На другой странице газеты тоже было напечатано о Юнатане. Вот что писала его школьная учительница:
«Милый Юнатан Лев, не правильнее ли было называть тебя Юнатан Львиное Сердце? Если бы ты был жив, то, наверное, вспомнил, как мы читали в учебнике по истории о храбром английском короле Ричарде Львиное Сердце. Ты бы вспомнил, как сказал тогда: «И представить невозможно, каким же нужно быть храбрым, чтобы о тебе потом написали в учебнике по истории, мне таким никогда не стать». Милый Юнатан, даже если о тебе не напишут в учебниках по истории, в решительный момент ты оказался настоящим храбрецом, ты герой, не хуже всех других. Твоя старая учительница никогда не забудет тебя. Твои товарищи долго будут помнить о тебе. Наш класс опустел без веселого, славного Юнатана. Увы, те, кого любят боги, умирают юными. Покойся в мире, Юнатан Львиное Сердце!
Вообще-то она порядочная зануда, эта Юнатанова учительница. Но она любила его, ведь Юнатана любили все. И она хорошо придумала про Львиное Сердце, по-настоящему хорошо.
Наверное, не было человека во всем городе, кто бы не оплакивал Юнатана и не думал про себя, что лучше бы вместо него умер я. По крайней мере так считали все тетки, что вечно толкутся у нас со своими отрезами, кружевами и всякой дрянью. Проходя через кухню, они поглядывают на меня и вздыхают. «Бедная фру Лев! И надо же, чтобы несчастье случилось с таким замечательным юношей, как Юнатан» — так говорят они. Или еще что-нибудь в этом роде.
Мы живем теперь в соседнем доме. Точно в такой же квартире, как наша прежняя, хотя на этот раз на нижнем этаже. В городской богадельне нам выделили подержанную мебель, и еще кое-что дали мамины тетки. И я лежу точно на такой же лавке, как прежде. Да и все вокруг почти так же, как прежде. И все по-другому. Без Юнатана. Никто не сидит возле меня по вечерам и не рассказывает разные истории, мне так тоскливо, что от этого даже больно в груди, я лежу и все время шепчу про себя последние слова Юнатана. Он сказал их перед тем, как умер. Когда мы с ним лежали на земле. Он лежал лицом вниз, но кто-то подошел и перевернул его. Из уголка рта у него бежала кровь. Но было видно, как он силился улыбнуться, и наконец ему удалось выговорить: «Не плачь, Сухарик, мы увидимся в Нангияле».
Больше он ничего не сказал, закрыл глаза, подошли люди и унесли его.
Что было затем, я бы и из памяти хотел выкинуть. Но страшное и злое забыть не так-то просто. Помню, я все лежал на лавке и думал о Юнатане, пока голова у меня не начинала раскалываться. Я так тосковал по нему. И еще я боялся: а вдруг его рассказы про Нангиялу — неправда? Вдруг это всего-навсего одна из удивительных историй, которые Юнатан любил придумывать? Да, и еще в эти дни я много плакал.
Но потом Юнатан появился и успокоил меня. Да, да, он появился, и как же это было здорово! Все сразу стало, как прежде. Он догадался там, в Нангияле, каково мне тут, и решил, что неплохо бы меня немного поддержать. Поэтому-то он и оказался здесь снова, и теперь я уже не тоскую, как раньше, теперь я только жду.
Это произошло на днях, вечером. Я был дома один, лежал и плакал и не могу описать, каким я себе казался разнесчастным, больным и отчаявшимся. Окно кухни было открыто настежь, ведь стояли как раз те самые прекрасные теплые вечера, какие бывают весной. До меня доносилось воркованье голубей. Здесь, на заднем дворе, их полным-полно, и весной только и слышишь, как они воркуют.
Тут оно и случилось.
И хотя я лежал, уткнувшись лицом в подушку, и плакал, но все равно услышал воркованье совсем рядом и, когда поднял голову, увидел: на подоконнике сидит голубь и смотрит на меня своими умными глазами. И не просто голубь, заметьте, а белоснежный, не серый, как остальные во дворе. Белоснежный голубь! Вы и представить себе не можете, что я почувствовал, когда увидел его. Ведь все получалось, как в той песне: «Тихий голубь влетит в твой дом».
Я хотел сказать что-то и не смог. Я лежал и слушал и в воркованье голубя, или за воркованьем, или уж не знаю как, услышал голос Юнатана. Хотя звучал он необычно. Словно кухню до краев наполнил тихий-тихий шепот. Стало страшно, как в сказке, и любой на моем месте испугался бы, но я-то не испугался! Наоборот, я обрадовался и готов был прыгать от радости до потолка. Ведь то, что я услышал, было просто замечательно!
Да, да, про Нангиялу все оказалось правдой. Все! Юнатан хотел, чтобы я поторопился, потому что в Нангияле было так хорошо, что и сказать нельзя. Подумать только, он и появиться там не успел, а его уже ждал дом, да, да, не квартира, а свой собственный дом, даже скорее усадьба. Она очень старая, рассказывал Юнатан, и называется Рыцарское подворье, а стоит она в Вишневой долине, ну не здорово ли все это! И представьте себе, первое, что он увидел, когда подошел к Рыцарскому подворью, была маленькая зеленая табличка на калитке с четко выведенной надписью «Братья Львиное Сердце».
— А это значит, что и ты будешь жить там, — сказал Юнатан.
Надо же, в Нангияле меня тоже будут называть Львиное Сердце. Я ужасно обрадовался: ведь, конечно же, я хочу, чтобы нас с Юнатаном называли одинаково, пусть я и не такой храбрый, как он.
— Прилетай поскорее, — сказал напоследок Юнатан. — Если не застанешь меня дома в Рыцарском подворье, не пугайся, значит, я внизу на речке с удочкой.
И все смолкло, голубь замахал крыльями и полетел. Прямо над крышами. Обратно в Нангиялу.
А я лежу, как раньше, на лавке и только жду, когда полечу за ним. Наверное, найти дорогу будет не очень трудно. Юнатан сказал, что это совсем нетрудно. На всякий случай я записал адрес:
Нангияла
Вишневая долина
Рыцарское подворье Братья Львиное Сердце
Уже два месяца, как Юнатан живет там один. Два долгих страшных месяца я здесь без него. Но скоро я тоже буду в Нангияле. Скоро, скоро я тоже полечу туда. Может быть, даже этой ночью. Надо оставить на кухонном столе записку для мамы, чтобы она нашла ее, когда встанет рано утром.
Вот что я напишу:
Не плачь, мама! Мы увидимся в Нангияле!
3
И вот это случилось. То удивительное, чего со мной никогда не бывало. Я и опомниться не успел, как стоял перед калиткой и читал надпись на табличке: «Братья Львиное Сердце».
Как я сюда попал? Долго ли летел? Как нашел дорогу, никого не спрашивая? Не знаю. Знаю только, что вдруг оказался перед калиткой, на которой были написаны наши имена.
Я позвал Юнатана. Я позвал его несколько раз, но он не откликнулся. Тогда я вспомнил: он же на речке удит рыбу.
Я побежал. По узенькой тропинке вниз к речке. Я бежал и бежал — и там внизу на мостике сидел Юнатан. Мой брат! Он сидел там, и его волосы блестели на солнце. И, как бы я ни старался, не могу описать, что почувствовал, когда увидел его снова.
А он и не заметил меня. Я попробовал крикнуть: «Юнатан!», но, наверное, я плакал, и получилось только слабое визжание. Но его-то Юнатан услышал. Он поднял голову.
Сначала он как будто меня не узнал. Но потом тоже вскрикнул, выронил удилище, бросился ко мне и вцепился в рубашку, словно не верил, что это на самом деле я. А я тихо заплакал — хотя почему заплакал? — но ведь я так тосковал по нему все это время.
А Юнатан, наоборот, засмеялся, и так мы стояли, обнявшись, на склоне холма, счастливые до невозможности оттого, что снова оказались вместе.
И тогда Юнатан сказал:
— Ну вот, Сухарик Львиное Сердце, наконец-то ты здесь.
Сухарик Львиное Сердце — ну что за нелепица, мы так и прыснули от смеха. Мы смеялись все громче и громче, будто не слышали ничего смешнее на свете, хотя на самом-то деле нам просто хотелось смеяться — ведь мы были так счастливы и внутри у нас все словно кипело. Насмеявшись до слез, мы стали бороться, упали в траву и покатились вниз, но все смеялись и смеялись и наконец досмеялись до того, что ухнули в речку, но и тогда не перестали смеяться и чуть от этого не утонули.
Но мы не утонули, мы поплыли. Раньше я совсем не умел плавать, хотя мечтал научиться. И вдруг взял и поплыл. Я плыл и плыл. И так ловко, словно плавал всю жизнь.
— Юнатан, я плыву! — крикнул я.
— Конечно, плывешь, — отозвался Юнатан.
А я вдруг заметил еще кое-что:
— Юнатан, я больше не кашляю!
— Конечно, не кашляешь, — сказал он. — Ты теперь в Нангияле.
Я еще поплавал в свое удовольствие, а потом вылез на мостик. Одежда на мне вымокла до нитки, с нее ручьями бежала вода, а брюки прилипали к ногам. Тут-то я и понял, что со мной произошло. Верьте не верьте, но ноги у меня стали совершенно прямыми, точно как Юнатановы.
Я подумал, а может, я и красивым стал, и спросил у Юнатана, как он считает.
— Поглядись в зеркало, — посоветовал он. Я догадался, что он говорит про речку, ведь вода в ней была гладкая и блестящая. Я лег на живот, свесил голову с мостика, увидел свое отражение, но не заметил, чтобы красоты во мне хоть немного прибавилось. Юнатан подошел, лег рядом, и мы долго смотрели вниз на братьев Львиное Сердце: на Юнатана — синеглазого с пышными золотыми волосами и тонким лицом и на меня — с моим остреньким рыльцем и жидкими патлами.
— Не… не вижу, чтоб я стал красивее, — сказал я.
Но Юнатан считал, что я сильно изменился.
— Главное, сейчас у тебя очень здоровый вид, — добавил он.
Я напряг как следует мускулы и почувствовал, что каждая частичка во мне здорова и словно бы радуется жизни, а тогда зачем мне еще красота? Ведь и так все тело будто смеялось.
Мы еще долго лежали, грелись на солнце и смотрели вниз на мальков, что ходили под мостиком туда и сюда. Потом Юнатану захотелось домой, и мне захотелось тоже, ведь любопытно было взглянуть на это Рыцарское подворье, где теперь я должен был жить.
Юнатан пошел вперед по тропинке, поднимавшейся к усадьбе, а за ним на своих новых, замечательно прямых ногах зашагал я. И на ходу то и дело поглядывал вниз и удивлялся, как ловко эти ноги двигаются. Но потом, когда мы почти взобрались наверх, я случайно обернулся назад. И тут… тут я в первый раз увидел Вишневую долину! И какую долину! Белую-белую от цветущих вишен и зеленую — от зеленой-презеле