Так с моим эскортом, Ведиром и Кадиром, я въехал в долину.
И подумал: если когда-нибудь я увижусь с Юнатаном, то первым делом доложу ему, как Ведир и Кадир помогли мне миновать стражу. Он долго будет смеяться.
Но мне-то сейчас было не до смеха. Я попал в отчаянное положение. Во что бы то ни стало нужно отыскать домик с дедом, иначе мне одна дорога — в пещеру Катлы.
— А ну, вперед, показывай дорогу! — крикнул Ведир. — Сейчас поговорим с твоим стариком!
Я тронул поводья и поехал по окраине. Как и в Вишневой долине, белых домов здесь стояло предостаточно. Но я не осмеливался показать ни на один из них, потому что не знал, кто в домах живет. Я боялся сказать: «Здесь живет мой дед», — наверняка Ведир и Кадир войдут внутрь, а там, может, не окажется ни одного даже самого завалящего старикашки. Или такого, кто согласился бы назваться моим дедом.
Ну и в историю же я влип, я ехал, а на лбу у меня проступал холодный пот. Соврать про деда ничего не стоило, но теперь выдумка не казалась удачной.
Возле домов, в садах и огородах, работало много людей, но я не видел никого, кто бы мало-мальски годился мне в деды, и начал все больше и больше отчаиваться. Да и невесело было смотреть, как жили люди Шиповничьей долины, какими они все казались бледными, оголодавшими и несчастными — по крайней мере, те, кто попадался мне на глаза. Совсем не то что жители Вишневой. Правда, нас Тенгил еще не захватил, мы не трудились на него как каторжные, он не отбирал у нас все до последнего.
Я ехал и ехал. Ведир и Кадир стали проявлять нетерпение, а я все ехал и ехал, словно собрался на край земли.
— Далеко еще? — спросил Ведир.
— Да нет, не очень, — ответил я. В голове у меня все перепуталось, я уже не соображал, что делаю и говорю, и только ждал, когда же меня бросят в пещеру Катлы.
Но случилось чудо. Хотите — верьте, хотите — нет, но возле белого домика на самой окраине сидел на скамейке старик и кормил голубей. Может, я и не осмелился бы на то, что сделал в следующую минуту, если бы среди его серых голубей не ходил еще один голубь — белоснежный. Единственный!
Глаза сразу же наполнились слезами, белоснежных голубей я видел только у Софии и еще один раз на моем подоконнике — давным-давно в другом мире.
И я решился на неслыханное. Спрыгнул с Фьялара и бросился к старику. Повиснув у него на шее, я отчаянно зашептал:
— Помоги мне! Спаси меня! Скажи, что ты мой дед!
Я страшно боялся, был уверен, сейчас он оттолкнет меня, как только увидит позади черные шлемы Ведира и Кадира.
Ведь к чему бы ему лгать и обманывать их? Кто я ему? Из-за одного этого он мог угодить в пещеру Катлы.
Но он не оттолкнул меня. Он обнял меня, и я почувствовал на спине его добрые руки, защищавшие от всего злого и гадкого.
— Ах, мальчишка, — сказал он громко, чтобы Ведир и Кадир услышали, — где же ты так долго пропадал? И что наделал ты, злосчастный сорванец, раз приехал домой с солдатами?
Бедный мой дед, как только не обругали его Ведир и Кадир! Они орали, и оскорбляли его, и грозили, что если он и впредь не сможет держать своих внуков в ежовых рукавицах и будет позволять им шляться по горам, то скоро внуков у него не останется, пусть уяснит и запомнит раз и навсегда. На сей раз они его прощают, сказали они, устав ругаться. И уехали. Скоро их шлемы замелькали черными точками далеко-далеко на спускавшемся от домика широком склоне.
И тут я заплакал. Я лежал на груди у моего деда и ревел. Ночь тянулась так долго и страшно, но теперь она наконец-то кончилась. А мой дед все еще обнимал меня. И немного покачивал, ох, как бы я хотел, как хотел, чтобы он и в самом деле был моим настоящим дедом, сказал я ему, все еще хныча.
— Да, я, наверное, гожусь тебе в деды, — сказал он. — Но вообще-то меня зовут Маттиасом. А как зовут тебя?
— Карл Льви… — Я тут же прикусил язык. С ума сошел, что ли, как можно было называть свое имя в Шиповничьей долине! — Добрый дедушка, мое имя под секретом, — вывернулся я. — Называй меня Сухариком!
— Понятно, Сухарик, — сказал Маттиас и хмыкнул. — Иди-ка ты на кухню, Сухарик, и подожди меня там! А я пока заведу лошадь в конюшню.
Я вошел в дом. В бедную кухню с небольшим столом, деревянной лавкой, несколькими стульями и очагом. И с большим буфетом у стены.
Когда вернулся Маттиас, я сказал ему:
— Вот такой же буфет стоит у нас дома в Виш… — И осекся.
— …дома в Вишневой долине, — кончил за меня Маттиас, и я с опаской взглянул на него — опять я проболтался.
Но ничего больше Маттиас не добавил. Он подошел к окну и выглянул наружу. И долго еще стоял и приглядывался, словно хотел убедиться, что никого вокруг нет. Потом повернулся ко мне и тихо сказал:
— А буфетик-то у меня с секретом. Подожди, сейчас сам увидишь!
Он уперся в буфет плечом и сдвинул его в сторону. За буфетом в стене была дверка. Старик отворил ее, и я заглянул в комнатку, совсем крошечную. Кто-то лежал в ней на полу и спал.
В комнатке лежал Юнатан.
9
Я хорошо помню несколько случаев в моей жизни, когда счастье настолько переполняло меня, что, казалось, еще немного — и я сойду с ума. Один раз, когда я был совсем маленьким и получил от Юнатана подарок на рождество — салазки; он долго-долго копил на них деньги. И другой раз, когда я попал в Нангиялу и нашел Юнатана внизу на речке; я как сейчас помню тот неслыханно чудесный вечер в Рыцарском подворье — я был просто ненормальный от счастья. Но ничто, ничто не могло сравниться с минутой, когда я нашел Юнатана в доме Маттиаса, я даже представить себе не мог, что так обрадуюсь! Словно кто-то засмеялся у меня в душе или еще в каком-то месте, где прячется в человеке радость.
Я не дотронулся до Юнатана. И не стал будить его. И не издал вопля радости, не запрыгал. Я молча лег рядом и заснул.
И долго ли спал? Не знаю. Наверное, целый день. Но когда проснулся!.. Да, когда я проснулся, рядом на полу сидел Юнатан. Он сидел и улыбался, а никто на всем свете не умеет улыбаться так, как Юнатан. Я все боялся, что он рассердится на меня за то, что я приехал. Что он, может, уже забыл, как звал на помощь. Но теперь я увидел, что он тоже обрадовался. Значит, и мне можно было улыбнуться в ответ, так мы сидели, смотрели друг на друга и долго не говорили ничего.
— Ты звал на помощь, — сказал я наконец. Юнатан больше не улыбался. — Почему ты кричал?
Наверное, при одном воспоминании он не мог не помрачнеть. И, казалось, не хотел отвечать, но потом тихо сказал:
— Я увидел Катлу, — произнес он. — И видел, что сделала Катла.
Я не хотел мучить его расспросами, мне ведь столько надо было рассказать ему. И прежде всего о Йосси.
Юнатан не хотел верить. Он побледнел и почти плакал.
— Йосси? Нет, нет, только не Йосси! — твердил он.
Но потом вскочил на ноги.
— Надо немедленно сообщить об этом Софии!
— А как? — беспомощно спросил я.
— У нас здесь одна из ее голубок. Мы пошлем Бьянку сегодня же вечером.
Значит, у скамейки и в самом деле ходил один из голубей Софии! Как же я раньше не догадался? Я рассказал Юнатану, что если б не Бьянка, то наверняка угодил бы в пещеру Катлы.
— Все-таки настоящее чудо — из всех домов Шиповничьей долины я попал именно сюда, к Маттиасу! Не гуляй голубь возле дома, я проехал бы мимо.
— Бьянка, Бьянка! Спасибо тебе! — сказал Юнатан. Он больше меня не слушал и зацарапал ногтем о дверку, звук получился совсем тихий, словно скребется крыса. Но не прошло и минуты, как дверка открылась и к нам заглянул Маттиас.
— Сухарик все спит и спит… — начал было он.
Юнатан не дал ему продолжить.
— Принеси, пожалуйста, Бьянку! — попросил он. — Мы отправим ее сегодня же, как только начнет темнеть.
A потом объяснил, зачем это нужно, и рассказал Маттиасу о Йосси. Маттиас только головой покачал, как все старики, когда их что-нибудь огорчает.
— Йосси! Я знал, что это кто-то из Вишневой долины, — сокрушенно сказал он. — И из-за него Орвар сидит в пещере Катлы. Боже мой, как таких людей земля носит!
Потом он ушел за Бьянкой, но перед этим прикрыл дверку и заставил ее буфетом.
В доме Маттиаса Юнатан нашел хорошее убежище. Мы сидели в маленькой комнатке без окон с единственным выходом через дверку в стене, загороженным буфетом. Мебели в комнатке не было, только на полу лежал матрац, а в углу стоял светильник из рога, он еле-еле рассеивал темноту.
Лежа возле него, Юнатан сочинил письмо Софии:
«Навеки проклятое имя предателя — Йосси Золотой Гребешок. Займитесь им немедленно! Мой брат сейчас здесь, со мной».
— Как раз из-за тебя прилетела вчера Бьянка, — сообщил Юнатан. — Мы узнали из письма Софии, что ты уехал искать меня.
— Значит, София разгадала мою загадку! — сказал я. — Когда принесла суп.
— Какую загадку? — удивился Юнатан.
— «Я ищу его за горами, за долами». — И я рассказал ему, что написал на стене в кухне. — Я не хотел, чтобы София понапрасну обо мне беспокоилась.
— Чтобы не беспокоилась? Вот так придумал! А как насчет меня? Как ты думаешь, я успокоился, когда узнал, что ты один бродишь где-то в горах? — Наверное, Юнатан заметил, что я сконфузился, и поспешил добавить: — Маленький храбрый Сухарик, конечно же, в конце концов все обернулось к лучшему! А самое лучшее, что ты сейчас здесь!
Впервые в жизни меня назвали храбрым, и я подумал, если так и дальше пойдет, кто знает, может, когда-нибудь я заслужу свое имя и у Йосси не будет повода насмехаться над ним.
Тут я вспомнил, что написал в конце загадки там, дома. О рыжей бороде и белых лошадях. Пришлось Юнатану добавить одну строчку:
«Карл говорит, что с рыжей бородой вышла ошибка».
Еще я рассказал ему, как Хуберт спас меня от волков, и Юнатан ответил, что всю жизнь будет благодарен храброму охотнику.
Когда мы отправляли Бьянку, на Шиповничью долину уже опускались сумерки. Повсюду в домах загорались огни. Долина лежала внизу, мирная и спокойная. Глядя на нее, легко было представить, как люди сидят по домам, ужинают, беседуют друг с другом, играют с детьми, поют им песенки и кругом покой и довольство. Но мы знали, что это не так. Мы знали, что людям нечего есть и вовсе не спокойно и не весело, а уж о счастье и говорить нечего. И вид стражи Тенгила с мечами и копьями в руках быстро напоминал о несчастье тем из них, кто вдруг вздумал бы размечтаться.