И он рассказал мне о Нангилиме. Он давно ничего не рассказывал, нам все было некогда. Но теперь он сидел у костра и рассказывал о Нангилиме, совсем как в старое время на лавке в городе.
— В Нангилиме… в Нангилиме, — начал Юнатан, заговорив тоном, каким всегда рассказывал сказки и истории. — В той стране до сих пор пора сказок, пора походных костров и приключений.
— Бедный Маттиас, там, наверное, полным-полно приключений, каких не должно бы быть, — сказал я.
— Нет, — отвечал Юнатан, — в Нангилиме приключения другие, не жестокие. Там сейчас доброе, веселое время игр. Люди там играют, да, конечно, они и работают, и помогают друг другу, но все-таки больше они играют, поют, танцуют и рассказывают сказки. Иногда они пугают детей по-настоящему страшными, жестокими сказками о чудовищах вроде Карма и Катлы или жестоких людях, как Тенгил. Но потом все смеются.
— Что, напугались? — говорят они детям. — Не бойтесь! Это только сказки. Ничего такого никогда не было. По крайней мере здесь, в нашей долине.
— Маттиасу живется в Нангилиме хорошо, — продолжал Юнатан. — У него старый дом в Яблоневой долине, самая красивая усадьба в самой красивой и зеленой из долин Нангилимы.
— Скоро пора будет снимать яблоки, — сказал Юнатан — Я бы не отказался помочь ему. Он ведь старый, и ему трудно взбираться на стремянку.
— Ты знаешь, я бы тоже не прочь попасть туда, — сказал я. Потому что подумал: в Нангилиме и вправду хорошо. И еще я тосковал по Маттиасу. — Расскажи, как бы мы жили там? — спросил я.
— Да, наверное, неплохо, — ответил Юнатан. — Мы бы ездили по лесам и устраивали походные костры то там, то тут; если б ты знал, какие леса в долинах Нангилимы! Глубоко в их чащах скрываются небольшие чистые озера. Мы бы разжигали костры по вечерам каждый раз у нового озера, уезжали на несколько дней и ночей, а потом снова возвращались к Маттиасу.
— И помогали бы ему снимать яблоки, — продолжил я. — Но Софии и Орвару пришлось бы заботиться о Вишневой и Шиповничьей долине без тебя, Юнатан?
— А почему бы и нет? — ответил он, — София и Орвар и без меня справятся, они все сами устроят как надо.
Он замолчал и больше не рассказывал ничего. Мы молчали оба, я устал, и мне было невесело. Сказка о Нангилиме меня не утешила. Нангилима была далеко.
Все больше и больше смеркалось, горы становились чернее и чернее.
Большие черные птицы кружили и печально кричали над нами. Шумел водопад Карма. Мне надоел его шум. Он напоминал о том, что хотелось забыть.
Да, все вокруг было печально, и я подумал, что никогда не смогу больше веселиться.
Я подвинулся ближе к Юнатану. Он сидел тихо, прислонившись спиной к каменной стене, и лицо его было бледным. В отблесках костра он выглядел как настоящий сказочный принц, хотя и бледный, и печальный, но сказочный принц.
Бедный Юнатан, подумал я, тебе тоже невесело — ох, как бы мне хотелось развеселить его хоть немного!
Мы уже долго молчали, как вдруг Юнатан проговорил:
— Слушай, Сухарик, я должен тебе кое-что сказать!
Я сразу же испугался: когда он так говорил, то всегда выкладывал что-нибудь неприятное.
— Что ты хочешь сказать? — спросил я.
Он провел указательным пальцем по моей щеке.
— Только не пугайся. Сухарик… Но ты помнишь, что говорил Орвар? Даже маленького язычка пламени Катлы довольно, чтобы убить или парализовать кого угодно, ты помнишь, он говорил это?
— Да, но почему ты об этом заговорил? — спросил я.
— Потому что… потому что маленький язычок пламени лизнул меня, когда мы спасались от Катлы.
Целый день мое сердце болело из-за всех ужасов и страхов, какие мне пришлось увидеть и пережить, но я ни разу не заплакал. А сейчас плач вырвался из горла как крик.
— Неужели ты опять умрешь, Юнатан?
— Нет, но так было бы лучше. Я не смогу больше двигаться.
И он объяснил мне то самое жестокое, что скрывалось в пламени Катлы. Иногда оно не убивало на месте, нет, но действовало еще страшнее. Оно нарушало что-то внутри, и человек как бы застывал целиком и становился неподвижным. Болезнь подбиралась незаметно, крадучись, медленно и неумолимо.
— Сейчас я еще двигаю руками, — сказал он, — но скоро не смогу и этого.
— А ты не думаешь, что болезнь пройдет?
— Нет, Сухарик, такое не проходит, только если я попаду в Нангилиму!
Только если он попадет в Нангилиму, а, теперь я понял! Он опять хочет бросить меня одного, я так и знал! Один раз он уже удрал от меня в Нангиялу…
— Нет, этому не бывать! — сказал я. — Только вместе со мной. Ты не бросишь меня одного!
— Неужели ты хочешь со мной?
— Да, а как же! Разве я не говорил: куда бы ты ни отправился, я повсюду буду с тобой!
— Да, ты так говорил, и спасибо тебе за это… Но туда трудно попасть. — Он еще помолчал, а потом спросил: — Ты помнишь тот раз, когда мы выпрыгнули из окна? Когда вокруг горело и мы выпрыгнули во двор? Тогда я попал в Нангиялу, помнишь?
— Еще бы не помнить, — ответил я и снова заплакал. — Как ты можешь спрашивать? Я не забывал об этом ни на минуту с тех самых пор.
— Да, я знаю… — сказал Юнатан и снова потрепал меня по щеке. — Мы могли бы прыгнуть еще раз. С обрыва. Вниз на лужайку.
— Но мы же погибнем, — сказал я. — И попадем в Нангилиму?
— Попадем, точно, — сказал Юнатан. — Как только коснемся земли, мы увидим свет Нангилимы. Утренний свет над долинами Нангилимы, там сейчас утро.
— Ха, ха! Так мы прямиком запрыгнем в Нангилиму, — засмеялся я впервые за долгое время.
— Да,— ответил Юнатан. — Стоит нам коснуться земли, и мы увидим тропу в Яблоневую долину. Грим и Фьялар будут стоять и ждать нас. Нам останется вскочить в седло и поскакать.
— И ты сможешь двигаться?
— Да, моя болезнь останется здесь, там я снова смогу радоваться жизни. Да и ты, Сухарик, тоже. Тропа в Яблоневую долину идет через лес. Через свежий утренний лес.
— Отлично! — воскликнул я и снова засмеялся.
— И мы не будем торопиться. Мы искупаемся в небольшом озере, если захотим. Ведь все равно успеем в долину раньше, чем Маттиас сварит суп.
— Здорово же он обрадуется, когда мы придем, — подумал я вслух. Но потом меня словно обухом огрели по голове. — А Грим с Фьяларом? Каким образом мы заберем с собой их? Откуда ты знаешь, что лошади будут стоять там и ждать нас? Вон они, лежат и спят!
— Они не спят, Сухарик. Они умерли. От огня Катлы. Там лежат только их шкуры. Верь мне: они уже стоят на тропе в Нангилиме и ждут нас.
— Так давай поторопимся, — сказал я, — чтобы им не пришлось ждать долго.
Но тогда Юнатан посмотрел на меня и улыбнулся:
— Я не могу поторопиться ни вот столечко. Я с места не могу сдвинуться, ты забыл?
Тогда я понял, что должен сделать.
— Юнатан, я возьму тебя на плечи. Один раз ты взял меня. Теперь я тебя. Будет только справедливо.
— Да, это будет справедливо, — сказал он. — И ты думаешь, что не побоишься, Сухарик Львиное Сердце?
Я подошел к обрыву и заглянул вниз. Сумерки совсем сгустились. Я почти не видел лужайку. Но глубина все равно открывалась страшная, у меня захватило дух. Если мы прыгнем, то попадем в Нангилиму сразу оба. Никому не придется ждать, тосковать одному, плакать и бояться.
Но ведь это не мы должны прыгнуть, прыгнуть должен я! Попасть в Нангилиму трудно, сказал Юнатан, и теперь я понял почему. Нет, неужели я осмелюсь, неужели не побоюсь?
Да, ты посмеешь, ты не побоишься, иначе будешь ошметком грязи, и ничем больше… маленьким ошметком грязи.
Я вернулся к Юнатану.
— Не боюсь, — сказал я.
— Храбрый маленький Сухарик. Тогда лучше сделать это сейчас же.
— Я еще посижу с тобой.
— Только недолго.
— Нет, только пока не стемнеет. Чтобы ничего не видеть.
Я сидел с ним, держал его за руку и чувствовал, какой он сильный и добрый, рядом с ним не было места страху.
На Нангиялу опустились ночь и темнота, на горы, реку и землю. Я стоял у обрыва с Юнатаном. Он обхватил мою шею руками, я чувствовал, как он дышит мне в ухо. Он дышал совсем спокойно. Не то что я… Юнатан, мой брат, почему я не такой же храбрый, как ты?
Я не смотрел в пропасть подо мной, но знал, что она здесь, совсем рядом. Мне нужно только шагнуть в темноту, и все будет кончено. Все произойдет очень быстро.
— Сухарик Львиное Сердце, — сказал Юнатан, — ты не боишься?
— Нет… да, я боюсь! Но я сделаю это, Юнатан, я сделаю это сейчас… сейчас… и больше никогда не буду бояться. Никогда не буду бо…
О Нангилима! Да, Юнатан, да, я вижу свет! Я вижу свет!