Подойдя к усадьбе Маттиаса, мы увидели Толстого Додика. Он лежал на лужайке и играл в кости с тремя другими воинами Тенгила. Наверное, они взяли выходной, потому что лежали возле зарослей шиповника все время после обеда; мы их видели из окна кухни. Они играли в кости, лопали свинину и запивали ее пивом; они прихватили пиво с площади — несколько ведер. Скоро они уже были не в силах играть. Но продолжали жрать мясо и пить пиво. Потом только пить. Потом уже и пить не могли: только ползали по лужайке, как жуки на листе. А под конец захрапели, все четверо.
Шлемы и плащи воинов валялись рядом в траве, где они их скинули впопыхах. Невозможно же пить пиво в толстых шерстяных плащах в такой солнечный день.
— Застань их Тенгил здесь, он приказал бы выпороть всю четверку, — сказал Юнатан.
Потом он юркнул в дверь и, не успел я испугаться, как уже снова был здесь с плащом и шлемом в руках.
— Зачем тебе эта погань? — спросил Маттиас.
— Пока не знаю, — ответил он. — Но, может, наступит момент, и сгодится.
— Наступит момент, когда тебя схватят за такие фокусы.
Но Юнатан уже скинул лохмотья нищего, надел шлем и плащ и встал, оглядываясь, — ни дать ни взять воин Тенгила; выглядел он безобразно! Маттиас задрожал и попросил его бога ради спрятать поганую одежду в «уголок».
Потом мы легли спать и проспали до вечера; поэтому я не знаю, что там происходило, когда Толстый Додик и его дружки проспались и стали выяснять, чьего шлема и плаща не хватает.
Маттиас тоже спал, но разок проснулся, рассказывал он потом, и слышал крики и ругань из кустарника.
Ночью мы продолжали копать подземный ход.
— На три ночи работы, не больше, — сказал Юнатан.
— И что будет после? — спросил я.
— После будет то, ради чего я сюда приехал. Может, ничего и не получится, но я должен попытаться освободить Орвара!
— Только вместе со мной, — сказал я. — Еще раз ты меня не бросишь. Куда бы ты ни отправился, я повсюду буду с тобой. Выбирать не из чего.
Он посмотрел на меня серьезно и вдруг улыбнулся:
— Что ж делать. Раз ты хочешь, я тоже хочу.
11
Свинина и пиво Тенгила, видно, взбодрили его наемников, да и от двадцати белых лошадей никто бы из них не отказался. И теперь Юнатана искали с удвоенным рвением. Последние дни с утра до вечера они только тем и занимались. что перерывали вверх дном каждый дом в долине, обшаривали каждый угол. Юнатан почти не высовывал носа из своего «уголка» и чуть в нем не задохнулся.
Ведир и Кадир ездили по округе и зачитывали воззвание о моем брате. Один раз я тоже не упустил случая и послушал, что они трубили о «враге Тенгила, Юнатане Львиное Сердце, незаконно пробравшемся в долину и скрывающемся в неизвестном месте». В воззвании давались приметы Юнатана: «Видный красивый юноша с белокурыми волосами, темно-голубыми глазами, стройный, роста среднего». Наверное, так описал его Йосси. И, само собой, в воззвании объявлялась смертная казнь тому, кто укрывает Львиное Сердце, и награда предателю.
Пока Ведир и Кадир разъезжали по долине и трубили свое, в усадьбу Маттиаса приходили люди, чтобы попрощаться с Юнатаном и поблагодарить его за все, что он сделал для них. А сделал он много больше, чем мне было известно.
— Мы никогда не забудем тебя. — говорили ему со слезами на глазах и отдавали припасенный хлеб, хотя сами голодали.
— Тебе хлеб нужнее, ты отправляешься в трудный и опасный путь. — говорили они и спешили уйти, чтобы еще раз послушать Ведира и Кадира — забавы ради!
Пришли воины Тенгила и в усадьбу Маттиаса. Когда они ворвались, я сидел в кухне на табуретке ни жив ни мертв от страха и не смел пошевелиться. Но Маттиас повел себя смело.
— И чего вы рыщете? — говорил он. — Этого Львиного Сердца небось и на свете нет. Вы его сами выдумали, чтобы шляться по домам, хамить да хламить, где только можно.
И они нахламили. Да еще как! Начали с каморки Маттиаса. В ней они сорвали с кровати постель, перерыли шкаф и все барахло из него тоже вывалили на пол, доказав этим лишь свою тупость. Неужели они думали, что Юнатан мог прятаться в шкафу?
— А не заглянуть ли вам еще в ночной горшок? — спросил Маттиас. И они страшно разозлились.
Потом дошла очередь до кухни, и они набросились на буфет. Я сидел на табуретке и чувствовал, как наливается во мне злость. Ведь именно этим вечером мы решили покинуть долину! Я подумал: если они найдут Юнатана сейчас, я не знаю, что сделаю. Нет, это не может случиться, его не могут схватить в последнюю минуту!
Чтобы приглушить звуки из потайной комнатки, Маттиас набил буфет старой одеждой, овечьей шерстью и тряпками. И весь этот хлам они выкинули на пол!
А потом! Потом мне захотелось крикнуть, да так, чтобы стены дома от крика рухнули. Ведь один из них уперся плечом в буфет и стал сдвигать его в сторону. Но я не закричал. Я сидел, как каменный, на табуретке и ненавидел, ненавидел лютой ненавистью и его и все в нем: его грубые руки, толстую шею и сидевшую прямо на лбу бородавку! Я ненавидел его, потому что знал: сейчас он увидит дверку в стене и все будет кончено.
И крик раздался.
— Смотрите! Горим! Горим! — кричал Маттиас. — Разве Тенгил приказал поджечь меня?
Не знаю, как это случилось, но мы и вправду горели. На полу ярким пламенем полыхала овечья шерсть, и воинам пришлось поторопиться, чтобы потушить пожар. Они бестолково метались, ругались, затаптывали огонь, а под конец взяли и опрокинули на пол бочку с водой. Пожар потух, не успев по-настоящему разгореться. Но Маттиас не унимался:
— Вы, видно, совсем ума лишились? Кто же кидает шерсть рядом с очагом, откуда дым валом валит и искры сыплются?
Тот, что с бородавкой, просто взбесился.
— Замолчи, старик! — рявкнул он. — А то я знаю приемы, чтобы заткнуть тебе пасть!
Но Маттиас не дал запугать себя.
— Нечего орать, — сказал он. — Извольте навести после себя порядок. Что в доме творится! Насвинячили, как в хлеву!
Этого было довольно, чтобы они поспешили убраться из дому.
— Сам вычищай свой хлев! — сказал тот, с бородавкой, и широким шагом вышел вон. Остальные повалили за ним. Дверь за собой они, конечно, и не подумали закрыть, она осталась распахнута.
— Ни ума, ни совести, — сказал Маттиас.
— Какое счастье, что начался пожар, — перевел я дух. — Как повезло Юнатану!
Маттиас подул на подушечки пальцев.
— Да, иногда небольшой пожар ко времени, — ответил он. — Хотя таскать угли голыми руками несподручно! Угли жгутся!
Но неприятности наши, как я ни надеялся, еще не кончились.
Они не ушли со двора, а отправились искать Юнатана в конюшне; воин с бородавкой скоро вернулся.
— Вот что, — сказал он Маттиасу. — У тебя, старик, две лошади. А ведь лошади нужны Тенгилу, и он никому не разрешает иметь больше одной. Мы пришлем сюда человека с пристани сегодня же вечером. Он заберет ту, которая со звездочкой. Ты даришь ее Тенгилу.
— Но это лошадь мальчишки! — возразил Маттиас.
— А теперь будет Тенгила, понял?
Вот что он сказал. И я заплакал. Мы с Юнатаном покидали долину как раз этим вечером. Наш длинный подземный ход был готов. А мне ни разу даже в голову не пришло, что мы не можем забрать с собой Грима и Фьялара. Они же не пролезут в подземный ход! Как это я раньше не сообразил, тупица несчастный? Ведь нам придется оставить лошадей у Маттиаса. Одна разлука с Фьяларом чего стоила, так нет, надо, чтобы случилось еще хуже. Фьялар достанется Тенгилу! Как только у меня сердце не разорвалось, когда я об этом услышал!
Воин с бородавкой вынул из кармана деревянную бирку и сунул ее под нос Маттиасу.
— Вот, — сказал он. — Тут ты должен поставить свой крестик.
— Почему это я должен его ставить? — воспротивился дед.
— А потому, что ты с радостью и охотой даришь свою лошадь Тенгилу.
— Нету у меня радости и охоты, — ответил Маттиас.
Но тут воин подступил к нему с обнаженным мечом.
— Как это нету? — угрожающе сказал он. — Ты поставишь крестик, вот здесь! И отдашь бирку человеку из Карманьяки. Тенгилу нужен документ, что ты даришь ему коня, отдаешь его добровольно, понял? — И он толкнул Маттиаса, дед еле устоял на ногах.
Что было делать старику! Он поставил крестик, и воины ушли искать Юнатана в другой усадьбе.
Наступил наш последний вечер в доме Маттиаса. В последний раз мы сидели в кухне за его столом и ели его суп. Всем было невесело. Особенно мне. Я плакал. Из-за Фьялара. И из-за Маттиаса. Он ведь стал мне настоящим дедом, а теперь я оставлял его. Я плакал и из-за того, что до сих пор не набрался силы и храбрости и не мог дать отпор таким, как тот, с бородавкой, что толкнул Маттиаса.
Юнатан сидел молча, он думал.
— Что же это за слова? — пробормотал он.
— Какие слова? — спросил я.
— Когда проезжаешь через ворота, нужно называть пароль, разве не знаешь?
— Почему же, знаю, — ответил я. — И даже знаю пароль: «Слава Тенгилу, нашему освободителю!» Я слышал его от Йосси. Разве не рассказывал?
Юнатан уставился на меня. Потом расхохотался.
— Сухарик, а ты мне нравишься, — сказал он. — Об этом ты тоже знаешь?
Я не понимал, чего он так радуется и зачем ему пароль. Он ведь полезет через подземный ход. Но я все равно был доволен, что смог развеять общее уныние и рассмешить Юнатана такой безделицей.
Маттиас пошел к себе в каморку прибираться, и Юнатан поспешил за ним. Они долго разговаривали. Я мало что расслышал, но запомнил, как Юнатан сказал:
— Ну а быть беде, заберешь брата. — Он вернулся к столу. — Теперь слушай ты. Сухарик! Сейчас я соберусь и уползу. А ты пока останешься у Маттиаса. Пока я не дам о себе знать. Немного подождешь! У меня здесь есть еще кое-какие дела.
Ясное дело, слова его пришлись мне не по вкусу. Я совсем не умел дожидаться Юнатана и особенно, когда боялся, а сейчас я боялся. Кто знает, что с ним случится, когда он вылезет из подземного хода? И о какой беде он говорил?