терновника не смеет держать больше одной. И ты это знаешь! Мы пошлём сюда нынче вечером человека с другого берега. Он возьмёт вот эту, с белой звёздочкой на лбу, её ты должен отдать Тенгилю.
— Но это лошадь мальчика! — сказал Маттиас.
— Ну и что! Теперь она всё равно принадлежит Тенгилю.
Да, так он сказал, этот солдат. И я заплакал. Ведь как раз нынче вечером мы с Юнатаном должны были уйти из Долины Терновника. Наш длинный подземный ход был готов. И как нам увести с собой Грима и Фьялара? Ведь им не вползти в какой-то там подземный ход. Ну и скотина же я, что не понимал этого раньше! Того, что нам придётся оставить наших лошадей у Маттиаса. Что за напасть! Как назло, всё складывается против нас! Фьялар достанется Тенгилю! Как только сердце моё не разорвалось, когда я услыхал эти слова!
Тот, с бородавкой на лбу, выудил из кармана маленькую деревянную дощечку и сунул её прямо под нос Маттиасу.
— Здесь, — сказал он. — Здесь ты должен поставить свой родовой знак[3].
— А зачем мне это?
— Затем, что это означает: ты, мол, с радостью отдаёшь свою лошадь Тенгилю.
— Никакой такой радости я не испытываю! — ответил Маттиас.
Но тут к нему подошёл солдат с обнажённым мечом.
— Ты это, конечно, сделаешь, — сказал он. — Ты испытываешь огромную радость, и здесь ты поставишь свой родовой знак! И отдашь эту дощечку тому, кто переправится через реку из Карманьяки и заберёт лошадь. Потому как Тенгилю нужно доказательство того, что ты отдаёшь лошадь добровольно. Понятно тебе, старик?! — Он так сильно толкнул Маттиаса, что тот чуть не упал навзничь.
Что было Маттиасу делать?
Он поставил свой родовой знак, а солдаты тут же исчезли из Маттиасгордена, чтобы снова начать поиск Юнатана, но уже в другой стороне.
Это был наш последний вечер у Маттиаса. В последний раз сидели мы за его столом, и в последний раз угощал он нас своей похлёбкой. Мы были опечалены, все трое. А больше всех — я. Я плакал. Из-за Фьялара. И из-за Маттиаса. Ведь он стал почти моим дедушкой, а теперь мне надо было с ним расстаться. Я плакал ещё из-за того, что я такой маленький и трусливый и вообще бессильный — ничего не могу сделать, когда являются такие, как этот солдат, и толкают моего дедушку.
Юнатан сидел молча и думал, и вдруг он пробормотал:
— Эх, если б я знал пароль!
— Какой пароль? — спросил я.
— Когда входишь или выходишь через Большие ворота, надо произнести пароль. Разве ты этого не знаешь? — спросил он.
— Да, знаю, — ответил я. — А вообще-то, я и пароль этот знаю. «Вся власть Тенгилю, нашему освободителю!» Я слышал его от Юсси, разве я не говорил об этом?
Юнатан уставился на меня, а потом как захохочет!
— Сухарик, я люблю тебя! — сказал он. — Об этом ты тоже знаешь?
Я не понял, почему он так развеселился, когда я назвал пароль, потому что он уж всяко не пойдёт через ворота.